Драконовское наслаждение - Анна Ольховская

– Не знаю!

– Ничего, сейчас ты у меня все вспомнишь.

Он открыл коробку с дырочками и вытащил оттуда здоровенную откормленную крысу с омерзительным голым хвостом. И мне больше всего захотелось немедленно хлопнуться в спасительный обморок, чтобы не видеть эту жирную тварь, отъевшуюся... Все, даже думать не хочу о том, ЧТО она жрала.

А придется. Потому что Кульчицкий, посадив на плечо крысу, взял тот самый цилиндр и приблизился ко мне вплотную.

– Та-а-ак-с, – протянул он, задумчиво рассматривая меня, – и с чего начнем? С ноги? С руки? Нет, это долго, там ничего особо важного нет. Отправлю-ка я Анфису к твоему сердечку, прогрызаться не очень долго, так что на раздумье у тебя будет совсем мало времени. Будешь упрямиться – моя девочка доберется до твоего сердца и попробует его на зуб.

– Тварь! Генетический урод! Ты можешь понять своей безумной башкой, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ничего не знаю?!

– Неправильный ответ, – покачал головой душка Гизмо. – Ну что же, приступим.

Я попыталась отбиться ногами, но они затекли от туго стянувшего их ремня и выступить в качестве оружия пролетариата не смогли. Кульчицкий просто и незатейливо прижал их своим коленом, затем приставил к левой стороне моей груди цилиндр, локтем левой руки размазал меня по стене, лишив возможности трепыхаться, и ласково проворковал, повернув голову к сидевшей на плече крысе:

– Давай, Анфиса, действуй. Кушать подано.

Тварь пару секунд рассматривала меня своими злобными глазками, словно наслаждалась моим ужасом, затем медленно, не спеша, двинулась по руке хозяина к входному отверстию цилиндра...

ГЛАВА 45

– Умница, малышка, – ухмылка Гизмо становилась все шире, глаза снова помутнели, превратившись в безумные бельма, которыми он буквально впивался в мое лицо, оргазмируя от нарастающего ужаса жертвы. – Вот так, аккуратненько, не упади вниз, а то ушибешься. Посмотри, какая вкусная гора мяса и крови! Свеженькая, чистенькая, не то что провонявшие потом и дерьмом девки. Кожа у нее белая, нежная, тонкая, прокусишь с первого раза...

Он гудел и гудел, напитываясь моим страхом, словно клоп – кровью. Даже не страхом – ужасом. Смертельным ужасом.

Раньше я думала, что этот эпитет – лишь литературный прием, призванный усилить впечатление. Но оказалось, что он существует.

Смертельный ужас существует. Когда по телу разливается ледяной парализующий холод могилы...

Где-то глубоко внутри пытается сопротивляться инстинкт самосохранения, призывая не сидеть вялым манекеном, а вырываться, кричать, кусаться, дергаться, в конце концов! Чтобы эта жирная хвостатая тварь не смогла попасть в цилиндр, чтобы она грохнулась на пол и осталась лежать там кучкой серого дерьма.

Но тела, послушного выносливого тела уже нет. И руки, и ноги, и губы – все омертвело, я не чувствую их.

Может, я так же не буду чувствовать боль?

Мне показалось, или крыса действительно ухмыльнулась, словно прочла мои мысли? Во всяком случае, кровавый отблеск в крохотных глазках замерцал, а длинные усы шевельнулись.

Откормленная тварь добралась уже до входного отверстия цилиндра и, всунув туда острую морду, принюхивалась, словно гурман – к свежему фуа-гра.

– Что, вкусно пахнет? – Голос подонка слегка охрип от возбуждения, он облизнул кончиком языка губы и простонал: – Ну давай, Анфисочка, не тяни! Папа устал ждать, папа...

Что еще там произошло у «папы», узнать не удалось, «папу» грубо прервали.

Очень грубо. И очень резко.

Настолько резко, что ни я, ни Гизмо сначала не сообразили, что произошло.

Странный утробный звук, над плечом психа промелькнуло что-то черное, сдавленный визг, хруст и – все.

– А... где... – «Папа» тупо пялился на опустевшее предплечье, на котором еще секунду назад сидела крыса. – Анфиса?! Ты что, упала, дурочка? Так давай, взбирайся обратно! Да где же ты?

Отшвырнув в сторону цилиндр, Гизмо начал обшаривать руками пол вокруг, жалобно причитая:

– Ну не шути так с папой, лапуленька! Что за игру ты придумала? У нас нет времени, понимаешь? Надо в темпе заставить эту девку говорить, так что прекрати прятаться и займись делом. Ну же, Ан... А-а-а-а-а!

От дикого, совершенно безумного визга ледяная корка, покрывавшая мое тело и разум, рассыпалась в снег и мгновенно растаяла. Я снова могла соображать, вот только пока не получалось сложить из непонятных фрагментов внятный паззл.

Крыса, только что предвкушавшая кровавую забаву, лишилась головы.

Во всяком случае, душка Гизмо, раскачиваясь и причитая, прижимал сейчас к груди капающую кровью безголовую тушку с весьма узнаваемым длинным голым хвостом. А в пещере, кроме нас, по-прежнему никого не было.

Или был?!

Со стороны входа в пещеру нарастал, перекрывая истерику Кульчицкого, странный звук. Сначала глухой и клокочущий, он становился все громче, все выше, пока не оборвался на режущем слух ультразвуке. Секунда тишины – и все началось снова.

Наверное, в другой ситуации этот вой меня напугал бы до икоты, потому что было совершенно ясно – там, в темноте, прячется зверь. И зверь этот сейчас в ярости. И, судя по дробящемуся звуку, зверь там не один...

Но когда ты находишься в плену у двуногого зверя, к тому же совершенно свихнувшегося, любой представитель реальной фауны кажется союзником.

Впрочем, не только кажется, о чем свидетельствует крысиный труп.

Звериный вой ввинтился, похоже, и в воспаленный разум Кульчицкого. Во всяком случае, он бережно уложил тушку своей любимицы к стене, медленно выпрямился и, прищурившись, всмотрелся в завывающий мрак:

– Эй ты, зверюга! Я что, твое логово занял? Так это ненадолго, скоро уйду. Вернее, ушел бы, оставив тебе годовой запас мяса. Но теперь придется тебя убить, скотина! Я тебе Анфису не прощу! Ну, давай, выходи! Хватит в темноте прятаться, выходи! Мразь, ..., ...!

Он что, решил, что имеет дело с маргинальными урками? Сейчас закидает их оскорбухами, расписные не выдержат и ломанутся в драку с криком: «За пидора ответишь!»?!

Кретинизм ситуации выпустил на волю совершенно неуместный хихик. Нервный и коротенький, но Гизмо услышал.

Резко обернувшись, он тихо прошипел:

– Тебе смешно?

– Не то слово! – О, и голосовые связки отпустило, истерический ступор покинул меня, похоже, целиком и полностью. – И смешно, и радостно.

– А радуешься-то чему?

– Ненавижу крыс, особенно тех, что к человечинке приучены. Вот и аплодирую мысленно той зверюшке, что избавила мир от подобной твари.

– Ах, вот оно что! – оскалился псих. Хотя нет, глаза Кульчицкого снова прояснились, безумие накрывало его, судя по всему, только в момент пыток и издевательств. – Аплодируешь зверству?

– Вероятно, мне сейчас полагается запунцоветь от стыда? И всплакнуть вместе с тобой над тельцем бедняжки, намеревавшейся полакомиться моим сердцем?!

– А всплакнуть все же придется, – точеные ноздри красавчика плотоядно раздулись. – Кровавыми слезами рыдать по Анфисе будешь, ...!

Он метнулся к сумке, выхватил из нее скальпель и медленно, совершенно не обращая внимания на звериный вой, направился ко мне.

Вероятно, Кульчицкий решил, что хозяин пещеры ограничится нападением на крысу. А может, я маньяка разозлила больше, чем зверь. Потому что я изначально доставила парнишке массу неприятностей, о чем он вовремя вспомнил и снова занудил насчет выдачи сообщника.

Но мне почему-то уже не было страшно. То ли перегорела, то ли присутствие рядом недовольных вторжением зверей помогло, но я больше не боялась. Внутри закипела и понеслась пузырьками по венам веселая злость. И даже блеск остро отточенного скальпеля возле моего лица не вернул меня в адекват – я не нашла ничего оригинальнее, чем плевок в морду после очередного вопроса о сообщнике.

– С-сука, – брезгливо поморщился Кульчицкий, вытирая заплеванный глаз. – Ну что же, как говорится – око за око!

И скальпель стальным жалом рванулся к моему левому глазу.

Я инстинктивно отдернула голову и со всей дури треснулась затылком о камень стены.

– Не дергайся, ..., больнее будет! И... а-а-а-а!

Нет, он вовсе не звал унылого ослика из мульта о Винни-Пухе. Он орал от боли, выронив из руки скальпель и отчаянно пытаясь стряхнуть вцепившегося в его загривок...

Карпова?!

Да, на спине Кульчицкого висел, завывая и полосуя спину врага в кровавые лохмотья, мой кот! От ярости он увеличился почти вдвое, уши прижаты к голове, из оскаленной пасти рвется утробный вой – назвать его милым домашним котиком я бы сейчас не рискнула.

Да он, собственно, никогда и не был таким, не то что Кошамба.

Ошибочка.

Когда матерящийся Гизмо немного пришел в себя и сообразил, что атакован всего лишь котом, он наклонился и попытался поднять с пола скальпель. И у него почти получилось, вот уже ладонь накрыла смертельную сталь, сейчас он схватит ее и расправится с наглым хвостатым одни ударом...

Фиг вам. Боевой клич, бросок – и ладонь постигла участь крысы. Нет, ее не оторвали, но после общения с клыками и когтями огромной, рассвирепевшей мэйн-кунши пользоваться этой рукой Кульчицкому в ближайшее время вряд ли удастся.