Зеркальный лабиринт - Наталья Калинина

Когда Анхель приближается ко мне, я вижу, что его черты не такие тонкие, какими мне представлялись, напротив, изящная переносица оказывается безобразно-широкой, а губы утратили четкость линии, кажутся бесформенными и расплывчатыми. Его лицо некрасиво, но мне видится прекрасным из-за огромных и черных, словно виноград, глаз и винного, сулящего опьяняющую терпкость цвета губ.

Я кладу в рот раздавленную ягоду и будто чувствую на своих губах сладость желанного поцелуя. Но когда собираюсь окликнуть проходящего мимо Анхеля, из моего сердца вдруг вырывается другое имя…

Проспала я мало: разбудил меня Рауль, который, видимо, не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, периодически стаскивал с меня одеяло, вздыхал, приподнимался и вновь с шумом укладывался. Не знаю, сколько терпела эти мучения, но спокойствие мое иссякло, и я сердито буркнула:

– Рауль, хватит вертеться!

– Прости. Больше не буду.

Но выдержал он лишь минуту и вновь завозился. Я села на кровати и включила свет:

– Рауль… – упрекнула его.

– Извини!

Под сбитой простыней обнажился матрас, подушка вообще оказалась на моей половине. А сам Рауль лежал на спине и держал на весу забинтованную руку.

– Болит?

– Мне просто не спится, – беззаботным тоном ответил он, поднимаясь. – Пойду посижу, чтобы не мешать тебе.

Он погасил свет, прошел к креслу и с легким шорохом опустился в него.

– Все, не буду тебя тревожить. Спи, – донеслось из темноты.

Рауль и правда больше не крутился, не ерзал, не вздыхал. Сидел так тихо, словно и вовсе его не было. И все же, несмотря на наступившую тишину, я уже не могла спать.

– Рауль? – позвала я через некоторое время.

– М-м-м?..

– Не спишь?

– Нет, – ответил он после некоторой заминки.

Что-то в его тоне мне не понравилось. Я приподнялась на локте и пошарила ладонью по стене в поисках выключателя. Когда вспыхнул свет, увидела, что Рауль забрался в кресло с ногами и сидит, сжавшись от холода. Неудивительно! На ночь отопление отключалось, а на парне были лишь тонкие пижамные брюки и футболка. Но мне показалось, что его еще и знобит.

Правую ладонь он сунул под мышку, а локоть поддерживал другой рукой. Такая напряженная поза, и хмурое, я бы даже сказала, страдальческое выражение лица встревожили меня не на шутку:

– О господи, тебе так плохо?!

– Рука ноет, – нехотя признался Рауль и поморщился – то ли от боли, то ли не желал расспросов. И увидев, что я сажусь на кровати, собираясь встать, торопливо проговорил:

– Анна, не беспокойся! Спи.

– Куда уж тут спать!

Нашла тапочки, обулась, но подошла не к Раулю, а к шкафу.

– Спасибо, – поблагодарил меня Рауль, когда я укутала его снятым с полки одеялом. Нахохлившейся позой и взъерошенными волосами он напоминал воробышка.

– Рауль, иди в кровать.

– Я не усну. Буду только вертеться и мешать тебе. Лучше тут посижу. Мне уже легче, правда.

– Обманываешь. С чего вдруг стало легче?

– От твоей заботы.

– Давай, Рауль, не спорь. Хочешь ты спать или нет, но тебе лучше находиться в кровати. Обнимемся, и, может, так уснем оба. Я не буду больше говорить, что ты мне мешаешь.

Он выпростал из-под одеяла руку, взял мою ладонь и поцеловал ее.

– Ты – чудо!

– Погоди, – воскликнула я, вспомнив, что в косметичке носила какие-то таблетки на случай головной боли. – Кажется, у меня есть обезболивающее.

Таблетки нашлись, и я обрадованно помахала перед Раулем упаковкой:

– Ты спасен!

– О, как хорошо! – оживился он и кивнул на сверток, который положил на тумбочку еще утром:

– Попросил в госпитале пару бинтов, но отказался от анальгетиков, подумал, обойдусь.

– Счастье, что я таблетки не выложила. Подожди, спущусь на кухню за стаканом воды.

– Зачем спускаться? – удивился Рауль, поднимаясь из кресла. – Запью водой из крана, и все.

Взяв упаковку с лекарством, он босиком прошел в ванную. А я, поежившись от холода, вернулась в кровать. Но не легла, а села, обхватив колени руками. Сна не было ни в одном глазу.

Рауль вышел из ванной и, подойдя ко мне, набросил одеяло мне на плечи и неловко, одной рукой, укутал, как ребенка.

– Холодно. В этом доме нелады с отоплением: днем жарит, как в аду, а ночью – замерзаем. Посмотрю утром, в чем там дело.

Сев рядом со мной на кровати, он обнял меня и вдруг сказал:

– Ракель бы не стала подавать мне одеяло, искать посреди ночи таблетки и предлагать спуститься за водой.

Видимо, в моем взгляде он прочитал недоумение, потому что поторопился объяснить:

– Я не сравниваю вас. Тут и сравнивать нечего! Говорю, чтобы ты поняла, кто из вас двоих мне дорог.

– Она – красивая, – вырвалось у меня.

– Красивая, – не стал отрицать Рауль. – Ты тоже красавица. Одни твои глаза-изумруды чего стоят… Но любят не только за внешность. Что от той красоты, если души нет?

– Мужчинам, говорят, нравятся такие, как Ракель, красивые и стервозные.

– Правда? – удивился Рауль. – Не знаю, кто так сказал. Явно не тот, у кого были отношения с красивой и стервозной.

– Однако же вы пробыли вместе пять лет.

– Нас связывали не только личные отношения, но и рабочие – я тебе говорил об этом. Хоть некоторые до сих пор и не могут простить мне ухода из группы Ракель, она больше не будет играть с нами. Либо я в группе, либо она.

– Так категорично? – улыбнулась я.

– Так категорично. Единственное, что нас с Ракель связывает и будет связывать – это ее брат. Его я не брошу. И, Анна, тебе это нужно принять… Манэля, а не Ракель. Либо, если не принять, хотя бы понять.

– Я боюсь, что ты вернешься к ней, – сказала я откровенно. – Как уже возвращался раньше.

– Как можно вернуться в разрушенный до пыли дом? – усмехнулся он. – Да, это правда, что мои чувства к Ракель умирали долго и мучительно. Я их и возрождал, и убивал. И снова пытался возродить… Зачем? Не знаю. Может, вдохновение питалось болью? Мои песни, написанные не словами и нотами, а слезами и кровью, исполняемые не голосом, а сердцем, находили отклики у слушателей, завоевывали популярность. Наверное, наши отношения были нужны не столько мне, сколько группе.

– А сейчас? – тихо спросила я, слегка отодвигаясь от Рауля, чтобы заглянуть ему в глаза. – Что, если вдохновение тебя оставит? Ты уйдешь опять искать его… в боли?

– Песни могут рождаться и от счастья, – сказал Рауль серьезно. – А вдохновение нужно искать вокруг: в музыке, в книгах, в словах, в улыбке любимой, в счастливом блеске ее глаз, в солнечном свете, в шепоте дождя, в смехе ребенка… Я же всегда находил его только в своем располосованном сердце. Но боль ушла, душа наполнилась другой музыкой. Не той, которая заставляет плакать, а той, от которой расцветают улыбки, которая не сопереживает плачущим сердцам, а дарит им утешение и надежду. Вот такую музыку мне хочется и писать, и исполнять.