Русская деревня. Быт и нравы - Виктор Бердинских

Но плач людей был только причинным, не нервно-безосновательным, а конкретным. «Без повода никогда не плакали. Мало ли кто руку сломает, умрет кто, хлебную карточку потеряет. А смеялись часто, часто шутили. Сегодня больше плачут, сейчас больше умирает» (А. В. Зубкова, 1918).

Не так уж и редки рассказы и об общении с душами умерших близких людей. Рассказывает Анна Васильевна Рубцова (1918): «У моей матери у подружки умерла мать, а отец этой девочки был кустарем и, не подождав сорок дней, сразу же женился. Он имел большое хозяйство, сам был в разъездах, поэтому и взял жену. Им надо было ехать летом на ярмарку. Кустарь и попросил соседей, чтобы каждую ночь, пока его нет дома, ночевали с его дочерью три девочки. В их числе была и моя мама. Пришли они в первую ночь к этой девочке, легли спать, уснули и в двенадцать часов просыпаются от громкого разговора и стука посуды. Девочки с ними не было. Смотрят они в комнату, а девочка ставит самовар, посуду на стол и разговаривает с кем-то, радуется тому, что гость в доме. “Как хорошо, что ты ко мне пришла, почему ты ко мне раньше не шла, как мне плохо без тебя с мачехой”. И голос ей отвечал, хотя никого в комнате, кроме девочки, не было. Когда прошел неурочный час, поднялся ветер над крышей, и голоса затихли. Девочка пошла ложиться спать и скоро уснула. Всю ночь приглашенные девочки не спали. А наутро девочка сказала, чтобы в следующий раз к ней никто не приходил, что “ко мне маменька придет, мне не страшно”. На следующий раз девочки не согласились уже идти и рассказали родителям, в чем дело, но взрослые убедили их идти, а сами отслужили в церкви молебен, и ночь прошла спокойно. В следующие разы взрослые уже сами ходили ночевать.

Однажды, когда намечалась свадьба, невеста заболела чем-то и умерла. В гроб ее положили в свадебном платье и туфлях. Через некоторое время матери снится эта девушка и говорит: “Зачем ты меня положила в туфлях, я так устала, пошли мне тапочки”, —и назвала адрес, число (когда нужно прийти) и имя покойника. Мать этой девушки пришла в этот дом, и правда, там покойник. Она спросила, можно ли положить в гроб тапочки. Родные покойника, не удивившись этому вопросу или просьбе, согласились.

Как моя мать получила похоронку на мужа, плакала сильно о том, что осталась с тремя детьми, жизнь тяжелая. В один из летних дней в двенадцать часов ночи просыпается она от того, что будто бы к дому подъехала лошадь и кучер говорит лошади: “Пр-р!”, и слышит стук в окошко. Как будто видит она мужа и слышит: “Поля, открывай!” Хотела она открыть окно, а в темноте за окошком никого не видит и начала сразу креститься, мало этого, начала читать молитву и отошла от окна. Тут за окном поднялся сильный ветер и все исчезло. На следующий день она пошла в церковь и отслужила молебен».

Вера в существование души, загробной жизни была широко распространена. Утешительно и предостерегающе думалось многим о загробной жизни. Н. В. Огородова (1919) считает: «И в загробную жизнь люди верили. Раз копали люди землю, нефть искали, наткнулись, говорят, на душу, заревела она, а те испугались и перестали копать. Говорят, душа 40 дней летает вокруг своего дома. А подумай-ка, вот если б отделить душу от тела, сколько ж людей-то уже умерло, они бы ведь все уж заполонили, всю вселенную. Это сюда дана воля вольная, а там человек за все ответит. Один раз Наталье приснился сон, что будто бы в ад она пришла, стоит яблоня развесистая, мужик под ветками прыгает и не может достать, а оказывается, это наказание за то, что он людей в жизни обделывал».

Жизнь и смерть жили в неразрывном единстве — слитости и во многом зависели друг от друга.

Глава 8. Приметы, гадания, клады и нечистая сила

О пожарах

Относительное равновесие в жизни крестьянина, минимальный достаток — все это было очень зыбко. Страшный враг — огонь — мог за несколько минут уничтожить все нажитое долгими годами тяжкого труда. Крестьянин мог остаться один на один с миром — и раздетым, разутым идти собирать по окрестным деревням «на погорелое место». А между тем живого огня внутри избы было немало: топили печь, теплили на праздники лампадку у образов, жгли лучину долгими вечерами для света, так что причина для пожара всегда имелась. Петр Алексеевич Вострецов (1911) вспоминает: «Хоть лапотина и стара — брюки крашенинные, а напляшешься вдоволь — дым коромыслом. Это все от лучины. Воткнут ее в светильню, под светильню светильное корыто поставят — и дымит она себе. Хозяин знай только лучину меняй. На потолке в каждой избе черное пятно от лучины было, а на полатях дым все время глаза ел. Да и не в каждую избу плясать пустят. У многих в подполье зимой ульи с пчелами стояли».

Пожары были часты на памяти каждого крестьянина, а поскольку деревни стояли близко друг от друга, то заполыхать могла вся округа. Е. А. Смертина (1914, Сорвижи): «Ой, в нашу бытность в деревнях много пожаров было! Ой! Столько пожаров было, что все и не упомнишь. А горело потому, что где-то курили, где-то пойдут с лучиной. Раньше ведь электричества не было, все с лучинами сидели вечерами. Тут вот пожары были частенько. Где-то заронишь лучинку, то да се. А загореться ведь недолго. Вот к одной женщине полюбовник все ходил, дак он как-то и зажег. Уж не знаю, с чего у них там получилось. А сразу сгорело семь домов подряд. Такой ветер в тот день шел, дак прямо в соседнюю деревню головешки летели. Вот это в мою память вроде как самый сильный пожар был. А без малого вся деревня тогда выгорела. Че, с ведрами побегаешь-побегаешь, а все одно. Ото всего могло загореться, если неосторожно чего делаешь дак. А раньше ведь дома все деревянные были, рядом все, и деревни недалеко друг от друга. Вот и горело».

В сухие лета, когда загорались окрестные леса, многие деревни выгорали целиком. Спастись от такой напасти было почти невозможно. Хотя порой удавалось. «В 1938 году сухота была. Пожары пошли. А лес близко к деревне был. А ветер все от леса огонь гонит. Уж скотину на поля вспаханные выгонять стали, вещи выносить, думали, сгорит деревня. А в соседней деревне, верст за 6–7, старичок жил. Старичка этого привезли. Он походил вокруг деревни, пошептал и дым отговорил. А пожар больно страшный — верховой был. Много тогда леса выгорело» (П. А. Вострецов, 1911).

Постоянным источником опасности были бани. «А я как помню, было в деревне 120 домов. Весной одна женщина топила баню. А на бане лежал сухой лен. Он загорелся. Баня загорелась. Ветром перекинулся огонь на дома. Шестьдесят домов сгорело в один час, ничего не успели вынести, бедствовали. Скотина была на выгоне, не сгорела. Ужас какой был! У мамы ноги отнялись. Люди растерялись — больно быстро огонь перенесся от дома к дому. По деревням потом собирали посуду, одежду, хлеб. Амбары-то были под крышей. Как свечки, вмиг, надо представить — за час!» (Л. И. Скрябина, 1920).

Случались и ночные пожары — неизвестно по какой причине. Августа Прокопьевна Железнякова (1924, дер. Дуплино) вспоминает: «Пожар большой полету случился у Матвея Лапотнина. Дак ведь двое детей у него погорели, да и сами-то выскочили в том, в чем спали. Ночью ведь дело-то было. Боялись пожаров — это пуще всего на свете говаривали: “Вор придет, дак стены хоть оставит, а этот вор все с собой унесет”. Мало в те времена пожары-то спасали, машин-то еще не было. На руках воду-то таскали. Ох, страшно, упаси Господь от этого, даже врагу злейшему не пожелаешь».

Как всегда на Руси, случались во время пожаров и необъяснимые явления. Рассказы о них долго гуляли по округе. Н. Ф. Ситников (1926): «Случались в окрестности и пожары. Почти полностью выгорела соседняя деревня в двадцать пять домов. Огонь перекидывался с одного дома на другой. Во время пожара произошло чудо — в самом центре пожара уцелел один дом. Все дома вокруг сгорели, а он нет, потому что хозяин несколько раз обходил дом с иконой Божьей Матери».

Пожар представлялся многим чем-то вроде Божьей кары, сопротивляться которой было бессмысленно. От страха и ужаса люди цепенели и беспомощно смотрели, как погибает их добро. Летние пожары были страшны еще и тем, что все взрослое население находилось в поле или на сенокосе, а дома оставались лишь старики с малыми ребятами. При таком раскладе зачастую сгорал и домашний скот, птица. Т. М. Иванцова (1926) рассказывает: «Помню, когда мне было восемь лет, у нас в деревне был большой пожар. Выгорело почти полдеревни. Начался пожар днем, когда все взрослые были в поле, в деревне были одни старики и дети. Когда пожар разбушевался, старики и дети стали выбегать из деревни. Я выводила из деревни за палку одного слепого старика, он поблагодарил меня и дал мне за это золотую монету».

Пожалуй, ничего так не боялся в жизни крестьянин, как пожара.

Девичьи гадания

Ворожеями, знахарками, колдуньями, как правило, были женщины. Гадать на суженого умела любая девушка. В каждой деревне был свой традиционный круг гаданий, которым и пользовались все девушки этой деревни. Замужество в жизни женщины — событие главнейшее. От этого зависела вся ее жизнь. Поэтому с трепетом и волнением девушки пытались узнать свою будущую судьбу: какой будет муж — пьющий или нет, какова мужнина семья, куда доведется выйти замуж — в какую деревню округи. От любого из этих вопросов зависело будущее счастье или несчастье девушки. Гадали обычно в праздник. И гадание было таким же неотъемлемым элементом праздника, как ватрушки или хороводы. «В Рождество мы ходили ворожить, с 7 до 19 января были у нас вечерки, тогда не пряли и ходили плясать. Пускали в избу плясать по очереди. Бери керосин и ходи просись. Жили четыре девки, и они все пускали на квартиру. Плясали кадриль, бегали по ночам — снег пололи. “Полю, полю снежок, в которой стороне мой женишок, там собачка взлай”. Иногда сбывалось. Еще на голой пятке на снегу покрутишься. Снег схватишь и бегом смотреть, какой волос будет там — такой и жених будет. Если белый — будет белый жених, если черный — так черный. Ведра на колодце запирали. Поставишь на колодец ведра друг с другом, запрешь замком, ключ под подушку и заветишь, какой жених есть — тот и приснись во сне. Когда мама девкой была, ей приснился отец мой и сказал: «Дай-ка мне ключ, кобылу поить надо». А еще вот под стакан с водой насыпали сажи, туда клали обручальное кольцо и смотрели в зеркало жениха. А мне все какая-то женщина виделась и плат колпачком» (А. А. Феофилактова, 1918).