Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Обстоятельство, что слух о поездке моей во всех наших окрестностях распространился; что все полагали за верное, что я возвращусь не инако как уже управителем, и что приехав ни с чем и равно как осмеянным, подам повод к разным суждениям и переговорам, а завистникам к самым насмешкам и прочее, смущали и тревожили мысли мои еще чувствительнее и более, нежели самая неудача. И мне потребно было прямо философическое расположение духа к вооружению себя спокойно переносить все такие пересуды и толки.

 Обстоятельным описанием моего обратного путешествия обременять вас почитаю совсем за излишнее, а только вкратце скажу, что, выехав из Богородицка, поехал я уже прямо большою дорогою чрез Дедилов в Тулу и далее, и что во время сего двудневного путешествия не случилось со мною ничего особливого, кроме того, что я во время оного и сидючи один в своей маленькой карете, имел еще более времени и досугу размышлять обо всем происходившем в последние дни и вообще обо всем этом деле, и что чем более я об нем помышлял, тем чуднее, удивительнее и непостижимее мне все происшествие сие казалось.

 Привыкнув уже издавна верить и не сумневаться в том, что все делается и происходит с нами по смотрению, велению и распоряжению Промысла Господня, хотя и не сомневался я, что и тогда все сие происходило по воле моего Бога; но не мог никак понять, для чего бы все сие так тогда случилось со мною, и не мог всему тому довольно надивиться и не инако относил то, как к неиспытанным и неисповедимым об нас судьбам; Господним и утешал себя наиглавнейше тем, что неизвестно еще было, но к пользе ли еще моей все так, а не инак делалось, и что сего всего скорее от благости Господней ожидати надлежало.

 А последствия и оказали, что я в заключениях таковых нимало тогда не ошибался, ибо, ах! сколь мало знал я тогда все то, что долженствовало произойтить после и чему надлежало еще предследовать прежде, нежели совершится то, что Провидению угодно было учинить наконец со мною.

 Но письмо мое достигло уже до своих пределов, и мне пора его кончить и сказать, что я есмь ваш, и прочая.

Декабря 10–го дня 1808 года.

РАЗГАДКА МОЕЙ НЕУДАЧИ

ПИСЬМО 160–е

 Любезный приятель! Таким образом обрушились вдруг все воздушные замки, строимые до того в мыслях мною и всеми родными и приятелями моими, и исчезли как тень все наши лестные надежды.

 Я не знал, как мне показаться будет к моим домашним и как сообщить им такое известие, о котором был я совершенно удостоверен, что будет оно им не весьма приятно и радостно.

 Подумавши о сем, другого не находил, как при возвращении принять на себя веселый вид и обратить все дело в смех и шутку. Как вздумалось, так я и сделал.

 Я возвратился домой на другой день по выезде из Богородицка. Было сие в исходе уже мая и 28–го числа оного. Я застал против всякого чаяния в доме у себя множество гостей, и все были одни боярыни, и между ими многие такие, которые никогда еще у нас до того не бывали. Сие было для меня не весьма приятно и тем более побуждало принять на себя веселую личину.

 Все родные мои, услышав о приезде моем, выбежали меня встречать, и радость у них написана была на глазах, когда увидели они, что я возвратился с веселым, а не унылым духом. Но радость сия продолжалась недолго.

 Не успели они, обступив меня, начать наперерыв друг перед другом спрашивать и говорить:

 — Ну? что? что? И сметь ли поздравить с…

 — Конечно, конечно! — засмеявшись, говорил я им в ответ. — С благополучным возвращением в Дворяниново!

 Сие слово составило для них новую загадку. Все они опять воскликнули:

 — Это мы знаем и поздравляем; но там–то что? Ель или сосна?

 — Этого я уже ничего не знаю, — отвечал я им, — но у вас только спрошу, видали ли вы, как маленькие дети пускают на воздух мыльные пузыри, такие прекрасные, разноцветные, и как на них галятся {Галиться — здесь: глазеть, пялить глаза, дивиться, любоваться.} и ими веселятся?

 — Как не видать, — подхватили они, — но это к чему и что за вопрос?

 — А к тому, — сказал я, — что и со мною случилось нечто тому подобное, и я таи же галился и веселился, смотря на пузырек воздушный, а может быть, и вы так же, и пузырек этот наконец треснул, и все наши прекрасные призраки исчезли… и не осталось ничего.

 Сие слово осадило их всех. Они вдруг замолкли, задумались и не знали, что говорить далее. Но, видя, что я смеюсь и хохочу, опять несколько ободрились и спросили:

 — Ну что, право, полно шутить, а скажи–ка нам без издевки и сущую правду и успокой наши мысли.

 — Желал бы душевно, — сказал я, — но, ну, если это не можно! Ну, если я нимало не лгу и не шучу, и мне иного сказать вам нечего, кроме того, что ездил ни почто, привез ничего!

 — Как? Как? — воскликнули они все. — Неужели вправду ничего?

 — Конечно! — сказал я. — Но чему тому и дивиться? Не с теми ли мыслями я и поехал туда, что вряд ли чему бывать, а это и свершилось действительно. Опухтин в отставку не пошел, и дело тем кончилось. Я принужден был, несолоно похлебав, ехать домой и питаться пустою надеждою, что, верно, определен буду тогда, когда ему захочется иттить в отставку; а его, я думаю, и сам сатана оттуда не вытурит никогда, и черт ли велит ему расстаться добровольно с таким прекрасным, знаменитым и прибыточным местом.

 Услышав сие все ближние мои родные повесили голову, а тетка наша, г–жа Арцыбышева с чувствительною досадою сказала:

 — «Да князь–то что ж? зачем же он призывал–то тебя и волочил ни за что ни про что в такую даль?»

 — «Лихая знать его болесть там давила! подхватила огорченная жена моя, а убытков–та, убытков сколько нам доставил? Видно, сам он негодной человек!»

 — Нет, матушка! не брани ты князя. Об нем я прямо скажу, что он наидобрейший человек и я истинно даже полюбил его за его добродушие и оказанную его ко мне ласку и благоприятство».

 — «Но умилосердись! подхватила тетка, — хорош, хорош, а сотворил такую глупость! Как же бы ему наперед не узнать, пойдет ли Опухтин, или не пойдет в отставку? И зачем, ни дай ни вынеси, отрывать человека от дома, волочить и в Москву и в такую даль, и оставить наконец безо всего и почти в стыде и обиде, и есть в нем только ум и хоть на волос рассудка?»

 — Об этом я вам не могу ничего сказать, отвечал я: — а только знаю, что дело не состоялось и что вышел изо всего один только пустяк совершенной. А как все это и по каким обстоятельствам и отчего произошло, всего того не знаю и не понимаю и всему только сам удивляюсь; а все это знает только тот, кто нашими жребиями и делами распоряжает. Но что о том более говорить; видно, что святой его воле для каких–нибудь его святых и неизвестных нам причин было неугодно, чтоб делу сему так кончиться, как нам хотелось и нам не остается в сем случае ничего говорить. Его святая воля да буди во всем с нами! А славу Богу, что вы видите меня опять здесь. Я истинно нимало о том не сокрушаюсь, а рад еще, что избавился от бесчисленных хлопот и не потерял еще своей драгоценной свободы и возвратился опять в милое и любезное свое уединение. Бог с ними там и совсем! — А скажите–ка мне лучше, что у вас, здесь, все ли здорово, хорошо, и что наши маленькия дети?