Встретимся в суде - Фридрих Незнанский

Теперь, оглядываясь, Леонид Ефимов видел, что за неимоверно выматывающий год с лишним тот груз, который он ощущал у себя на плечах, увеличился в весе. Даже хуже: со времени первого убийства — убийства Парамонова — он чувствовал себя так, словно погрузился в подземный тоннель, по которому должен бежать, катя перед собой тяжелую тачку. Как шахтер — с тем отличием, что в тачке у него не уголь, а… акции. Акции, которые он отбирает у своих друзей, у бывших «реаниматоров», для того чтобы доставить ценный груз Мирику Вишневскому. Работа тяжелая, но нужно ее завершить, хотя бы для того, чтобы снова увидеть солнце… «Увидеть небо в алмазах», — подшучивал он над собой, но на самом деле все чаще задумывался о том, что небо в алмазах ему не нужно. Не так нужно, как тогда, когда все еще только завязывалось и передача «Зевса» во владение фирмы «Лодзь» из разряда возможностей еще не перешла в разряд необходимости… Все, в чем Леонид нуждается, — это просто чистое небо над головой.

Его пожелание исполнилось: неба здесь, в международном аэропорту Шереметьево, было хоть отбавляй. Его не под силу было замаскировать потокам пассажиров, тоннам багажа, движущимся эскалаторам. Небо было — пусть не совсем чистое, пусть усеянное облаками, но все же оно было, и, значит, существовал выход… Выход куда-то? Или в никуда?

Леонид Ефимов так устал, что хотел бы на время скрыться в это недостижимое никуда. Он полагал, что никогда не устанет зарабатывать деньги, стремиться получить все больше и больше денег; оказалось, он переоценил свои возможности. Многие переоценивают… Ну что же, по крайней мере, он сделал то, что собирался сделать. Это не всем доступно. А усталость — это пустяки. Он отдохнет… Там, куда он сейчас улетит, у него будет возможность отдыха.

Леонида манила полузабытая им и вдруг снова всколыхнувшаяся в живом представлении романтика полета: колотящее подпрыгивание шасси по взлетной полосе, вкус кислого леденца в сочетании с закладыванием ушей, блондинка-бортпроводница в небесного цвета форме, кучевые облака за двойным стеклом иллюминатора, похожие на полуразрушенные известковые бастионы забытой войны… Мысленно он уже был там, в салоне лайнера. И он не сразу отреагировал, когда к нему обратились:

— Ефимов Леонид Маркович? Пройдемте с нами.

Паника! Такая же неотвратимая и острая, как во время убийства Райзена, когда он понял, что все идет не так, как надо. Но в тот раз все обошлось. Теперь — хуже! Ефимов чувствовал себя так, словно его выдернули из салона самолета, уже набравшего высоту, и швырнули на землю. Его внутренности на асфальте. Внутренности его надежд. Полураздавленные кишки несостоявшегося миллионера — извольте полюбоваться, кому это понравится!

— Но… я не могу! Мой рейс через двадцать минут!

— Вы никуда не полетите.

Александрбург, 12 апреля 2006 года, 12.10.

Геннадий Логунов

Гараж фирмы «Уральский инструмент» и в будни, и в праздники представлял собой крайне оживленное место. Фирма получала сырье, отвозила готовую продукцию, поддерживала связи со множеством более мелких предприятий — и все это невозможно без транспорта. Шоферы приезжали, уезжали, вытирали черные замасленные руки ветошью, заходили перекусить в пристроенное к гаражу кафе быстрого обслуживания… Заходили также частенько и к завгару Логунову. Геннадий Анатольевич Логунов, мужик лет за пятьдесят, могучий, краснолицый, с рябыми щеками, внушал своим начальникам и подчиненным безоговорочное доверие. «Как говорится, парень свой», — можно было бы спеть о нем, если бы он не перевалил давно за возраст парня. Парни у него теперь были свои, двое сыновей — Толик и Сережка: пока еще не такие массивные, как отец, но физической силой мало в чем ему уступали. Геннадий Анатольевич уделял сыновьям много внимания: вместе ездили за город в свободное время, вместе — по лицензии, естественно, — охотились… В общем, положительнейший из всех положительных тип.

Поэтому шоферы были прямо-таки поражены, когда вдруг ни с того ни с сего в гараж приперлась милиция. И к кому же? К Логунову! Нет, ну если бы к Птицыну, который дважды нарушил правила движения и потому в гараже в последнее время пребывает условно, на птичьих правах, никто не удивился бы. Или если бы Матейко напился и набуянил — плохо, конечно, но, в общем, в рамках представимого. А завгар-то чего такого мог натворить?

— Держись, Геннадий Анатольич! — кричали ему, пока представители власти увлекали Логунова под белы руки в его кабинет.

— Все в порядке, — бормотал завгар, — все в порядке, ребята. Я ни в чем не виноват. Все выяснится…

— Я ни в чем не виноват! — более громко и в гораздо более вызывающем тоне провозгласил Логунов, когда дверь кабинета захлопнулась и отсекла его от народной поддержки. — Что про меня наплели? Кто? Восемь лет здесь работаю. Взяток не беру, чужих зарплат в свой карман не кладу, казенный бензин не краду. В чем дело?

— Тише, тише, Геннадий Анатольевич, — осадил его генерал Грязнов, ростом пониже завгара, но не уступающий ему в массивности. — Взятки здесь ни при чем. Вам придется ответить на вопросы насчет услуг, которые вы оказывали Марине Евгеньевне Криворучко. Ответить прямо и чистосердечно. А если бы вы еще предъявили оружие, которое помогало вам вершить эти особые услуги, мы были бы вам благодарны. Короче, избавьте и себя, и нас от лишней суеты.

Геннадий Анатольевич не внял разумным просьбам. Лицо его раскраснелось еще сильней, до откровенной багровости. Он принялся остервенело кричать, что оружие у него дома, ружье охотничье, лицензия есть, а если на него наклепали враги, то пусть милиция ничему не верит… Одним словом, вел себя так, как ведут себя в аналогичных ситуациях люди невиновные или решившие ни в чем не признаваться. Отличить одну категорию от другой на глазок обычно бывает сложно. Вячеслав Иванович, несмотря на многолетний опыт, не слишком доверял психологическому анализу. Он уповал на вещдоки, а потому по его приказу криминалисты начали обыскивать кабинет заведующего гаражом. Они рассчитывали на то, что нужный предмет обнаружится здесь же, но если бы это не получилось, не остановились бы и перед тем, чтобы обойти со специальной аппаратурой, позволяющей находить пустоты в полу и стенах, весь гараж.

Такие затраты времени и сил с их стороны не потребовались… Завгар, вышедший родом из народа, был человеком несложного мышления, и пистолет Макарова, из которого было застрелено столько людей, держал в сейфе — в дальнем потайном углублении. Когда его осторожно, чтобы не стереть отпечатки пальцев, извлекли из тайника, Логунов продолжал кипятиться и ерепениться. «Подбросили!» — теперь утверждал он. Однако заявление, что его сыновья и Антон Дагилев будут допрошены, подорвало логуновский пыл.

— Сдала, значит, сучка? — жалобно спросил Геннадий Анатольевич.

— Это вы о Марине?

— О ком же, как не о ней! Сказала, есть возможность подработать. Заплатить обещала отменно: акциями «Уральского инструмента», участием в прибылях… Давай, Анатольевич! А я чего? Разве я когда от работы отказывался? И сам от работы не бегаю, и Тольку с Сережкой позову…

Создавалось впечатление, что этот заботливый, работящий папаша совсем упускал из виду, что его работодательница предлагала ему поднакопить деньжонок не за счет частного извоза, а за счет убийств. А может быть, и вправду он этого не понимал? Встречаются на земле представители рода человеческого, причем с виду порой не самые худшие, у которых мгновенно теряется моральная составляющая личности в тех случаях, когда речь идет о выгоде. Точно их поле зрения сужается: они видят только собственное благополучие и не в состоянии представить, что жертвы, на чьих телах они основывают свое благополучие, тоже люди…

Впрочем, не вся выгода для Геннадия Анатольевича заключалось в деньгах, которые ему платили Криворучко с Ефимовым. Играли важную роль бонусы иного, нематериального порядка, как-то: близость к начальству, возможность составлять вместе с Ефимовым, Криворучко и Дагилевым своего рода общество избранных… А кроме того, надо полагать, возможность шантажировать своих хозяев, если что-то в их деятельности перестанет устраивать Логунова… Как бы то ни было, последней возможностью он не воспользовался. Надо думать, не успел. В своем падении Марина и Леонид увлекли за собой мелкую сошку так стремительно, что та даже не успела ничего сообразить.

Правда, Антона Дагилева, телохранителя Марины, несообразительным назвать было нельзя. Если заведующий гаражом привык время от времени охотиться на мелкую дичь, то в крови такого охотника на людей, каким являлся бывший спецназовец Дагилев, была растворена частица звериной крови, безошибочно подающей сигнал: приближается опасность! Когда за ним пришла милиция (визита которой он, вероятно, ожидал с тех пор, как проводил хозяйку в прокуратуру), Алексей не стал изображать невиновность или отрицать свою вину, а вместо этого выпрыгнул в окно со второго этажа. Учитывая высоту потолков в жилище Марины Криворучко, этот поступок сочетал самоубийственную смелость с математически точным расчетом. Расчет победил: не сломав и не вывихнув ни одной из своих мускулистых конечностей, Дагилев устремился в бега. Его ждали азиатские просторы, его ждали уральские леса, издавна принимавшие под свой хвойный покров беглых каторжников и разбойников… И если бы не весьма умелые ребята, которых Грязнов и Турецкий не зря захватили в составе своей команды из Москвы, возможно, для Дагилева исход был бы иным. А может быть, и нет. Скорее всего, нет.