Заговор мерлина - Диана Джонс

Грундо поставил свою сумку на землю и принялся ждать с каменным лицом. Я осторожно сорвала семь колючих цветков. Если бы я не была так поглощена цветочным файлом у себя в голове, я бы уже тогда могла заметить кое-какие сигналы тревоги, исходящие от Грундо. Грундо старался вести себя культурно, но на самом деле он ужасно завидовал. С его точки зрения, мне повезло со всех сторон – и магия мне досталась, и родственники у меня такие интересные, – а ему только и остается, что путаться под ногами. Еще немного – и он мог разозлиться всерьез. А когда Грундо злится, он может много всякого натворить со своей вывороченной наизнанку магией.

Но мне было слишком жарко. Я смаргивала пот с глаз и думала только о том, как лучше перевести стишок на современный язык, а про Грундо и не вспоминала. Я аккуратно бросила по одному цветку на каждую из трех дорог. Потом бросила еще три, приговаривая: «Расторопша, цветок пути, сохрани нас в дороге, помоги нам дойти». И наконец бросила седьмой цветок в ту сторону, куда нам было надо.

Потом я наконец взглянула на Грундо, но увидела только, что он весь бледный, несмотря на жару. Его лицо было усеяно, поверх веснушек, прозрачными бисеринками пота.

– Так что, нам пешком идти придется? – спросил он.

– Думаю, что да, – сказала я.

Грундо только хмыкнул, и мы пошли вперед.

Заклятие подействовало не сразу. Мы натерли ноги. От дороги веяло жаром. Все вокруг колыхалось в мареве – зеленое марево плыло над округлыми зелеными холмами по одну сторону дороги, и серое – над полями золотисто-зеленой пшеницы по другую. Почти черные деревья по ту сторону полей были видны смутно, их макушки торчали совершенно неподвижно, и где-то впереди на дороге виднелись ненастоящие лужи.

Грундо скис на следующем перекрестке. Он сказал, что, наверное, умрет прежде, чем мое заклятие подействует, и сел в хлесткую сухую траву у дорожного знака. Я достала пакет с последними оладушками и помахала ими перед носом Грундо, но он сказал, что ему не хочется есть. Я как раз убирала пакет обратно в сумку, когда на дороге показались первые за все время машины – целых три, одна за другой. Мы вскочили и замахали руками.

Люди, сидевшие в машинах, весело помахали нам в ответ и промчались мимо, не останавливаясь.

– Ну все, теперь я точно умру! – заявил Грундо.

Мы совсем не умели путешествовать автостопом – а слышали бы вы, что потом наговорил мне дедушка насчет того, как это опасно! – но мы упорно продолжали махать руками, а машины пролетали мимо одна за другой, пока наконец одна из них не остановилась. На ветровом стекле у нее висела табличка: «ДОКТОР». Сидевший за рулем человек высунулся в окно и спросил:

– Вам требуется медицинская помощь, или это просто дружеское приветствие?

Мы подбежали к машине и объяснили, в чем дело. Доктор нахмурился.

– Саттон-Димбер – это совсем не мой участок, – сказал он. – Но я сделаю для вас что смогу. Садитесь в машину, – возможно, мы застанем нашу районную фельдшерицу.

Он довез нас до деревенской больницы. О поездке я помню только, что мы все время пытались открыть окно, но ветер, который врывался в окна, был горячим. И еще я помню, как машина с визгом влетела во двор больницы и мы застали фельдшерицу садящейся в свою маленькую зеленую машину. Доктор передал нас ей и с визгом укатил дальше.

Фельдшерица оказалась весьма суровой леди, как и можно было ожидать. Она категорически не одобряла того, что мы шляемся по дорогам сами по себе. Она сказала, чтобы мы ни в коем случае больше так не делали. Сказала, что Саттон-Димбер ей тоже не по пути, однако же довезла нас до ближайшего городка. Мы обливались потом, проезжая между дрожащих в мареве изгородей, а она говорила о том, что колодцы и водоемы пересыхают, и качала головой: надо же, какая засуха выдалась! Наверное, она была не лишена снобизма. Когда мы ей рассказали, что отстали от королевского кортежа, она заметно подобрела и перестала разговаривать о засухе.

– Ну, тогда неудивительно, что вы оба совсем не знаете жизни, – сказала она. – Где же вам было научиться-то? Видите ли, я для вас тоже мало что могу сделать – мне надо заехать к дедушке с больной ногой, – но я оставлю вас на площади, на месте, где вы сможете сесть на автобус до Димбера. Деньги-то на дорогу у вас есть?

Мы пересчитали все деньги, которые у нас оставались, и вышло, что на автобус как раз должно хватить.

– Ну, тогда попросите водителя высадить вас у Димбер-Хауза, – сказала она. – Это не доезжая до деревни, а так вам придется возвращаться назад на добрую милю.

Въехав на площадь, она сказала:

– Вот остановка. Стойте и ждите у трактира «Шахматная доска», а то водитель не остановится. Автобус приходит в два тридцать – вот-вот появится.

Она остановилась, и мы открыли двери, собираясь выходить.

– А вас там ждут, у Димберов-то? – спросила она.

– Вообще-то, нет… – сказала я и начала было объяснять.

Фельдшерица цокнула языком.

– О господи! Тогда я лучше позвоню им от дедушки и предупрежу, – сказала она. – Нельзя же сваливаться на таких людей, как снег на голову. Вы ведь не король!

– Да знаем мы! – буркнул Грундо, но фельдшерица его не услышала и уехала прочь.

Однако же семейство Димбер она предупредила. Когда мы наконец выбрались из душного, жаркого, грохочущего автобуса – он был еще хуже нашего автобуса из кортежа: честное слово, он по дороге заезжал во все до единой деревушки Глостершира и еще подолгу стоял на перекрестках, дожидаясь других автобусов, – так вот, когда мы наконец сошли с автобуса, я увидела свою тетю Джудит, которая озабоченно поджидала нас у Димбер-Хауза. Я поняла, что это, видимо, моя тетя, потому что она была примерно того же возраста, что и моя тетя Дора. Я увидела ее еще до того, как мы сошли с автобуса, потому что дом стоял на холме над дорогой, сам по себе на фоне неба, и Джудит ждала на шестифутовом обрыве над дорогой, в палисаднике за стеной.

Димбер-Хауз меня удивил. Судя по названию, я думала, что это должна быть какая-то роскошная усадьба, а это оказался довольно скромный домик, высокий и узкий, со множеством подслеповатых окошек. Казалось, будто его выстроили на городской улице, втиснув между другими домами, а потом он оттуда вырвался, но так и остался стиснутым. Нельзя сказать, чтобы он выглядел зловеще, но все же странно было видеть такой дом посреди сельских просторов. Он был выложен из нескольких рядов темного кирпича разных сортов. В самом низу был слой маленьких густо-красных кирпичей, тонких, как плитки, – тетя Джудит сказала, что это римский кирпич. По ее словам, это доказывало, что Димбер-Хауз пребывает здесь почти две тысячи лет, как и само семейство Димбер.

– Но наш род на самом деле гораздо древнее, – добавила она.

Но это было уже после того, как мы сошли с автобуса. А когда Джудит увидела, как мы выходим, она большими шагами устремилась в нашу сторону вдоль стены, восклицая: «Наконец-то! Сюда, сюда, мои дорогие!» – и указывая нам на почти невидимую в траве лестницу, которая поднималась сбоку в палисадник.

Для нас было большим облегчением видеть, что нас ждут. Она озабоченно оглядывала нас, пока мы поднимались по лестнице, и, несмотря на жару, куталась в сиреневую домотканую шаль. Было сразу видно, что тетя Джудит из тех людей, которые всегда чем-нибудь озабочены. Она была высокая, худая, длиннолицая, с длинными черными волосами, в которых виднелась густая проседь, а еще она была серьезная, добрая и все еще весьма красивая довольно изысканной красотой. Она встретила нас наверху лестницы, протянув нам тонкую холодную руку и улыбнувшись очень приятной улыбкой.

– Мне сказали, что король уехал и оставил вас. Ужас какой! Конечно, мои дорогие, мы вам всегда рады, поживите у нас, пока мы не свяжемся с вашими родителями. Много времени это не займет – наверняка они сходят с ума от беспокойства. Вся проблема в том, что никто не знает, где находится кортеж в данный момент. Но это не страшно. Вот увидите.

Она повела нас к дому по дорожке, вымощенной кирпичом, не переставая говорить. Я по пути озиралась вокруг. Палисадник был бедноватый: кроме куста лаванды и самшитового дерева, подстриженного шариком, там считай что ничего и не было. Сплошной некошеный газон. «Как странно!» – подумала я. Мне всегда казалось, что ведьмы выращивают травы и вообще вокруг них все бурно растет и плодоносит. И еще я старалась не переглядываться с Грундо. Я знала, что от него не могло ускользнуть некоторое сходство с усадьбой дедушки Гвина. Но тут я с облегчением увидела, что парадное крыльцо оплетено розовым кустом с ослепительно-яркими вишнево-розовыми цветами.

Из-за дома доносились визг и гавканье. Грундо говорит, он подумал, что семейство Димбер держит свиней. Но когда мы вошли в парадную дверь, шума стало не слышно. В доме царили тишина, каменный пол и сумрак, и невысокие каменные ступеньки вели куда-то наверх.

– Осторожно, лестница! – запоздало воскликнула Джудит.