Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара - Сергей Дмитриев

Самое знаменательное, что истинным шедевром "страннической литературы" является главное произведение Лермонтова — "Герой нашего времени". Фактически, это записки странника Печорина, "странника по казенной надобности". Таким же странником был и сам Лермонтов, таким же "противувольным" путешественником был Грибоедов. И талантов у них хватало не только на поэзию и скитания: если Грибоедов слыл прекрасным пианистом-импровизатором и композитором, оставившим после себя несколько вальсов, то Лермонтов был прекрасным художником и рисовальщиком, умевшим несколькими штрихами отобразить сцены повседневной жизни.

В августе 1839 г. Лермонтов узнал о тяжелой утрате: от лихорадки во время экспедиции против горцев умер А.И. Одоевский. Кавказ забирал и забирал, как жестокую дань, всё новые и новые жизни поэтов, как он сделал это не так давно, в 1837 г., с А.А. Бестужевым-Марлинским, декабристом, переведенным в 1829 г. с каторга на Кавказ рядовым и погибшим уже в офицерском звании при занятии мыса Адлер. Лермонтов тут же откликнулся на гибель друга стихотворением "Памяти А.И. Одоевского":

Я знал его: мы странствовали с нимВ горах востока, и тоску изгнаньяДелили дружно; но к полям роднымВернулся я, и время испытаньяПромчалося законной чередой…

Поэт писал об Одоевском, но как будто бы имел в виду также и Грибоедова:

…Он погиб далеко от друзей…Мир сердцу твоему, мой милый CaшalПокрытое землей чужих полей,Пусть тихо спит оно, как дружба наша,В немом кладбище памяти моей.

А ведь самому Лермонтову оставалось жить менее двух лет, и ему тоже Кавказ уже уготовил коварные сети…

Страннический путь по воле обстоятельств вел Лермонтова, как и Грибоедова, к заключительному трагическому аккорду. 3 мая 1840 г. после дуэли с сыном французского посла Эрнестом де Барантом поручик Лермонтов выехал в новую ссылку на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк. Сначала за участие в этой дуэли, хотя поэт стрелял в воздух, его, по предложению А.Х. Бенкендорфа, хотели, лишив чинов и дворянства, "записать в рядовые": сочувствие верхов, конечно же, было на стороне заносчивого иностранца (Лермонтов, находясь после дуэли на гаупвахте, сказал дежурному офицеру: "Я ненавижу этих искателей приключений… — эти Дантесы и де Баранты заносчивые сукины дети"). Но по решению императора поэт был послан в одну из самых "горячих точек" Кавказа с сохранением чина, хотя гвардейские офицеры при переводе в армейские полки получали обычно повышение на два чина. Накануне отъезда свои настроения "изгнанника" и "странника поневоле" поэт выразил в следующих строках:

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же изгнанники,С милого севера в сторону южную.

В эти дни А.С. Хомяков сожалел о таком повороте в судьбе поэта: "Боюсь не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом и как поэт, и как прозатор". Но срок поэта еще не пришел, наоборот, его ждал жизненный триумф и подвиг: как штабной офицер при командующем генерал-адъютанте П.Х. Грабе, он выступил "в Чечню брать пророка Шамиля", который к лету 1840 г. сосредоточил вокруг себя внушительные силы, взяв несколько русских крепостей. В составе отряда генерала А.В. Галафеева поэт с героическим порывом участвовал в целом ряде стычек с горцами, a 11 июля 1840 г. принял самое деятельное участие в большом сражении у речки Валерик, в ходе которого погибло более 70 русских солдат и офицеров.

Поэт командовал тогда "летучей сотней" отважных охотников, отрядом "особого назначения", находясь на острие атаки. Как докладывалось затем при представлении поэта к награде, поручик Лермонтов "несмотря ни на какие опасности, исполнил возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших солдат ворвался в неприятельские завалы". И еще раз докладывалось позже: "…Всюду поручик Лермонтов везде первым подвергался выстрелам хищников и во всех делах оказывал самоотвержение и распорядительность выше всякой похвалы". Потом бои продолжались, и лермонтовский отряд, наводивший страх на чеченцев, был назван ими "черной сотней". Поэт при этом, как вспоминали очевидцы, "умел привязать к себе друзей, совершенно входя в их образ жизни. Он спал на голой земле, ел с ними из одного котла и разделял все трудности похода". Лермонтов перестал бриться и уже после возвращения в станицу Грозная из-за обострившегося ревматизма был отправлен на лечение в Пятигорск, откуда вскоре направился в новые опасные походы.

"Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые не показались бы приторными, — сообщал он в письме А. Лопухину и добавлял: — Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижала…" Кавказское командование представляло Лермонтова и к ордену Станислава 2-й степени, и к золотой сабле с надписью "За храбрость". "Во всю экспедицию в Малой Чечне поручик Лермонтов командовал охотниками, набранными из всей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях, всегда первый на коне и последний на отдыхе", — сообщалось тогда в Петербург, но оттуда приходили лишь распоряжения отказать в наградах. Получалось, что и Лермонтову суждено было пережить жестокое и обидное непризнание его геройских заслуг, как это произошло до этого с Грибоедовым после смерти.

Эпизод сражения при Валерике. Акварель М.Ю. Лермонтова и Г.Г. Гагарина. 1840 г.

Лишь в начале 1841 г. поэт в качестве поощрения за свое геройство, прежде всего хлопотами В.А. Жуковского, получил по приказу Николая I отпуск, но совсем ненадолго. Уже 9 мая того же года он прибыл в Ставрополь. И как знаменательно, что перед самым отъездом из Петербурга, 12 апреля 1841 г., у поэта состоялся долгий сердечный разговор с Натальей Николаевной Пушкиной. "Прощание их было самое задушевное", — вспоминал П.А. Плетнёв.

Кавказ с помощью дуэлянта все-таки забрал к себе еще одну поэтическую душу, как дань за то очарование, которое он дарил Лермонтову. И "земной странник" продолжил свой путь уже "в надзвездные края", к "бегущим кометам", в тот запредельный мир, который он описал, пожалуй, первым в русской поэзии и к которому стремился незадолго до трагической дуэли:

Но я без страха жду довременный конец,Давно пора мне мир увидеть новый…

Сбылось горькое предвидение и самого поэта, и многих его друзей. Он ушел в "небесные дали", туда, где давно искал себе родину. Поэт и критик С.А. Андреевский откровенно сказал об этой страсти Лермонтова: "Нет другого поэта, который бы так явно считал небо своей родиной и землю — своим изгнанием… Никто так прямо не говорил с небесным сводом, как Лермонтов, никто с таким величием не созерцал эту глубокую бездну". А Велимир Хлебников вообще назвал поэта "сыном земли с глазами неба".

Всего лишь за 15 лет — короткий миг по меркам истории — Россия безвременно, жестоко и предательски потеряла самых ярких своих гениев — Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, да в придачу еще и такие поэтические таланты, которым где угодно в мире была бы уготована слава, как К.Ф. Рылеев (1826), А.А. Дельвиг (1831), А.А. Бестужев-Марлинский (1837), А.И. Полежаев (1838) и А.И. Одоевский (1839). "Становится страшно за Россию при мысли, что не слепой случай, а какой-то приговор судьбы поражает ее лучших сыновей: в ее поэтах", — записал в свой дневник через несколько дней после гибели Лермонтова Ю.Ф. Самарин. Месяцем позже он же заметил: "Эта смерть, вслед за гибелью Пушкина, Грибоедова и многих других, наводит на самые грустные размышления". Эти размышления об "одиночных" выстрелах в русскую культуру продолжали П.А. Вяземский ("В нашу поэзию стреляют удачнее, нежели в Луи Филиппа…") и друг Пушкина поэт В.К. Кюхельбекер, которому суждено было провести в тюрьме и на поселении в Сибири более 20 лет:

Горька судьба поэтов всех племен,Тяжеле всех судьба казнит Россию…

А.И. Герцен, вынужденный прожить 23 года в эмиграции, думал о том же самом: "Ужасный, скорбный удел ожидает в России всякого, кто поднимет голову выше уровня, начертанного императорским скипетром, — будь то поэт, гражданин, мыслитель. Всех их уводит в могилу неодолимый рок…" Во второй раз этот же самый "неодолимый рок" вырвал из жизни всего лишь за 20 лет новых "страдальцев русской поэзии", ушедших из жизни или насильственно, или под "топором недугов и катаклизмов" — А. Блока (1921), Н.С. Гумилева (1921), В. Хлебникова (1922), А. Ширяевца (1924), С.А. Есенина (1925), Ф. Сологуба (1927), В.В. Маяковского (1930), О.Э. Мандельштама (1938), П.В. Орешина (1938), М.И. Цветаеву (1941)…