Море ясности - Лев Правдин

Но пока все идет благополучно. Володя шагает, засунув ладони под ремень на животе, и поглядывает по сторонам.

Румяное утреннее солнце освещает его путь.

Весна в полном разгаре. Вот уже и знакомый скворец вернулся в свой домик на высоком шесте, прибитом к воротам. Он сидит у круглого окошечка на жердочке, а на ветвях старой березы разместилась воробьиная стайка и возмущенно чирикает. Этих воробьев Володя тоже приметил. Они всю зиму жили в скворечнике и теперь, должно быть, отчаянно ругаются оттого, что явился хозяин и выселил их.

Скворец послушал, послушал, склонив голову набок, потом презрительно свистнул и скрылся в своем домике. Очень ему надо разговаривать с нахалами. Воробьи возмущенно заохали, запищали и, дружно снявшись с места, рассыпались каждый по своим делам.

Все эти весенние пустяки занимали Володю до тех пор, Пока он не дошел до аптеки. Над входом висели большие матовые шары, на одном было написано «Аптека», на другом «№ 6». Около самой двери прибита пожелтевшая от ржавчины жестянка с надписью: «Новость! Пудреница-диск» и нарисован какой-то темный круг — это, наверное, и есть пудреница. Мама рассказывала, что когда она бегала в школу, то эта жестянка уже висела. Вот какие бывают новости!

Володя сделал вид, что его вдруг очень заинтересовало это древнее, изъеденное ржавчиной объявление. Потом он с такой же заинтересованностью залюбовался другим объявлением, написанным от руки на куске картона: «Зубной техник Арон Гутанг за углом, в доме 12/1».

Володя изо всех сил старался показать, что его интересуют исключительно эти объявления, чтобы оторвановские не вообразили, будто их кто-то боится. Он их не боится, он просто незаметно изучает обстановку. А дело тут вот в чем.

Прямо от аптеки через пустырь шел ближний путь до школы. Именно здесь бегали в школу еще родители нынешних учеников, их старшие братья и сестры. Бегали и они сами до прошлого года. А в прошлом году, в один осенний денек, когда первая смена возвращалась из школы, все увидели, как по пустырю с ревом ползают три бульдозера. В этот день многие пришли домой только к вечеру, а вторая смена опоздала на урок.

Пустырь был очищен от вековых залежей мусора. Потом и взрослые и дети копали ямы, намечали, где будут деревья, где пойдут аллеи, где забьют фонтаны.

В ту же осень вдоль будущей ограды насадили кусты акации и сирени. Большие деревья привозили на машинах, и подъемные краны осторожно подхватывали их и опускали в приготовленные ямы.

В эти дни жить было интереснее, чем всегда. Кругом трещали моторы, огромные самосвалы с грохотом опрокидывали целые водопады щебенки, золотого песку или черной, сверкающей на солнце, влажной земли.

Экскаваторы выгрызали узкие траншеи. Потом туда укладывали водопроводные трубы для фонтанов. Тут же отливались огромные чаши самих фонтанов.

А в этом году, еще не везде сошел снег, в парке снова закипела работа. Кругом поставили красивую чугунную ограду. И вот тут-то и оказалось, что ближний путь в школу закрыт навсегда. Теперь, чтобы попасть в школу, надо пройти через калитку, а не хочешь через калитку — так шагай вокруг парка.

Вот что придумали! Нет, все это не для него, все эти калиточки, песочек. Пусть здесь девчонки прогуливаются. Так размышлял Володя, в первый раз взбираясь на красивую ограду.

Но тут появилось новое общество, перевернувшее все привычные понятия о мальчишеской доблести — «Общество друзей сада». Организовали его сами ребята заводского района. Самыми активными «друзьями» оказались неуемные оторвановские. Сгоряча, не разобравшись, к чему все это приведет, Володя тоже вступил в общество. С увлечением он помогал писать красивыми буквами разные воззвания насчет газонов и чтобы не рвали цветов.

Он еще не понимал, как все это обернется против него. А когда сообразил, то было уже поздно.

На газонах зеленела, поблескивая на солнце, щетинка молоденькой травки; склонившись над клумбами, женщины высаживали цветы и пели задумчивые песни, иногда они покрикивали на ребят, чтобы не лезли куда не надо; по дорожкам похаживали оторвановские мальчишки и девчонки с зелеными повязками на рукавах и строго поглядывали по сторонам.

Едва Володя спрыгнул с ограды, как сразу и попался. Случилось это на днях, и с этого момента началась непрерывная борьба. Силы были неравны, ну и что ж из того, все равно он не отступит. Он еще им покажет, оторвановским.

Для начала он получил строгое предупреждение — нашли чем пугать! Потом нарисовали на него карикатуру — и вовсе не похоже! А после всего исключили из «Общества» — наплевать, он и так проживет.

А жить, по правде говоря, становилось все труднее и труднее. Но Володя не сдавался, упорно отстаивая свои права, хотя он прекрасно понимал, какие это глупые и совсем не нужные права. Но отступать уже нельзя.

Вот стоит он, как дурак, которому неизвестно для чего понадобилась пудреница-диск. Стоит и поглядывает: не видать ли где зеленых повязок?

— Собираешься зубы вставлять? — слышит он за своей спиной звонкий девчоночий голос.

Это Павлик Вершинин, самый справедливый мальчик в классе. Несмотря на свой нежный голос, он умеет постоять и за дело и за себя. Кроме того, Володя знает, что Павлик не один — его немедленно поддержат «друзья сада», которые, конечно, наблюдают за каждым Володиным движением.

А кто поддержит Володю? Не оборачиваясь, он отвечает:

— Как бы самому не пришлось вставлять…

— Давай пошли, — говорит Павлик.

— Куда?

— В школу.

— Знаешь что, — посоветовал Володя, — иди-ка ты своей дорогой!

— А ты пойдешь своей?

— Где надо, там и пойду.

Он решительно двинулся к ограде. Но наперерез уже бежали зеленые повязки, отрезая ему путь. Тогда он сбросил с плеча ремень и, закрутив над головой свой боевой портфель, диким голосом завопил:

— Прочь с дороги!

Первому досталось Павлику. Он упал. Зеленые повязки отступили. Но тут Володя заметил, что к ним на помощь спешат взрослые. Он перемахнул через ограду и прямо по газонам, через хрупкие кусточки акации побежал в школу.

МАРИЯ НИКОЛАЕВНА УМЫВАЕТ РУКИ

Володя так и знал — его вызвали к директору школы. Он этого ждал и был уверен, что на этот раз ему придется туго. Но, несмотря на это, он не стремился ни отделаться от наказания, ни отсрочить его. Ему было все равно.

В этот день Венка Сороченко дежурил по классу. Он утащил Володю под лестницу в конце коридора и там горячо зашептал:

— Хочешь, я скажу, что ты заболел, что ты играл в футбол и тебе выбили глаз, или на тебя напал слон…

Зная, что Венка еще и не то выдумает, если его не остановить, Володя сказал:

— Это уж ты загнул. Слон!

— А что? Он из цирка вырвался, как, помнишь, в прошлом году?

— Так цирк давно уж уехал.

— А может быть, Николай Иванович не знает, что уехал.

— Все равно узнает и завтра вызовет.

— Забудет до завтра-то! — еще горячей зашептал Венка. — Вдруг его в райком вызовут, или кто-нибудь к нему приедет, или он под автобус попадет, или под дождь и простудится…

Володя обреченно отмахнулся:

— Он не забудет. У него, знаешь, все записано.

Большая перемена гудела по всем коридорам и лестницам школы, как небольшая, очень бойкая и очень бестолковая река, которая настолько ошалела, что даже перепутала свое собственное направление. Ее волны беспорядочно плещут во все стороны, закручиваются в маленькие водовороты или вдруг с воплем кидаются против течения.

Друзья стояли в конце коридора под лестницей, в стороне от кипучего потока, хотя Венке, как дежурному, полагалось находиться в центре главного русла. Но дежурный — тоже человек, и у него могут быть свои неотложные дела.

— Ну, смотри, — предупредил он, — на волоске держишься.

Насчет волоска Венка был прав. За последнее время столько замечаний ни у кого не было. Волосок, на котором держался Володя, был до того тонок, что мог оборваться в любую минуту.

Все это так, но есть еще одно обстоятельство, о котором почему-то Венка забывает. Володя напомнил:

— Ничего они мне не сделают — у меня по всем предметам голые пятерки. Круглый пятерочник.

— Ты круглый дурак! — перебил Венка.

— Кто дурак? — спросил Володя таким голосом, словно он съел подряд четыре порции мороженого, и, выпятив грудь, повернулся плечом к Венке. — Кто дурак?

Венка объяснил:

— Чего ты на меня наскакиваешь? Я хочу как лучше. Знаешь, это Мария Николаевна сказала директору. Она сказала: «Делайте что хотите, я больше не могу».

— Это она про меня?

— Про тебя. Ты слушай самое главное: «Я, говорит, умываю руки».

— А он что?

— А директор говорит: «Мы не имеем права умывать руки, мы за него, за тебя значит, отвечаем».

— А потом что? — хмуро спросил Володя.