Неудачный персонаж (СИ) - Коготь Павел
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас я чувствовал себя как в реальности из той самой книжки. Формирующейся. Беда была в том, что, подстраиваясь, игра одновременно и повышала ставки. Я мог выиграть. Но при проигрыше терял вообще всё…Ладно, пора начинать.
Я тихонько поднялся на ноги, балансируя на ветвях. Ламиа продолжала что-то там громыхать про возрождение древнего культа и обращение всех неверных в рабов, а я попытался представить, куда мне бить. Хэ зэ, куда. И как.
…И тут на плече у чудовища возник Амра. Он выбрался откуда-то из-за загривка, пошатываясь: вынырнул из плотных клубов темноты и пружинисто утвердился в той точке, где бесформенное крыло сопрягалось с сотканным из мохнатого мрака туловом. Оказавшись тем самым рядом с головой твари, вернее — близ человеческого женского торса, на котором сидела еще одна голова.
Ему явно было несладко — он прикладывал большие усилия, просто чтобы не сверзиться вниз. “Аура Прародительницы суккубов”, вспомнил я. Понятно.
Торс богини развернулся к ослабевшему пирату.
— О, ты еще здесь, — насмешливо произнесла Ламиа. — Столько жизненных сил в упыре! Невероятно. Что же, я не ошиблась — ты нам пригодишься. Я сделаю тебя Королем Ночи… О, не ревнуй, дитя! — последняя фраза предназначалась Грибусу-первожрице, который так же стоял на коленях. — Маленьким королем ночи… кукольным…
— Арргх! — взревел Амра и, прыгнув вперед, схватил богиню за горло.
…И выпустил, едва не рухнув в овраг.
— Заморозила мою кровь, нечестивое ты отродье! — рявкнул он, так яростно вытаращившись на свою правую руку, будто хотел ее оторвать.
Ламиа переливчато расхохоталась. Теперь ее голос и смех звучали нормально, звонко, и даже больше того — привлекательно. В отличие от ее слов.
— То ли еще будет, молодой пират! Твое тело познает тысячи состояний: ты будешь молить меня, и чтобы это остановилось, и чтобы никогда не кончалось!
— Как бы не так, ведьма!
Я не мог этого видеть, но буквально шкурой почувствовал, как у Амры на максималках включается его боевое безумие, или как там зовется эта абилка. Как если бы мы были с ним в одной пачке и я мог читать логи.
…А я, кстати, теперь и мог. Потому что в следующий момент, когда Амра зарычал: “Крум!”, в овраге, вырвавшись, как черт из коробочки, из листвы, Лухрасп закричал: “Грим!..” — и подбросил монеты вверх; а я, активировав “Воззвание к Светлым” (не услышит — и хрен с ним! а вдруг?!) метнул свое копьецо Амре.
— ЛОВИ!
Амра поймал. И игра объединила нас троих в пачку.
…Левой рукой, на крохах удачи Грима, ярости бешеного берсерка и — главное — на логике сюжетного образа, где Конан обязательно побеждает и Саломею, и Акивашу, — Амра поразил цель. “Погремушка” ударила Ламиа в грудь, и на алебастровом торсе раскрылась кровавая рана.
Ламиа ужасающе закричала. Вместе с ней пронзительный крик издала первожрица. Вырвавшись из тела Грибуса, которое кувыркнулось в овраг, призрак метнулся к своей богине и беспорядочно закружился вокруг, не в силах помочь.
Амра, нанеся свой удар, покачнулся и начал падать с тела чудовища вниз. Но он успел еще раз воткнуть короткое копьецо в тело Ламиа — ее темную аморфную тушу — и несколько невероятных мгновений скользил по ней, замедляя свое падение и буквально распарывая клубящийся мрак пополам когтем ловчего. Потом древко “Погремушки” сломалось, и Амра просто камнем канул в овраг.
Ламиа преображалась и никла, как ранее капитан Гвоздь. Полотнища тьмы, окружавшие торс богини, распоротые копьем, истончались и исчезали, открывая овраг яркому свету двух лун. Тело гигантской мыши, ее крылья, увенчанные когтями, — все это растворялось у нас на глазах. Сгусток тьмы, скрывавший верхнюю половину головы Ламиа, тоже раскручивался, точно чалма, и рассеивался. Наконец, остался лишь обрубленный, раненый торс богини — и с глухих стуком он тоже упал с высоты в овраг. Призрак жрицы с криком метнулся следом.
Я с трудом сел, опершись спиной о ствол. Фух-х… Но ведь это еще не конец.
Внизу, в овраге, Лухрасп метнулся к упавшему Амре. Я видел, как он полоснул себя по руке ятаганом и поднес запястье к бледному запрокинутому лицу своего друга, лежащего без движения. И Амра зашевелился.
Мне тоже нужно было лезть вниз: в темпе, в темпе! Там — опять раскатившиеся монеты, которые Лухрасп был должен подбросить, взывая к богу удачи, и что важнее — травы, собранные Грибусом. Без них мы не сварим зелье, а без него галера не поплывет. И я не выберусь с острова.
Все остальное — лут с капитана Гвоздя и с Ламиа — меня интересовало слабо. Тем более я полагал, призрак жрицы отнюдь не утратил своей опасности. Вот перестанет она горевать по богине, отойдет от первого шока — и… мало нам не покажется. Соберись, Лёха!
Обдирая ладони, я кое-как соскользнул вниз и поковылял вглубь оврага: как же, в самом деле, эта локация надоела! Вскоре я вышел к пиратам.
Лухрасп привел Амру в чувство, но сам выглядел не ахти как.
— Монеты собрал? — спросил я.
— Не все, — устало мотнул головой усач, — осталась последняя. Седьмая.
Он сунул мне в руку Коготь: мою монетку, примотанную к “копью”, усач извлек.
— Седьмую никак не могу найти…
— Ребята, — я обращался к неписям по простому, снова забыв, что это не более чем куски кода, сложные и обширные, впрочем. — Ребята, я предлагаю валить. Ищем Грибуса: у него в сумке травы. Берем его самого или только сумку. И к лодке. Черт с этими монетами, кладом, со всем этим островом. Я хочу только с него уплыть.
Из глубины оврага — от двери — доносились причитания призрачной жрицы. На неизвестном мне языке она снова пела, оплакивая свою богиню. Низкие стоны, из которых состоял плач, звучали тоскливо и жутко.
— Без седьмой монеты я не уйду, — упрямо сказал усач. — Я к этому кладу полжизни шел. У нас с тобой уговор!
Я вздохнул.
— Ладно… Ты умеешь по лунам время суток определять? Полночь скоро?
— Уже почти, — обреченно отозвался усач, взглянув в небо.
— Тогда поздравляю. Подозреваю, что в полночь начнется. И это будет еще хуже, чем Ламиа.
— Так не будем продолжать терять время, — буркнул пират.
Он вздохнул, вытащил одну счастливую монетку из кошелька, пошептал над ней и несколько раз крутанулся на пятках, а потом бросил.
— Заметил, куда упала?
Я ткнул когтем — монета улетела шагов на семь, еще дальше в овраг, и опять пропала в листве.
— Где-то там и последняя, — постановил Лухрасп и снова бросился рыться в листьях. Мы с Амрой последовали за ним.
С места, куда упала монета, был виден и Грибус — его тело лежало еще в десятке шагов впереди. Я прокрался к нему.
Пират был мертв — решительно и бесповоротно. Поодаль валялись его кожаная сумка с гербарием и красный колпак. Грязные седые волосы разметались. Не знаю, отчего именно, но мне неожиданно стало очень жалко беднягу. Старик был тот еще гусь — но всерьез на моих глазах навредить никому не смог. Зато сам попал под раздачу несколько раз — и погиб нелепо и некрасиво.
Неправильное что-то происходит в этой игре. Невзирая на все спецэффекты и сценарные рояли в кустах — не должно все так быть похоже на реальную смерть. Не за этим в игру приходят. И почему-то мне все сильней кажется, что наш “эксперимент”, который нельзя прервать, как-то связан со всеми этими странностями… Ладно, с этим будем разбираться потом.
Чтобы взять сумку, нужно было сделать еще три шага. Отсюда напрямую уже было видно самый глубокий участок оврага, где в дальнем откосе зловеще мерцала древняя дверь.
То, что осталось от Ламиа, рухнуло перед дверью; призрак жрицы стоял над останками (можно их так назвать?) на коленях, исполняя свой ритуальный плач. Проклиная сухие листья, заполонившие все вокруг, я медленно преодолел необходимое расстояние и потянул торбу Грибуса. Раздавшийся громкий шорох издевательски напоминал шелест крыл Ламиа. Жрица подняла голову и посмотрела на меня в упор. А потом кинулась.
Я бросился наутек. Умирать, держа в руках сумку, я боялся. Поэтому с криком “Полундра!”, перескакивая через горы палой листвы, я рванулся назад и выскочил обратно к побратимам-пиратам. К счастью, те были готовы.