Vremena goda - Анна Борисова

– Там уже всё, как надо, разбавлено. В рюмку – и залпом. Можно под лимончик.

Лицо мужа осветилось улыбкой. Он был счастлив, что неприятный разговор можно сворачивать. И все же Клим не был бы собой, если б не завершил тему теоретическим резюме.

– Хорошо быть нерелигиозным, правда?

– Не знаю.

– О’кей, всё решено и сказано. Больше об этом не будем. Ни говорить, ни думать. Поклялись друг дружке, как Герцен с Огаревым, и вперед, заре навстречу.

– Ладно, Герцен. Идем отсюда, жуть берет.

Жанна совершенно успокоилась. Ей только хотелось побыстрей уйти из нехорошего места. Еще и старуха вдруг шумно завздыхала, будто где-то вдали запыхтел паровоз.

Сандра становится тигрицей

Мне не нужно вызывать из памяти путь от железной дороги на север, я и так очень хорошо запомнила эти десять дней – вероятно, потому что ничего похожего со мной ни прежде, ни потом не случалось. Весь этот кусок лета представляет собою маленькую жизнь с началом, развитием, кульминацией и развязкой. Отдельное пространство, свое измерение времени, ни на что не похожий мир. Такое не забудешь.

Мы выгрузились на станции Якеши. Это был поселок, который вырос вокруг путейских мастерских, и, за исключением десятка домов, принадлежащих железнодорожному управлению, совершенно туземный. Здесь шла бойкая торговля скотом, пушниной, оленьими шкурами, рогами и всем прочим, что могли дать монгольские степи и хинганские леса. Товар пригоняли, привозили и приносили, подчас из дальних мест, маньчжуры, монголы, даже орочены и гольды, а покупали его или меняли на винтовки, консервы, соль, сахар, мануфактуру и другую городскую продукцию китайские торговцы.

В поселке пахло конским потом, навозом и пылью. Стоило чуть отойти от станции, и казалось, будто ты провалился в иную эпоху. Вряд ли здесь многое изменилось со времен желтугинской золотой лихорадки, думала я, когда мы с Иваном Ивановичем входили на постоялый двор, где скрипели несмазанные колеса, ревели верблюды, ржали лошади.

Это Иван Иванович велел отвести его «туда, где кричат верблюды». На мои многочисленные вопросы («Как мы доберемся до Мохэ?» «Что делать с багажом?» «Знаете ли вы тут кого-нибудь?» «У вас есть хоть какой-то план действий?») старик лишь добродушно улыбался.

Мы вошли в длинный барак с низким потолком. Сели за грубо сколоченный стол, попросили чаю, пить который не стали. Я не видела вокруг ни одного европейского лица, ни одного по-городскому одетого человека. На меня отовсюду пялились, и я ежилась под взглядами диких, оборванных людей, от которых, как мне казалось, исходит пугающий звериный запах. «Что тут делает круглоглазая девка?» – громко спросил кто-то по-китайски за моей спиной. «Наверно, шлюха. Видишь, с ней клиент». «Кто он? Купец?»

Иван Иванович с улыбкой обернулся, ничего не сказал, но, видно, было в его спокойном лице с полуприкрытыми глазами что-то такое, от чего соседи смолкли.

– Кто эти люди? – шепотом спросила я.

Всё с той же благодушной улыбкой Иван Иванович ответил: тут собираются перекупщики и оптовые торговцы, охотники и перегонщики скота, чтобы заключать сделки и собирать караваны, так как по нынешним временам маленькими группами передвигаться опасно – хунхузы. Есть тут, конечно, и агенты разбойников, присматривающие добычу.

Я нервно спросила, зачем мы пришли в этот притон и почему теряем драгоценное время.

– Иди в город, купи в лавках то, что тебе понадобится в дороге, потому что – я совсем забыл – женщинам нужны всякие вещи, без которых мужчины легко обходятся: мыло и гребешок, мазь от солнца и не знаю, что там еще, но только смотри, чтобы получилось немного и нетяжело. Ступай, ступай, жди меня на станции. Теперь я знаю дорогу и приду сам.

В этом я не сомневалась. Иван Иванович ходил небыстро, но уверенно и не спотыкаясь, причем безо всякой палки – уж не знаю, как у него это получалось. Иногда у меня возникало подозрение, что кроме «обослуха» он обладал еще каким-то удивительным органом чувств вроде эхолокатора, который помогает летучей мыши избежать столкновения с препятствиями. Бэтмен Иван Иванович – смешно. Но не более фантастично, чем прочее.

– Во сколько мы встретимся? Сейчас половина девятого.

Он засмеялся и ответил, что «во сколько» и «когда» – это городской способ мышления и что об этом мне нужно забыть, а свои часики убрать подальше. В тайге говорят: встретимся там-то и времени не назначают. Кто прибывает первым, просто ждет.

С тем я и ушла, поняв, что мешаю ему и что он хочет меня спровадить.

«Мыло и гребешок» у меня были, кремом от солнечных ожогов и мазью от комаров я запаслась еще в Харбине, но имелось одно очень важное дело, которое следовало исполнить прежде, чем мы покинем пределы цивилизации.

Я отправила со станции телеграмму до востребования на имя «Чао Фэн». Текст был тщательно продуман: «Товар будет оплачен но прошу одну неделю отсрочки. Жду подтверждения. Сандра».

Пока не получу ответа, с места не тронусь, решила я.

Ответная депеша пришла с поразившей меня быстротой – всего через час. У Слова на центральном телеграфе наверняка был свой человек.

«Хорошо. Последний срок оплаты 29 августа. Чао Фэн», – прочитала я.

У меня было ровно тридцать дней. Достаточно, чтобы преодолеть дорогу в 500 километров и вернуться с золотом. Если оно там есть.

О том, что делать, если золота не будет, я себе думать запретила.

Теперь оставалось только ждать Ивана Ивановича. Он не пришел ни в течение дня, ни вечером. Несколько раз я порывалась идти на постоялый двор, но сумела одолеть нетерпение. Я понимала, что должна научиться доверять своему спутнику и слушаться его. Другого выхода нет: судьба Давида, а значит, и моя собственная в руках старого китайца.

В полночь я кротко, как овечка, прилегла на деревянную скамейку, запретила себе спать и, разумеется, немедленно уснула.

Иван Иванович разбудил меня ночью, без единого слова. Тронул за плечо, я вскинулась. Не сразу сообразила, где я и что происходит.

Он сказал:

– Пойдем. Багаж уже вынесли. Пора в путь.

Было зябко. Хоть дни в северной Маньчжурии знойные, но ночью, особенно перед рассветом, всегда холодно. Отлично помню, как я шла в темноте, обхватив себя за плечи, за маленькой, сухой и очень прямой фигурой. Иван Иванович шел мерной легкой походкой, а я несколько раз споткнулась – на улице не горело ни одного фонаря, и, кажется, даже не было фонарных столбов. Нарочно не задам ни одного вопроса, думала я. Так или иначе всё сейчас объяснится.

Объяснилось, но не сразу. И вопросы задавать пришлось.

В темном углу маленькой площади или, может быть, перекрестка ждали три мула: два, судя по седлам, верховые; на третьем был навьючен наш багаж. У забора на корточках сидел какой-то человек, покуривая длинную глиняную трубку.

– Кто это? – спросила я. – Почему не лошади, а мулы, ведь они медленней? Почему не дождаться утра?

– Это Бао, он хорошо знает дорогу на Мохэ, проведет нас туда и доставит обратно, а за это мы заплатим ему мулами и всем снаряжением, которое останется, это выгодная сделка и для нас, и для него, – сказал Иван Иванович. По тону было слышно, что он очень доволен своей практической сметкой. – Мулы лучше, чем лошади, если только не нужно уходить от погони, а нам уходить от погони не придется, потому что, если нападут хунхузы, мы все равно от них не ускачем: Бао не ездит верхом, из меня наездник тоже плохой, да и ты, городская барышня, вряд ли сможешь оторваться от опытного всадника, а мулы выносливей и никогда не оступятся на горной тропе или в дремучем лесу, к тому же я тщательно выбрал всех троих, обослушав их масть. Твой вот этот, – Иван Иванович показал на большеголового и длинноухого урода, – он очень терпеливый и будет уравновешивать твою непоседливость. Мой вон тот, он слеп, как и я… – В самом деле, на одном глазу у низкого широкозадого мула было бельмо, а другой глаз вообще отсутствовал. – …И это для меня хорошо, потому что мы будем лучше понимать друг друга, а третий – тупой и скучный духом, зато очень сильный, в самый раз для тяжелой поклажи. Ты еще спросила, почему мы уходим затемно? Чтобы лихие люди не увидели и не увязались за нами следом – очень уж ты приметна, Маленькая Тигрица, поэтому достань из мешка штаны, куртку и сапоги, женское платье снимай, оно тебе понадобится нескоро.

– Прямо здесь?

Я огляделась на темные дома, на пустые улицы.

– Не стесняйся. Я слепой, а Бао привык жить в тайге и людьми не интересуется, ни женщинами, ни мужчинами.

Отлично помню, какой отчаянно смелой, презревшей все условности я себя чувствовала, раздеваясь при двух мужчинах, хоть один из них не мог меня видеть, а другой, хоть и мог, но равнодушно глядел себе под ноги. Когда, уже облаченная в походный наряд, я подошла к Бао, назвалась и поздоровалась, он молча выпрямился и, сонно помаргивая, отошел в сторону. Судя по высокому росту и горбатому носу он был маньчжуром, но наверняка я этого так и не узнала, потому что за всю дорогу Бао не произнес ни слова.