Горькая сладость - Лавейл Спенсер

— Барбара опять беременна. — Он швырнул полено и стоял, глядя, как оно летит.

Эрик замер, пытаясь переварить эту новость, чувствуя ком зависти в горле: у Майка и Барбары будет еще один ребенок, хотя уже есть пятеро от шести до восемнадцати лет, а у них с Нэнси нет ни одного. Комок исчез так же быстро, как и появился. Эрик поднял полено, упавшее с его стороны, и бросил в кучу.

— Так радуйся, мужик! — улыбнулся он.

— Радуйся? А ты бы обрадовался, если б узнал, что ждешь шестого?

— Да это же здорово, особенно если он будет похож на Джерри Джо.

— Но они все время растут, так же, как и размер их обуви. То отит, то колики в животе, то корь, это не считая двух тысяч чертовски дорогих пеленок. А кроме того, Барб уже сорок два. — Он мрачно уставился на голые деревья и пробормотал: — Господи! Пила работала вхолостую.

— Мы уже старые, — вздохнул Майк. — Правда, когда родилась Лайза, мы тоже думали, что уже старые.

Эрик наклонился, выключил мотор и обнял Майка за плечи.

— Не переживай! Ты же, наверное, читал, что теперь люди в сорок лет моложе, чем в прежние времена, и что женщины рожают детей все позже и позже, и все заканчивается благополучно. Помню, пару лет назад я читал о женщине из Южной Африки — так она родила в пятьдесят пять.

Майк невесело рассмеялся, сел на бревно и произнес со вздохом:

— Вот черт! — Некоторое время он невидяще смотрел перед собой, затем поднял печальный взгляд на Эрика. — Знаешь, сколько нам будет, когда этот малыш закончит школу? А ведь мы с Барб думали, что у нас будет хоть немного времени пожить для себя.

Эрик опустился на корточки и поинтересовался:

— Если вы его не хотели, как же это случилось?

— Черт, я не знаю.

— Может, это слабое утешение, но я считаю, что вы с Барб самые лучшие родители. И скажи спасибо, что у вас будет еще один ребенок.

Слова Эрика вызвали на лице Майка слабую улыбку.

— Спасибо.

Братья посидели молча, наконец Эрик вновь заговорил:

— Знаешь, в чем ирония судьбы?

— В чем?

— Пока ты переживаешь, что у тебя будет еще один ребенок, я тебе дьявольски завидую. Я понимаю тебя, когда ты говоришь, что немолод, поскольку сам всего на два года младше и чувствую, как уходит время.

— Ну и кто тебе мешает?

— Нэнси.

— Я так и думал.

— Она не хочет иметь детей.

— Мы все об этом догадывались, — признался Майк. — Она не хочет бросать работу?

— Не в этом дело, — сказал Эрик. — Я думаю, она просто сходит с ума при мысли, что испортит фигуру. Это всегда было для нее очень важно.

— А ты разговаривал с ней? Говорил, что хочешь иметь детей?

— Да, последние шесть лет. Я все надеялся, что однажды она скажет «да», но этого не случилось. Теперь я уже знаю точно и потому ставлю точку в нашей борьбе.

Они опять замолчали. В зарослях сумаха обосновалась шумная стайка воробьев.

— О черт, есть и еще одна проблема. Нэнси ненавидит Рыбачью бухту. Ей лучше в командировках, чем дома.

— Не придумывай.

— Я не придумываю. Она не хотела переезжать сюда.

— Возможно, но это не значит, что она вообще не хочет возвращаться домой.

— Раньше Нэнси часто говорила, как ей тяжело уезжать по понедельникам, однако я давно уже этого не слышал.

Эрик наблюдал за воробьями. Они тихо чирикали и клевали землю возле сумаха. Пока Эрик рос, его всегда окружали птицы — и на земле, и на воде. После свадьбы Нэнси подарила ему на Рождество великолепный альбом с фотографиями птиц и надписала: «Потому что ты их потерял». Перед отъездом из Чикаго она запихнула этот альбом в связку с другими книгами и кому-то отдала, даже не спросив у Эрика разрешения. И теперь, холодным осенним днем, глядя на воробьев, Эрик грустил не о потере альбома, а о потере доверия.

— Ты понимаешь, что произошло? — спросил он Майка.

— Что?

Эрик повернулся и взглянул на брата.

— Мы перестали уступать друг другу. — После затянувшегося молчания Эрик продолжил: — Мне кажется, все случилось, как только мы решили переехать сюда. Она категорически возражала, а я не хотел ничего слушать. Мне нужна была семья, Нэнси — карьера, и между нами началась «холодная война». Внешне все выглядело замечательно, но в глубине души появилась какая-то неудовлетворенность.

Воробьи улетели. Вдалеке переругивались вороны, но на поляне стояла тишина, а небо было такого серо-стального цвета, будто отражало мрачное настроение Эрика.

— Слушай, Майк, — произнес он, — тебе не приходило в голову, что люди, у которых нет детей, со временем становятся эгоистами?

— Ты слишком обобщаешь.

— А я считаю, что так и есть. Когда рождается ребенок, человек начинает думать в первую очередь о нем. Даже если ты безумно устал, ты поднимаешься, когда малыша тошнит, или он плачет, или ему что-то нужно... Черт, я не знаю, как выразить словами то, что я думаю.

Эрик поднял кусок коры и принялся ногтем отковыривать от него кусочки.

— Помнишь, как было у матери с отцом? В конце дня, после работы в офисе, после стирки в той старой стиральной машине, после того, как она успевала в перерывах между обслуживанием клиентов повесить белье на веревку, накормить детей, рассудить их споры — после всего этого она помогала отцу мыть сарай, где чистили рыбу. Помнишь, они там все время смеялись? Я лежал в кровати и спрашивал себя, что можно найти смешного в сарае для чистки рыбы в половине одиннадцатого ночи? Пели сверчки, вода плескалась о лодки, а я лежал, слушал этот смех и понимал только, что родителям, наверное, хорошо. А однажды — я помню это так отчетливо, будто все произошло вчера, поздно ночью я зашел на кухню и, знаешь, что увидел?

— Что?

— Отец мыл нашей Ма ноги.

Братья обменялись долгими взглядами, и Эрик продолжил:

— Ма сидела на стуле, а отец стоял перед ней на коленях. Она откинула голову и закрыла глаза, отец как раз держал ее намыленную ногу над тазиком и очень осторожно тер руками. — Эрик опять замолчал. — Я никогда не забуду этого. Ее шершавые ноги, которые так часто болели, и то, как отец их мыл.

Их захлестнули воспоминания. Через некоторое время Эрик спокойно произнес:

— Я бы хотел, чтобы у меня была такая семья. А у меня ее нет.

Майк поставил локти на колени.

— Может быть, ты слишком много хочешь?

— Возможно.

— Все семьи живут по-разному.

— У нас вообще нет семьи с тех пор, как я заставил Нэнси переехать в Рыбачью бухту. Только теперь я понял, с чего начались наши беды.

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю.

— Откажешься от рыбной ловли?

— Нет, я слишком люблю свое дело.

— А она не бросит работу?