Время одиночек - Артём Каменистый

Свои глаза у Карвинса были по всему миру, и денег на их содержание он не жалел – Карвинс был достаточно богат для этого.

Пятый раз Руокс продать этот товар не смог. Потенциальные покупатели подстерегли его по пути домой, когда он, приятно разомлев от пива, шел из «Трех якорей». Вот только платить они вообще не собирались – у них даже в мыслях подобного не было. Десятнику грубо надели на голову вонючий мешок с какой-то гадостью, от чего у него после первого же вдоха ноги подкосились и язык отнялся. Новые «покупатели» деловито заволокли тело стража в какой-то мрачный подвал, и первым делом крепко прибили его гвоздями к стене. Потом ему срезали с груди несколько полосок кожи, полили раны уксусом и прижгли раскаленным прутом. Затем под ноги поставили жаровню с тлеющими углями, и по подвалу пошел дымок от сгорающей плоти. После этого Руоксу дали понюхать какой-то порошок, от чего он обрел дар речи.

Обретя дар речи, он первым делом заорал. Заорал на одной ноте – оглушительно, безнадежно. Он уже почти ничего не соображал от боли, но понимал одно – отсюда ему не выйти. Люди, которые так сурово начинают разговор, собеседников, как правило, стараются не отпускать. Орал он до тех пор, пока перед ним не появился высокий худой человек с колючими глазами. Под его взглядом Руокс вдруг почувствовал, что боль ушла. Более того, ему стало так хорошо, как никогда в жизни. Он блаженствовал. Улыбаясь, взахлеб рассказывал незнакомцу все что знал, вспоминая даже то, что давно позабыл. Ему было неимоверно приятно выполнять все пожелания этого нового чудесного друга, он старался изо всех сил сделать ему приятное. Заметив, как тот морщится от дыма, тянущегося от горящих ступней, долго извинялся за свои проклятые ноги, изволившие тлеть с такой мерзкой вонью.

Выпотрошив мозг Руокса досуха, человек исчез. Молчаливые подручные сняли со стены тело, уткнули десятника лицом в жаровню. Это очередное неудобство не вывело стражника из равновесия – он продолжал счастливо улыбаться даже тогда, когда от жара лопнули его глаза. Тело уложили на глиняный пол, расчленили широким топором, в двух мешках вынесли наверх, под покровом тьмы раскидали по сточной канаве.

Принц Монк тоже был богат, но если была возможность не платить, он эту возможность старался не упускать.

ГЛАВА 12

Губернаторский префект Эддихот был похож на префекта Столицы Юронуса примерно так же, как матерый волкодав на комнатную болонку. Телом будто медведь на задних лапах, руки мозолистые, с узловатыми суставами, кожа на лице обветрена, под левым глазом плохо залеченный шрам. Кабинет скромных размеров, без малейших излишеств: простейшая мебель из толстых досок, узкая щель окна, одинокий светильник сбоку от маленькой карты провинции. Единственным украшением помещения можно было признать щит, висящий на стене за спиной префекта. Но щит, честно говоря, украшением не выглядел – голая функциональность. Предмет воина без парадных излишеств.

Эддихот внимательно изучил бумагу, полученную от Сеула. Более чем внимательно. И занимался этим подозрительно долго. Там и читать то, по сути, нечего. Всего три фразы: «Податель сего, старший дознаватель Сеул Расквис из столичной управы. Оказать ему и его людям полное содействие в расследовании его дела. На период расследования приказы господина Сеула обязательны для исполнения сотрудниками губернских префектур, сам же он подотчетен лишь королевскому наместнику». И две подписи с расшифровкой: «Граф Тори Экский, первый председатель королевского совета»; «Его светлость принц Монк, второй наследник престола Империи и главнокомандующий войсками Империи».

Наконец, когда Сеул уже было собирался задремать (благо низкое кресло к этому располагало), префект заговорил:

– Первая подпись заставляет сожалеть о затраченных на нее дорогих чернилах. Скажите мне, господин Сеул, жив ли император? Здравствует?

– Вы и без меня прекрасно понимаете, что с ним все в порядке. Будь это не так, в стране сразу объявили бы траур.

– Да, согласен. Но я одно не пойму – если он действительно правит страной, то где же он прячется? Я понимаю, что лично к нам он вряд ли когда-нибудь пожалует, но почему его не встретишь даже на бумаге? Весь королевский совет это ничто – сборище неудачников, если по чести. Титулованные писари, возомнившие себя богами получив всего лишь крошечную, почти игрушечную власть. Тупорылые мыши, возомнившие, что раз они никогда не видели кота, то этот мир принадлежит им. Но даже у мыши хватило бы мозгов правильно подписаться в подобной писульке. Она подписалась бы так: «Я паршивая мышь, которую нагуляла мать моя мышь, от отца моего мыши, в каком-то грязном хлеву на куче навоза. Так уж вышло, что мышь, рожденная в этом хлеву, по давней традиции получает титул графа, значит я мышь-граф. И, поедая крошки со стола императора, своей рукой доношу до вас его волю – внемлите воле императора». Понимаете, господин Сеул? А здесь что?!

Здесь ни слова про императора! Этот индюк, прижитый папашей в кладовке от кухарки, приказывает мне от своего имени! Так получается?! Прав у него на это поменьше, чем у меня на корону Империи. Так что я сразу прямо говорю: «Пошел он вон!» Не знаю… будь император жив и здоров, вряд ли он бы допустил подобные «подписи» – в былые времена за подобное спускали в подвалы Немервата, а назад поднимали уже по частям. Не хочу впадать в крамолу, но даже из нашей дыры уже заметно, что у вас там, в Столице, не все в порядке. Так что я первую подпись попросту вычеркиваю – будем считать ее пустячным недоразумением. Да не хмурьтесь вы господин Сеул – ведь вторая подпись это совсем другое дело. Принц Монк это принц Монк. Странно, конечно, видеть на такой писульке его подпись по соседству с росчерком этой жирной пиявки, но, по чести говоря, если кто и способен править Империей, то это он. И, как мне кажется, он уже начинает это делать.

И делает, надо честно признать, весьма эффектно – даже приставка «второй наследник» ему, очевидно, не сильно мешает. Интересно, он спит когда-нибудь? Скорее всего, нет, иначе как бы он поспевал за всем сразу смотреть?

Сеул протянул руку:

– Господин Эддихот, позвольте мне забрать эту бумагу. Если вам, разумеется, она больше не нужна.

– Разумеется. Забирайте. И заодно уж просветите меня неразумного, зачем вы сюда приперлись? Иначе мне будет трудно оказывать вам содействие. Или дело настолько тайное, что даже мне, префекту провинции, знать ничего не положено?

– Что вы! От вас никаких тайн! Совет озабочен многочисленными жалобами на массовые исчезновения женщин в ваших краях. По просьбе пострадавших семей это дело взял под свой контроль королевский наместник, и лично обратился к совету за помощью.