Воспоминания (Катакомбы XX века) - В. Василевская

Однажды староста хотела заставить меня идти на экзамен по истории в числе первых пяти студентов. Я отказалась, так как никогда этого не делала. Долго она меня уговаривала и наконец сказала: "Ну почему Вы не хотите идти в первой пятерке? Вы пойдете с раннего утра, со свежей головой. Бог будет Вам в помощь". И тут я неожиданно сразу согласилась, внутренне как бы опираясь на последнюю ее фразу. На другой день пошли мы на экзамен. По дороге я увидела на стене карту и обратила внимание на то, что река Угра впадает в Оку. Я пошла в первой пятерке и взяла билет. 1-й вопрос — Крещение Руси, 2-й вопрос — период НЭП'а. Все это я хорошо знала и ответила без запинки. Экзаменатор задает дополнительные вопросы, касающиеся НЭП'а, — я все отвечаю. Потом он спросил, когда была последняя битва с татарами — я ответила: "В 1380 году". — "А когда окончательно разгромили татар?" — "Через 100 лет, в 1480 году". — "А как называется это событие?" — "Стояние на Угре". — "А что такое Угра?" — "Приток Оки". Он ставит мне 5, и я, сияющая, вылетаю в коридор.

Так Господь помогал мне во всем, все 4 года учебы. Кончила я институт в 47-м году. Меня хотели познакомить с сестрой о. Павла Флоренского, Ю.А. Флоренской, чтобы под ее руководством работать, но она заболела и умерла от инсульта. Все мои планы рухнули. Тут же заболел Володя двусторонним крупозным воспалением легких и два месяца лежал в больнице. По утрам я стала ходить в церковь служить молебны о его здоровье, днем готовила пищу и возила в больницу. Когда Володе стало очень плохо, он сказал: "Если я выйду живым из больницы, значит, есть какая-то высшая Сила".

Выйдя из больницы, Володя поехал на месяц в санаторий. Когда он выздоровел, я свалилась с ревмокардитом, и полгода мне пришлось лежать. Лечащий врач сказал, что у меня порок сердца и что если я хочу еще немного пожить, я не должна идти на работу, а заниматься только легкими хозяйственными делами. И в дальнейшем матушка Мария и мой духовный отец* не благословляли меня идти на работу.

-----------------------

* Отец Николай Голубцов (прим. ред.)

В 46-м году многих из моих друзей арестовали. Но мы продолжали ездить в Загорск к матушке Марии, и она до самой своей смерти руководила нами. Верочка, я и дети с самыми сложными вопросами обращались к ней, и она всегда давала правильный ответ, хотя была человеком малообразованным. Все исходило из ее духовного опыта, любви к людям и всецелой преданности воле Божьей. Она болела какой-то болезнью, напоминающей болезнь старца Амвросия Оптинского. Все тело ее постоянно покрывалось потом, и ей меняли рубашки и платья по нескольку раз в сутки. Постоянные боли то от грыжи, то от других болезней мучили ее, но она все безропотно переносила, всегда была радостная, улыбающаяся и всех с любовью принимала. "Мое сердце расширено", — сказала она мне однажды.

К матушке я приводила своих друзей и знакомых, и всем она приносила пользу и утешение. Когда я болела сердцем, Алик у нее жил некоторое время и воспринимал благодать, исходящую от нее и некоторых посещавших ее духовных детей. Как-то он сказал Верочке, что чувствует некий аромат у матушки в доме. Матушка сказала, что это он чувствует благодать Святого Духа. Все в ее доме любили Алика и называли его "отец архимандрит".

По благословению матушки Верочка часто ездила по монастырям (она побывала в девяти монастырях). Когда Алику было 15 лет, Верочка повезла его в Киев. Остановились они у матушки Агафоники в Покровском монастыре. Были они в пещерах (тогда еще Лавра не была закрыта), где в одной из комнат была мироточивая глава-череп. Если проходила группа верующих, иеромонах помазывал их этим миром, а если неверующие — старался их пропустить мимо. (Рассказывали, что однажды власти протерли эту голову спиртом и герметически закрыли помещение, где она находилась. Наутро все блюдо наполнилось благовонным миром.) Во дворе Алика с Верочкой встретила какая-то монахиня и сказала Алику: "Трудись для Господа. Миру служат многие, а Богу — немногие".

В Глинскую пустынь Верочка взяла с собой Павлика. На него это путешествие произвело большое впечатление. Когда я спросила Павлика, что ему в Глинской больше всего понравилось, он ответил: "Богослужение. Там много часов молятся, но от этого даже не устаешь, так это хорошо". — "А еще что?" — "Люди, — сказал Павлик, — таких людей я нигде не встречал, такие они одухотворенные и необычные".

Как Володя отпускал детей с Верочкой, до сих пор мне непонятно.

Конечно, по молитвам и благословению матушки Марии.

Вера Алексеевна Корнеева

ВОСПОМИНАНИЯ О ХРАМЕ СВВ. БЕССРЕБРЕНИКОВ КИРА И ИОАННА НА СОЛЯНКЕ

Полностью опубликовано: ВРХД. 1984-III, Э 142, с. 209.

--------------------

Вера Алексеевна Корнеева (1906–1999) происходила из старинного дворянского рода. Детство провела в имении Великого Князя Константина Романова (К.Р), дяди царя, близко дружила с его младшей дочерью, княжной Верой (они были ровесницами). После революции со своей крестной-монахиней, приходившейся ей тетей, Натальей Леонидовной Рагозиной (Н. Л. приняла постриг в 1919 г. от последнего оптинского старца Нектария), укрывала священников, монахов и монахинь из разогнанных монастырей. В ее доме в Лосинке в течение 8 лет нелегально жил иеромонах Иеракс (Бочаров). В комнате на чердаке, где он скрывался, была устроена тайная церковь. В 1946 г. была арестована, отбыла 5 лет ИТЛ и 3 года "вечной" ссылки в Казахстане; была освобождена после смерти Сталина. В "Архипелаге ГУЛАГ" А. Солженицын, лично знавший Веру Алексеевну, приводит ее свидетельства о жизни в заключении.

Я сама была участницей катакомб, описанных Верой Яковлевной Василевской, и лично знала упоминаемых ею людей. Мне хочется рассказать о том, что меня особенно поразило, когда я стала ходить в храм свв. бессребреников Кира и Иоанна на Солянке, настоятелем которого был о. Серафим (Батюков). Я пришла туда впервые весной 1925 года, в Лазареву субботу, и этот день остался памятным на всю жизнь. Я тогда только что кончила десятилетку — мне было 18 лет. В те годы борьба между Церковью и атеизмом была особенно острой. Благодаря семье — очень верующей — я продержалась всю школу, хотя борьба эта была очень трудной и ставила меня особняком. В школе у меня не было ни одной настоящей задушевной подруги. А тут так сильно стал привлекать мир, что надо было выбирать либо одно, либо другое. Хотелось флиртовать с мальчишками, быть с ними такой же свободной, как тогдашние комсомолки, вместе работать, вместе куда-то ездить, но все это было несовместимо со взглядами и воспитанием в моей семье. И я мучилась этим душевным разладом.

К о. Серафиму меня привела его духовная дочь Лидия Васильевна. Она была постарше меня и очень нравилась мне. Это был мой идеал — она была очень красива особенной, одухотворенной красотой. Она дружила с моей тетей, Натальей Леонидовной, и приходила отвести с ней душу. Ее в это время мучили тяжелые переживания. Она нечаянно влюбилась в мужа своей подруги, а он в нее. По своим взглядам она не могла этого допустить, а бороться со своим и его чувством было очень трудно. Вот с этой-то бедой она приходила за помощью к о. Серафиму и меня привела. Никогда, ни раньше, ни после, я не переживала того, что испытала в тот день. Во-первых, я почувствовала, что моя жизнь и судьба никому на свете так ни дороги, как ему, и уже одно это обязывало меня к послушанию. А еще то, что после исповеди я испытала такое успокоение, такую радость и легкость на душе, которых забыть нельзя. Этот день решил мою судьбу.

Я довольно долго держалась, но постепенно сползла к прежнему настроению и, натворив что-то такое с мальчишками, почувствовала укоры совести и решила опять пойти к о. Серафиму, хотя и боялась ужасно.

Прихожу в храм и узнаю, что о. Серафим арестован. Вот тут-то я загоревала. Но, к счастью, он вскоре вернулся в храм (его брали в связи с делом о церковных ценностях, но этот храм принадлежал сербам, и они подтвердили, что ценности увезли сами). После этого я стала его постоянной прихожанкой.

Так как этот храм был не приходским — это бывшее "Сербское подворье" там царили особые порядки, которые установил о. Серафим. Во-первых, служба была, как в монастырях, без всяких сокращений, много времени уходило на исповедь, а народу все прибывало. Батюшка относился к храму и богослужению с великим благоговением, для него это был Дом Божий не на словах, а на деле. Такого же отношения требовал от всех, начиная с алтаря и певчих. Не допускал никакого шума, никаких разговоров и толкучки. Церковь была маленькая, и иногда из-за тесноты возникал шум. В таких случаях он прерывал богослужение, оборачивался к народу и говорил: "Если сейчас же не будет тишины, служба не будет продолжена", да при этом так грозно посмотрит, что тишина воцарялась в ту же минуту. Особенностью Солянки было и то, что никогда, в отличие от Маросейки, там не ощущалась граница между "своими" и пришлыми. Всякий пришедший чувствовал себя "своим", желанным гостем. В этом — заслуга о. Серафима и сослужащих священников.