Замок Эпштейнов - Александр Дюма

— Брат, зачем бежать? — сказал Конрад. — Зачем окружать себя слугами? Не лучше ли покаяться? Ведь даже страх, что вы испытываете, спасителен.

— Кто сказал, что я испытываю страх? — резко выпрямляясь, воскликнул Максимилиан. — Это неправда!

Сжав кулаки и стиснув зубы, он снова рухнул в кресло.

Жестокая борьба между страхом и стыдом происходила в его душе. Но его сатанинская гордыня восторжествовала.

— Эпштейнам неведом страх! — воскликнул граф и попытался расхохотаться, но вместо смеха из его груди вырвались хриплые звуки.

Конрад смотрел на него, сочувственно качая головой; от безмолвной жалости брата Максимилиан рассвирепел.

— Эпштейнам неведом страх! — крикнул он еще громче. — Когда эта женщина была жива, она трепетала передо мной, так неужели теперь, когда она умерла, она заставит трепетать меня? Нет, я не боюсь ни ее самой, ни ее мести, ни ее строптивого сына!

— Не богохульствуйте! — в ужасе воскликнул Конрад.

— О нет, я еще в своем уме. Я верую в Бога, раз так положено при австрийском дворе, но я не верю в привидения, черт побери! Легенда о нашем замке всегда вызывала у меня только недоумение. Оставьте меня, я хочу побыть один. Все эти ваши фантазии сбили меня с толку. Просто однажды ночью у меня разыгрались нервы и мне привиделся кошмарный сон, вот и все — было бы о чем беспокоиться, черт побери!

— Ах, Максимилиан, — сказал Конрад, — я предпочел бы видеть вашу борьбе со страхом, но не это кощунственное веселье.

— Да о каком страхе вы говорите? Вы, я вижу, как были пустым мечтателем, так и остались им. Мой рассудок помутился из-за вас, из-за вашего внезапного появления, из-за ваших нелепых рассказов и из-за жалости к раненому Эберхарду. Но я ничего не боюсь, — слышите? — ни призраков, ни самого дьявола, и я это вам докажу: вы можете оставить меня здесь одного. Будьте любезны, пойдите к Эберхарду и передайте ему, чтобы он оставил здесь свою инфанту и готовился к отъезду в Вену, к герцогине.

— Брат, одумайтесь! Я не оставлю вас одного, — сказал Конрад.

— Нет, оставите, черт подери! В конце концов, вы начинаете меня раздражать. Я не ребенок, который пугается и отступает назад. Я хочу остаться один, мне надо отправить в Вену некоторые распоряжения и сообщение о согласии Эберхарда.

— Будьте осторожны, Максимилиан! — еще раз сказал Конрад.

— Это вам следует быть осторожнее! — топнув ногой, закричал граф. — Вы знаете, что мое терпение имеет пределы. Я хочу остаться один! Хочу остаться один! — повторял он с упорством безумца.

— Должен ли я предоставить Богу вершить свой суд? — спросил Конрад, словно обращаясь к самому себе.

— Да уйдешь ты или нет?! — закричал Максимилиан.

— Да, я уйду, несчастный. Но даже если этой ночью тебе удастся избежать возмездия, оно настигнет тебя завтра, потому что та, которая может свершить его немедленно, терпелива, и терпелива, как сама вечность.

— О черт! — закричал Максимилиан, сверкнув глазами, и двинулся на брата со стиснутыми кулаками.

Но, встретив спокойный взгляд Конрада — честный и властный взгляд, способный укрощать негодяев, — Максимилиан резко остановился.

— Прощай, — сказал ему Конрад, горько и сочувственно качая головой.

Он медленно подошел к двери, открыл ее и вышел.

— Спокойной ночи! — крикнул ему Максимилиан, с шумом задвигая засовы. — Как видишь, я остаюсь с призраком один на один, и тем самым создаю ему самые благоприятные условия. Эй! Эй! Если завтра к восьми утра я не выйду отсюда, прикажи, чтобы взломали дверь. Спокойной ночи! Иди к дьяволу, которого ты так боишься! Трус!

На большее у Максимилиана не хватило сил: мертвенно-бледный, дрожащий, он без сил рухнул на колени.

Конрад остановился в коридоре и прислушался, но ничего не услышал. Он хотел еще раз попрощаться с братом, но слова застыли у него на губах. Он подумал, не посидеть ли ему возле двери Максимилиана, но какая-то непреодолимая сила гнала его прочь, словно сама Божья рука понуждала его уйти. Шатаясь, он спустился по лестнице и отправился к Эберхарду в домик Йонатаса.

XIV

Собравшись вместе в домике смотрителя охоты, Конрад, Эберхард, Розамунда и Йонатас провели бессонную ночь в тоске, ужасе и слезах.

Эберхард, как только его рана была перевязана, немедленно захотел встать и теперь полулежал в кресле. Конрад, держа его за руку, сидел рядом. Розамунда ходила по дому, приготавливая питье для больного. Порой, охваченная благочестивым порывом, она падала на колени и страстно молилась.

Наш добрый Йонатас был как громом поражен этими событиями, которые он, хотя бы отчасти, должен был бы предвидеть. Всю эту зловещую, бессонную ночь он проплакал.

Все четверо были угнетены одной и той же мыслью и на протяжении этой долгой ночи часто погружались в молчание, длившееся часами. Были слышны только рыдания Йонатаса, монотонное тиканье деревянных стенных часов да шум ветра, который бесновался за окном, грозя снести ветхую крышу домика. Тоскливое ожидание прерывалось восклицаниями, молитвами, призывами к Богу, и от этого становилось еще страшнее.

— Помолимся за него, — говорил Конрад.

— Господи, сжалься над ним! — вторила ему Розамунда.

— Матушка, прости его, — шептал Эберхард.

Пробило полночь. И тут Конрад произнес слова, заставившие всех вздрогнуть.

— Жив ли он еще?

— Увы! Он погиб, — помолчав, сказал Эберхард. — Матушка всегда говорила мне, что ему суждено погибнуть — если и не от моей руки, то из-за меня. Я не стал палачом, но послужил орудием казни. Моя бедная матушка жалела его, но против судьбы она бессильна. Все послужило тому, чтобы это предсказание сбылось: не только зло и порок, воплощенные в честолюбии графа и в дурных наклонностях моего брата, убивших его, но также все доброе и святое — доверчивость Йонатаса и наша великая любовь. Такова воля судьбы. Жуткие страсти, которыми был одержим мой отец, требовали себе жертвы. Он погиб!

Час спустя, Эберхард снова заговорил:

— Что сейчас происходит в замке? Какая страшная беда нас ожидает? О Господи! Еще вчера утром мы были так счастливы, так лучезарны были наши мечты! А на что нам надеяться теперь? И что с нами будет?

— Помолимся, — сказали в один голос Конрад и Розамунда.

Рассвет — унылый декабрьский рассвет, темнее, чем майская ночь, — особенно долго не наступал в то утро.

Как только тусклые лучи солнца проникли в комнату сквозь оконные стекла, Конрад поднялся.

— Я пойду туда, — сказал он.

— Мы все пойдем, — ответил Эберхард.

Никто не возразил. Все четверо направились в замок: Эберхард, опиравшийся на плечо дяди, шел впереди, за ними следовали Йонатас и Розамунда.

Когда они подошли к главным воротам, пробило восемь часов утра. Прислуга начинала просыпаться.

— Кто-нибудь из вас видел графа фон Эпштейна со вчерашнего дня? — спросил у слуг Конрад.

— Нет, — ответили они. — Граф заперся у себя в спальне и запретил его беспокоить.

— И утром он не звонил? — спросил Конрад. — Я граф Конрад, брат вашего хозяина, а это его сын Эберхард — его вы знаете. Следуйте за нами.

В сопровождении двух-трех слуг Конрад и Эберхард направились в спальню Максимилиана. Розамунда и Йонатас остались ждать внизу. Подойдя к двери графской спальни, дядя и племянник переглянулись и испугались друг друга: так они были бледны.

Конрад постучал — на его стук никто не отозвался. Он постучал сильнее — тишина. Он позвал Максимилиана, сначала тихо, потом громче, потом уже с отчаянием в голосе. Эберхард и слуги графа стояли возле двери. В комнате было тихо.

— Принесите клещи, — приказал Конрад.

Выломали дверь. Комната была пуста.

— Войдем только мы с Эберхардом, — сказал Конрад.

Они вошли, заперли дверь изнутри и огляделись.

Кровать была нетронута, все вещи на месте, но потайная дверца была приоткрыта.

— Смотрите! — сказал Эберхард, указывая на нее.

Конрад взял с камина еще не погасшую свечу. Дядя и племянник проскользнули в узкий проход и стали медленно спускаться по мрачной лестнице. Дверь в склеп была открыта. Эберхард взял из рук Конрада факел и повел дядюшку прямо к могиле своей матери. Мраморная крышка была сдвинута. Из гроба высовывалась рука скелета, вцепившаяся в бездыханное тело Максимилиана, задушенного дважды обвившейся вокруг его шеи золотой цепочкой.

На следующий день, отдав последние почести графу фон Эпштейну, Конрад, Розамунда и Эберхард собрались вместе.

— Прощайте, — сказал Конрад. — Я уезжаю, чтобы сложить свою голову за императора.

— Прощайте, — ответила Розамунда. — Я пообещала, что буду принадлежать либо Богу, либо вам, Эберхард. Вашей я быть не могу, поэтому я возвращаюсь в монастырь Священной Липы.