Способы думать. История и общество, дискурс и концепт - Андрей Владимирович Курпатов

— идеальный предмет методологического исследования: она позволяет увидеть, как работает наша мысль, то, как мы придумываем свои способы думать, то, как мы думаем в принципе. Она — идеальный экран для проекции наших интенций познать то, что не может быть «измерено», «объективизировано», окончательно и бесповоротно «объяснено». В своё время Иммануил Кант назвал «скандалом в философии» тот факт, что за всё время её существования она не открыла никаких положений (за исключением нескольких простых аксиом), признаваемых всеми философами в качестве очевидных. Иными словами, ни одна из поставленных философией проблем не была решена исчерпывающим образом, то есть так, чтобы это решение убедило всех и каждого в его истинности. Сейчас я в меру своих сил и возможностей показал, что такой же «скандал» имеет место и в области, которой я так или иначе занимаюсь. И не думаю, что погрешу против истины, если скажу, что эта проблема (этот «скандал») патогномо-нична для любого гуманитарного знания, то есть в конечном счёте для всего знания как такового.

Но именно скандал в области «психического», как мне представляется, позволяет нам с предельной ясностью увидеть, разглядеть то, как это психическое функционирует, а соответственно, саму природу нашего знания. Каждый из профессоров, поднимавшихся на кафедру во время проведения «Клинических павловских чтений», демонстрировал то, что он думает не дискурсами (каждая конференция, по сути, и так была посвящена какому-то определённому дискурсу, прямо заявленному в самой её теме) и даже не теориями (последние известны и студентам, что не делает их практиками, способными достигать терапевтического эффекта в рамках соответствующей деятельности), а концептами. Вот почему я так настойчиво предлагаю заглянуть «за» слова, которыми мы пользуемся, понять то, что является их подлинным смыслом, внутренним содержанием, наполнением. Последнее и есть «концепт».

Все упомянутые мною профессора за время своей практической, подчас полувековой, как, например, у Петра Гавриловича, профессиональной деятельности «ухватили» в реальности нечто, что они назвали так, как они назвали. Назвав это (и поймав это, таким образом, как бы во второй раз, на своеобразный ментальный крючок знака), они поместили это (то, что получилось в результате «схватывания» и «означивания») в определённый контекст, а далее, оперируя уже этим контекстом, насытили это (то, что таким образом и в конечном итоге получилось) определённым содержанием. Но вся эта огромная работа никому, кроме них самих (этих «охотников» за реальностью), не видна. Да и они сами не слишком её рефлексируют. Они достигли понимания, и этого им вполне достаточно, но недостаточно нам, чтобы, в свою очередь, понять уже их самих.

Теперь, выступая пред честной публикой, эти счастливые обладатели знания (или, лучше сказать, видения) не пытаются разъяснить нам то, что они увидели — тогда, возможно, ещё в самом начале своей карьеры, когда на пределе сосредоточенности и погружения в проблему счастливым образом схватили реальность за хвост (или за ухо, хобот, пузо — кто его знает?) и вытащили её — этот её фрагмент — на свет сознания. Это (то, что они таким чудесным образом «поймали»), кажется им теперь «естественным», «очевидным», «и так всем понятным», потому что теперь такова их реальность. В этом загадка любого «концепта» — он кажется человеку, который его понимает и использует, «самоочевидным», «не требующим объяснений», как всё то, что мы видим вокруг. Тогда как это, во-первых, категорически не так, а во-вторых, объяснение, показывание этого собеседнику и является самым главным. Только в тот момент, когда человек, воспринимающий мою речь, истинно понимает то, что я имею в виду (то есть видит это моими глазами, а не «теоретически предполагает» или «домысливает»), он становится моим человеком, и тогда уж действительно по большому счёту «не о чем говорить». Но нет, именно в этой части как раз «Колумбы реальности» и не слишком усердствуют — «и так ведь понятно!». Конечно, «пахнет» же! «Запах».

Вместо этих объяснений обладатели знания (видения) подробнейшим образом рассказывают нам про контекст, в котором они разместили посредством теоретизирования это обнаруженное ими явление (свой «концепт»). Но даже содержание, которое они, уже позже, вложили в свой «концепт», они, как правило, не раскрывают и раскрывать не приучены. Только гении делают это, как, например, тот же Иван Петрович Павлов, который всю жизнь после открытия им «условного рефлекса» тщетным образом пытался объяснить уважаемой публике, что же такое он увидел в психическом, что и назвал этим устойчивым теперь словосочетанием — «условный рефлекс», а также — «торможение», «сигнальная система», «динамическая стереотипия», «рефлекс цели» и т. д., и т. п. И выгонял он своих студентов из аудитории не за то, что они говорили «миньет» вместо «минета», а за то, что они «довольствуются игрой слов» и «пустые слова бросают», а «на этом заканчивают и успокаиваются»[39].

* * *

Иными словами, если попытаться всё сказанное выше упростить до какой-то примитивной формулы, то речь идёт о том, что мы с вами не понимаем тех слов, которыми пользуемся. Впрочем, мы сами-то иногда понимаем (сами себя), но наши собеседники — нет, это совершенно точно. Но и это ещё не всё… Проблема состоит в том, что сидевшие в конференц-зале — там, что на втором этаже и сразу налево — думали, что они понимают тех, кто выступал с кафедры, что, конечно, было не так. И да, они, конечно, что-то понимали, бесспорно (посади я туда пациентов нашей же клиники, эффект был бы куда более драматичным). Но в этом-то и состоит существо проблемы: они понимали то, что понимали, а не вовсе не то, что им говорили, в противном случае не было бы, как это ни парадоксально, того эффекта ажитации от кажущейся противоречивости выступлений, который мы с Анатолием Николаевичем наблюдали у собравшихся.

В конечном счёте правильно понятые способы думать, если они действительно ухватили реальность, неизбежно сходятся, не вызывая эффекта противоречия, ведь в итоге речь идёт об одном больном и об одном Мире, хотя реальности, как это ни парадоксально, могут быть разными. Поэтому, объяснив то, что мы понимаем и видим (до степени собственно понимания и видения), то есть те самые «концепты», мы вполне можем предотвратить упомянутый «скандал» — хоть в философии, хоть в психологии, хоть в чём угодно ещё. Но возможно ли? И настроены ли уши аудитории, чтобы это слышать?..

И совсем просто: кто может объяснить (не дать определение или показать на примере, а именно объяснить), что такое «психика», «эмоция» или «мысль», «воля», например, или «ощущение»? Как это вообще, казалось бы, можно объяснить'?.. При этом нам всем кажется, что мы понимаем, о чём речь,