Высшая ценность - Александр Лоскутов

Нет ответа…

Я вновь взглянул во двор. Мужичок снял с костра очередной кусок проволоки, приплясывая и перекидывая его из руки в руку, сдернул насаженный на него кусок мяса. Кинул в рот: И, смешно раздувая щеки, зачавкал.

Поморщившись, я слез с подоконника и вышел в коридор. Постоял немного, глядя на грязные обшарпанные стены, давным-давно разбитые лампы и густо присыпанный мусором пол, на чумазого, похожего на крысенка человека, поспешно прошмыгнувшего по коридору мимо меня. Подумал. И вернулся, для того чтобы прихватить с собой самую большую свою ценность: то, что я не мог взять с собой, но не мог и оставить здесь.

На то, чтобы найти ведущую на чердак лестницу, много времени не понадобилось. Взобравшись по скрипучим деревянным ступеням, я медленно толкнул провисшую дверцу и, пригнувшись, шагнул вперед. Хмыря я заметил сразу. В полутьме чердака, на фоне настежь распахнутого полукруглого оконца не заметить его было трудно.

Хмырь опять сидел на подоконнике. Уж не знаю с чего пошло такое единодушие, но здесь все почему-то предпочитали сидеть именно на подоконниках. И даже я сам, едва попав в здешнюю теплую компанию, моментально перенял эту привычку. Но мне-то простительно — у меня в комнате другой мебели просто не было.

Я подошел. Кивнул покосившемуся в мою сторону Хмырю. За неимением места на маленьком подоконнике прислонился к стене.

Лениво выпустив в темнеющее небо неровное колечко дыма, Хмырь протянул мне недокуренную самокрутку.

— Будешь?

Я молча помотал головой.

— И правильно. Дрянь, а не табак. Наполовину опилки… — Хмырь щелчком отправил дымящийся окурок вниз. — Слышал, ты Жирдяя вместе со всей его бандой отметелил. Правду говорят или брешут?

Я только вздохнул. Прошло не больше получаса, а все уже в курсе. Не зря говорят: слухи — самая быстрая вещь на свете.

— Правду.

— Зря, — коротко буркнул Хмырь. И пояснил то, что, по-моему, в пояснениях не нуждалось. — Жизни теперь тебе здесь не будет. Он тебя из-под земли достанет, не успокоится, пока не отомстит втройне.

— А что мне еще оставалось? Безропотно позволить себя ограбить и избить? — Я громко фыркнул, выказывая свое отношение к столь бесхребетному поступку. — Или с максимальной вежливостью выставить этих дураков за дверь? «Извините, у меня нет настроения с вами драться…»

— Убить надо был о, — меланхолично сказал Хмырь. — Если ввязался в драку, всегда доводи ее до конца. Никогда не оставляй противникам второго шанса, потому что тебе они его точно не оставят.

— Не за что убивать было, — мрачно буркнул я, несколько огорошенный столь циничным и жестоким взглядом на жизнь. — Да и противно как-то.

— Убивать всегда противно. Но иногда, к сожалению, — надо. — Вытащив из кармана кисет и обрывок газеты, Хмырь несколько недоуменно посмотрел на них и смущенно сунул обратно. — Вот только когда оно наступит — это самое «надо», — каждый для себя выбирает сам. И главное — не ошибиться. Потому что, если сделаешь неверный выбор, если не убьешь, когда должно, или убьешь, когда не должно, ты проиграешь. Раз и навсегда проиграешь…

Некоторое время мы молчали. Потом я тихо, едва слышно спросил:

— Где ты служил?

Но ответа так и не дождался… Впрочем, в некотором роде ответом можно было посчитать промелькнувшую в его глазах боль. Но истолковать столь мимолетный и расплывчатый знак я так и не сумел. Быть может, если бы на моем месте была Мать Евфросиния или Еременко, им бы хватило и этой малости, чтобы до конца размотать клубок чужой жизни. Но я — то ведь всего лишь человек.

Всего лишь человек…

А кем бы я хотел быть?..

— Скажи, — негромко спросил я, — если б ты знал, что завтра будет конец света… Что бы ты сделал?

Я не хотел задавать этот вопрос — он вырвался как-то сам собой. Но теперь я понял, что он действительно важен. И против воли задержал дыхание, дожидаясь ответа.

— Не знаю, — после недолгой паузы ответил Хмырь. — Наверное, пошел бы и напился. А потом до самого утра сидел на крыше, смотрел в небо и очень-очень хотел, чтобы напоследок прошел дождь.

Я поморщился.

— Да нет, я серьезно.

— Я тоже, — фыркнул Хмырь. — Я тоже.

— Тогда почему?..

— Что «почему»? Почему я потрачу последние отпущенные мне часы на бесполезное времяпрепровождение, на выпивку и танцы под дождем, а не на покаянные молитвы и слезливые раскаяния?

— Ну хотя бы, — я с вызовом посмотрел на него. Хмырь же только улыбнулся.

— Потому что я не считаю, что это мне поможет.

— То есть, по-твоему, все эти молитвы бесполезны? Все церкви, священники, кресты — это все бесполезно? Может быть, и души тоже не существует, ты так считаешь?!

Не знаю почему, но я вдруг завелся как никогда. Хмырь, наоборот, оставался совершенно спокоен.

— Не передергивай, — заявил он. — Я не говорил, что молитва бесполезна как таковая. Наоборот, произнесенная от чистого сердца она — лучший бальзам для души. Но насколько чистосердечной будет моя молитва? И как это будет выглядеть? Сорок три года я, значит, давил зад, вспоминая о Боге, лишь чтобы помянуть его всуе, а потом вдруг узнал, что через несколько часов умру, и сразу же обернулся к Всевышнему. Что это будет? Холодный расчет, призывающий потратить последние минуты жизни на то, чтобы задобрить и умилостивить того, кто видит и понимает все, или по-настоящему чистое раскаяние?.. Пойми, всю свою жизнь я отрицал Бога. Всю жизнь от рождения и до сегодняшнего дня. Так имею ли я право просить его принять мою душу?

Заметив, что я уже открыл рот, Хмырь поспешно поднял руку.

— Подожди. Ты еще успеешь поиздеваться над моим мировоззрением. Сначала дай доскажу… Бог тут, конечно, ни при чем — если я покаюсь, он, возможно, простит меня. Дело во мне. Всю жизнь говорить и думать одно, а, едва запахло сиюминутной выгодой, поступить от противного? Как это называется? Кем я буду после этого?.. Да лучше уж я отправлюсь прямиком в зубы к Дьяволу, чем пойду против себя.

Он замолчал, невесело глядя куда-то вниз, во двор. И я наконец-то смог задать вертящийся на языке вопрос:

— Мне казалось, атеизм раз и навсегда отошел в прошлое тридцать лет назад, — я недоверчиво покачал головой. — Как можно отрицать Бога? Как можно отрицать существование того, кто, вне всяких сомнений, существует?

— Ты не понял, Молчун, — Хмырь слабо улыбнулся, вновь продемонстрировав мне изумительно ровные здоровые зубы. В старые времена с такими зубами было бы не грешно сняться в рекламе какой-нибудь зубной пасты или щетки. — Я не отрицаю существование Бога как такового. Нет. Я всего лишь отрицаю его как личность, как нечто разумное и одухотворенное. По-моему, Бог — это всего лишь сила, равно далекая как от самого человека, так и от наших бессильных потуг понять ее сущность. Он как гравитация, как радиоволна, как скользящее в глубинах космоса реликтовое излучение. Он вездесущ и всемогущ, но только в рамках каких-то определенных, быть может, установленных им самим правил. Он неразумен и скован всевозможными догмами, быть может, тоже установленными им самим. Он существует, он вокруг нас, он внутри нас, он повсюду, но его нет рядом с нами, потому что он неимоверно далек от всего человеческого. Он — Бог.