МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Владимир Казаков

— Отход!

Только когда разведчики вернулись к себе, не получив опять-таки в спину ни выстрела, с сатанинской злостью ударили из минометных и орудийных стволов фашисты. Было это в сорок третьем, и уж всего чего угодно ждали они, но чтобы днем в их оборону ворвались четыре советских солдата… В такое невозможно было поверить! Враги просто растерялись, думая, что на их участке прорвались крупные силы.

А «язык» оказался очень ценным. «Герой Крита и Нарвика», он с первых дней войны пробыл на одном месте и отлично знал, где и что находится в немецкой обороне.

Белозерова хвалили, о нем писали в газете и листовках. Он же, потупя очи и поджав губы, застенчиво улыбался. Белозеров уже уяснил, что скромность украшает человека.

Но самым удивительным было то, что он, отличный разведчик, и взаправду почти не придавал никакого значения своим воинским успехам и расценивал их лишь с той точки зрения, насколько они могут быть полезны ему, чтобы снова попасть хоть в какой-нибудь ансамбль. Не с ложками — так чтецом-декламатором. Не декламатором — так солдатским поэтом на худой конец.

Время от времени в роту наведывались руководители армейских и фронтовых художественных коллективов. В надежде открыть самородок прослушивали недремлющего Белозерова. И надо было только видеть, когда при всех регалиях витийствовал он у печки!

Ну и орал Белозеров! Растерянные худруки, оторопело мигая, смущенно говорили что-нибудь такое:

— Знаете, неплохо… Но еще нужно поработать…

— Хотите, свое прочту? — не сдавался Белозеров и снова гремел:

И скажем Гитлеру три раза:«Зараза ты! Зараза ты! Зараза!!!»

А можно еще так:

И грозно скажем окончательную фразу:«Мы уничтожим всю фашистскую заразу!»

Хорошо, правда?

Несокрушимой воли был человек! А тяга к сцене и популярности колом затесалась в этой буйной головушке.

На беду, ничего не получалось у Белозерова с выходом на широкое поле деятельности. Зато его дружку счастье само валило в руки. Редко выпадала неделя, когда бы он хоть на день не покидал расположение роты, чтобы, как говорится, и людей посмотреть, и себя показать.

Придет приказ: «Откомандировать солдата на семинар редакторов «Боевых листков», — никто еще не сообразит, кого бы это выдвинуть на такое дело, а Туров тут как тут:

— Если некому, так что ж… Могу я.

Потом семинар агитаторов-пропагандистов, потом сборы снайперов, подрывников, курсы санинструкторов…

Туров всегда был как штык. Его и спрашивать уже перестали, хочет он или не хочет. Знали, что горит желанием, лишь в толк взять не могли, с чего бы это, если от боевых задач все равно не освобождают, а часы отдыха можно ведь провести без семинаров…

Все открылось в один прекрасный день, когда еще спозаранку Белозеров начал разматывать какой-то запутанный теоретический клубок, доказывая превосходство дивизионного политотдела… над районным загсом!

С ним такое бывало: болтать он мог о чем угодно — о жизни на иных планетах, о возможности вечной любви, — его и слушали-то вполуха… Но когда, войдя в полемический раж, Белозеров трахнул кулаком по нарам и провозгласил: «Ставь печать в красноармейскую книжку, и лучшего документа нету!», а Туров лишь кротко вздохнул: «Без загса она несогласная», все живо смекнули, что не ради одного подрывного дела безропотно ходит Туров в штаб на семинары. И что он, как истый ярославец, в личных делах проворен не хуже своего закадычного дружка.

Кроме них, в группу входил радист Владимир Беляев, разведчик серьезный, собранный, как и Белозеров — тоже из бывших вундеркиндов, только не по плясовой, а по научной части. Он, на удивление и радость учителям череповецкой школы, связывался по радио собственной конструкции с Кренкелем на Северном полюсе, с кораблями в дальних южных морях и даже с каким-то таким же энтузиастом из аргентинского города Жужуй.

Если бы не Беляев, никто в Череповце, пожалуй, так и не знал бы, что есть на свете этот самый Жужуй. И к славе Беляева-радиста прибавилась слава географа — первооткрывателя земель.

И еще была одна неразлучная пара: грузчик с Оби Иван Паньков и колхозный конюх из-под Великого Устюга Иван Захаров. Оба тихие, неприметные в роте, они тем не менее были известны всей дивизии. И не только как прекрасные разведчики.

Иван Паньков отличался какой-то совершенно непостижимой силой. Бог его знает почему, но и сегодня нет-нет да и пойдет гулять по свету какая-нибудь рожденная слухами история: о киргизском Маугли, о снежном человеке… И тотчас знакомые знакомых очевидцев найдутся.

Летом сорок третьего и на фронте, и в госпиталях ежедневно рождались потрясающие подробности о человеке-кране, работающем на Московском автозаводе. Верить в его подвиги (он-де и станки перетаскивал, и двутавровые балки) не верили, но все же передавали друг дружке: «Чепуха, конечно, но вот говорят… Дыма без огня не бывает».

В разведроте тоже не верили. Все, кроме Панькова.

— Вполне даже может быть, — солидно заключил он однажды, когда разгорелся очень уж жаркий спор.

И тут же, чтобы не быть голословным, вроде пушкинского Балды взял да и утащил на вершину сопки ротную лошаденку. Но какая бы она там ни была, лошаденка, все же это была лошадь!

Недели две все, кто только мог в дивизии, хоть на минуту забегали к разведчикам. Будто в цирк.

— Это у вас лошадей на себе возят?

— А кто у вас Балда?

Недели две «не сходило» с Жданова, и он не знал, плакать или смеяться. И взбучку от командования получил такую, как никогда, и все-таки не очень она была страшной, эта взбучка. Чувствовал — ругают, едва сдерживая смех, и втайне гордятся: вот какой у нас есть солдат! Другого такого никогда не сыщешь!

Паньков всегда входил в поисковые группы захвата, но брать «языка» ему доверили только один раз. Не мудрствуя лукаво, он трахнул часового голым кулаком по каске, и…

— Вы думаете, я вас за покойником посылал? — язвительно спрашивал потом обескураженных разведчиков комдив. — Ошибаетесь. Мне живой «язык» нужен. Живой, а не покойник. Мертвецов мне и без вас хватает.

С тех пор Паньков ходил в поиск только как тягловая сила, и уж никто другой не умел так надежно поймать на лету вышвырнутого за стену «языка» и бережно, будто ребенка, доставить на свои позиции, закрывая от пуль своею широченной спиной. Что такое «язык-покойник», он запомнил на всю жизнь. В тот навсегда проклятый им день снова отправил комдив разведчиков на задание, и погибла почти вся группа…