Русский Париж - Вадим Бурлак

На какое-то время голодающего ученого выручил хозяин винного погребка. Остроградский снимал комнату на улице Сент-Маргерит. Погребок находился в соседнем доме, и Михаил заходил туда, чтобы заказать на ужин хлеб и полбутылки самого дешевого вина. На большее не было денег.

К изумлению владельца погребка, студент обычно просил разбавить напиток кружкой кипятка.

— Теперь так принято в России? — однажды полюбопытствовал он.

— Да, в моей деревне это считается изысканным ужином, — невозмутимо ответил Остроградский.

Все же хозяин понял, в чем дело, и предложил:

— Не хотели бы поработать у меня?.. Всего лишь пару часов в день… Вернее, в ночь…

— Смотря в чем работа заключается, и не помешает ли она заниматься наукой, — важно ответил Остроградский.

— От самого академика Огюстена Коши я слышал, что физический труд способствует математической мысли, — поспешно ответил хитрый, но добрый хозяин погребка. — Вам, месье, предлагаю разгружать бочки с вином и возвращать пустые. Их привозят мне по ночам, так что знакомые вас не увидят. Согласитесь: сытные завтраки и ужины лучше, чем глоток вина в кружке с кипятком.

Дворянину — разгружать бочки!..

Не дай бог, узнают об этом в России и парижские знакомые!..

Но голод сделал свое дело. Остроградский согласился.

Может, прав был академик Коши, когда заявлял, что физический труд помогает математическому мышлению?

Михаил почти не уставал от своей ночной работы. В ожидании повозки он частенько писал мелом формулы и решал математические задачи.

Однажды Лаплас поручил ему сделать доклад в Академии наук. Для молодого иностранца это была большая честь.

Остроградский тщательно готовился к ответственному выступлению. На пустой бочке он записал и тезисы выступления, и формулы.

Как-то получилось, что после этой сложной работы Михаил заснул, прямо в погребке. А когда очнулся, — воз с пустыми бочками уехал.

— Но ведь там мои записи!.. А утром — доклад!.. — отчаянно воскликнул ученый.

Хозяин погребка назвал адрес на окраине Парижа, куда увезли винные бочки. И Остроградский, не раздумывая, кинулся в погоню.

Лишь на рассвете он отыскал вожделенную бочку. Бумаги с собой не было, чтобы переписать тезисы и формулы. Но Михаил обладал прекрасной памятью…

В то утро Остроградский не опоздал в Академию и сделал замечательный доклад. Даже его непрезентабельный вид не смутил слушателей.

— Я рад вашему успеху, — одобрил выступление Лаплас. — Прекрасное знание предмета, творческий подход, свежий взгляд, почтительное отношение к коллегам-предшественникам, и в то же время — своя позиция…

Академик внезапно прервал похвалу и отступил на шаг от ученика. Затем он достал надушенный носовой платок и помахал возле своего лица.

— Но, простите, месье Ост-ро-градский, — снова заговорил Лаплас. — От вас разит, как от прохудившейся бочки с низкопробным вином!.. Вы что, по утрам?..

— Никак нет, — бодро перебил учителя Михаил. — Просто я делал записи к докладу на винной бочке.

Лаплас внимательно взглянул на Остроградского и все понял:

— Подобное я еще не слышал… Вот что, молодой человек, с этой минуты вы поступаете ко мне на службу. Жить и столоваться будете у меня. Надеюсь, я смогу обеспечить вас более подходящими предметами для научных записей, чем бочки из-под вина.

Однажды Остроградский приметил, как его учитель весь вечер бился над решением задачи.

Чтобы не смущать мэтра, Михаил тихонько направился в свою комнату.

Утром он увидел измученного бессонной ночью Лапласа и понял: решение не найдено. Приставать с вопросами к учителю Михаил не стал.

В тот день академик вернулся домой поздно. Первым делом он кинулся к доске, на которой всю ночь пытался решить задачу.

Но — неподатливая задача была уже решена!..

— Кто?!.. Кто сумел это сделать?!.. — на весь дом закричал Лаплас.

Первым из обитателей дома в кабинет учителя явился Остроградский.

— Значит, это вы так блестяще справились с тем, что не одолел я!.. — сразу догадался Лаплас.

Михаил скромно кивнул в ответ.

— Как же вам удалось? — не отрывая взгляд от исписанной доски, поинтересовался академик.

— Не мог видеть ваши мучения, — почтительно ответил Остроградский.

— Шесть лет, проведенные в Париже, для меня — как успешное окончание шести университетов. Так много я почерпнул знаний в этом городе, — говорил впоследствии своим петербургским коллегам Михаил Васильевич.

Среди его французских учителей помимо Лапласа были и другие светила науки: выдающиеся математики Огюстен-Луи Коши и Жан-Батист-Жозеф Фурье. А совместно с французским педагогом и математиком Блумом Остроградский написал книгу «Размышления о преподавании».

В 1826 году Михаил Васильевич завершил работу «Мемуар о распространении волн в цилиндрическом бассейне». Она получила высокую оценку Парижской Академии наук и опубликована в трудах Академии.

Когда в 1828 году Остроградский вернулся на родину, его связь с французскими коллегами не прервалась. Многие свои научные труды он отправлял в Париж. Его «Курс небесной механики» получил доброжелательный отклик у известного французского астронома и физика Доминика-Франсуа Араго. Высоко оценил этот труд и выдающийся математик, член Парижской Академии наук Симеон-Дени Пуассон.

Большинство работ Остроградского переводились на французский язык.

В 1856 году Михаил Васильевич был избран членом-корреспондентом Парижской Академии наук.

Основоположник аэродинамики Николай Егорович Жуковский писал: «Находясь на верху славы, почтенный за свои ученые труды во всей Европе, Остроградский держал себя чрезвычайно просто и не любил говорить о своих личных заслугах».

В 1901 году, когда отмечалось столетие Михаила Васильевича, во французской прессе был опубликован отрывок из выступления Николая Жуковского: «В математике тоже есть своя красота, как в живописи и поэзии. Эта красота появляется иногда в отчетливых, ярко очертанных идеях, где на виду всякая деталь умозаключений, а иногда поражает она нас в широких замыслах, скрывающих в себе кое-что недосказанное, но многообещающее.

В творениях Остроградского нас привлекает общность анализа, основная мысль, столь же широкая, как широк простор его родных полей».

Под короткой выдержкой из выступления Жуковского стояли слова французского журналиста: «Париж будет помнить замечательного русского математика».