Журналист для Брежнева или смертельные игры - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему? Паники нет еще. В розыске только боксер и Старик. Старик далеко, а на боксера они пока еще выйдут! Он из дома не выходит, пустой сейф стережет, даже Ленку к себе пускает раз в три дня, по расписанию.
– Слушай, ты так разговариваешь, как будто мы чай пьем. А мы, между прочем, по Москве последний раз едем, – сказал вдруг голос Долго-Сабурова.
– Ну и что? Она мне до лампочки, я уж тут каждую дырку знаю. А впереди – целый мир!
– А я люблю Москву. Не было бы этой советской власти, чтоб они сгорели, я бы в жизни не уехал!
– Даже со мной?
– Да ты, Натали, как только там свои цацки получишь, пошлешь меня подальше.
– Дурак! Я тебя люблю. Не дрейфьте, граф! Я вас люблю! Все будет о-кей! – голос будто улыбался, потом послышался чмок поцелуя. – А какая жизнь будет, дарлинг!
– Знаешь, это еще бабушка надвое сказала!
– Что ты такой злой сегодня?
– Будешь злой! В такой день час проторчать в лифте! Я на этом пять тысяч потерял – некогда было зайти в «Чародейку».
– Ах, вот в чем дело! Ты не повидал свою Зойку-Чародейку? Так и скажи, можем вернуться.
– Не могу. Борис велел быть не позже семи, иначе мы не успеваем на самолет. Ты даже чемодан с собой не взяла…
– А все уже там, у Бори. Сколько ты собрал сегодня?
– Девяносто две. Да черт с ними! Хватит нам на вылет.
– Дай телеграмму взглянуть.
– Ты что! Я ее утром съел, при обыске вагона.
Тут я покраснел, как мальчишка, хотя Светлов, слушая этот разговор, даже не повернул голову в мою сторону. Впрочем, я-то искал у этого Долго-Сабурова бриллианты его тетки, какой был смысл заглядывать ему в рот.
– Но текст-то ты помнишь? – на мое счастье, спросила Долго-Сабурова эта Наташа.
– «Приданное стоит двести, свадьба через неделю, срочно вылетайте с деньгами, папа», – произнес Долго-Сабуров. – Тебе все ясно?
– Ясно. За двести тысяч он купил начальника погранзаставы или кого-то на аэродроме, и через неделю мы уже – фьють! Только ему деньги срочно нужны.
– У него там при себе сто ровно, девяносто я собрал сегодня, а полсотни есть у Бориса. Так что на дорогу нам как раз, а дальше советская капуста ни к чему, перейдем на инвалюту. Сколько было у Сысоева в сейфе?
– А Старик тебе не сказал? Или ты нас перепроверяешь?
– А черт вас знает! Может, вы сговорились заработать на моей доле.
– Ты невозможный! Я тебя люблю, балда! Сговориться могли только Боря и Старик, когда брали сейф Сысоева. Но ты можешь себе вообразить, чтобы Боря сговаривался о чем-то у меня за спиной?!
– Ну, от твоего брата можно всего ожидать…
– Сейчас схлопочешь по морде, граф! – всерьез сказал нежный и грудной женский голос. – Боря – гений! Выпутаться из этой истории с вашим дурацким гробом с опиумом! Знаешь, что Сысоев под гипнозом сказал тогда Боре?
– Знаю, слышал об этом. Только никто при этом гипнозе не был, и может, твой Боря все выдумал. Может, вообще никакого гипноза не было.
– Идиот, а код сейфа откуда?
– Ну-у… – протянул голос Долго-Сабурова. – Но, допустим, код он из него вытянул под гипнозом, но остальное… Он мог просто придумать, чтобы втянуть в это дело меня, тебя, Старика.
– О-кей, ты можешь выйти из игры. Хоть сейчас. Приедем к Боре, получишь свою долю и – катись!
– Нет, теперь, когда вы оторветесь с сысоевскими бриллиантами, они меня точно пришьют. Так что я уж с вами, до конца. Просто это как в кино – бежать через границу с бриллиантами…
– Типун тебе на язык! В кино беглецов ловят. Потому что так положено по цензуре, мне один режиссер рассказывал. Иначе кино не выпустят на экран…
– Ты с ним спала?
– С кем?
– С этим режиссером?
– О Боже! При чем тут это, граф?! Запомни: любишь ты Москву или не любишь, хочешь со мной уехать или нет – мы здесь оставаться не можем, и это – по твоей вине, а не по нашей. Из-за вашей дурацкой авантюры с гробом!..
– Почему дурацкой?! – резко вспылил Долго-Сабуров. – В конце концов, именно этот гроб навел нас на твоего Белкина с его пограничными документами, по которым Старик уже там, на границе. Так что нет худа без добра.
Светлов, по-моему, впитывал в себя каждое слово, да и я – тоже. Мы оба пригнулись к динамику, чтобы не пропустить ни одного слова, интонации, нюанса. Это было лучше любого допроса и хотелось, чтобы эта дорога длилась подольше. Неожиданно женский голос сказал:
– Не гони. Смотри, какой дождь.
Действительно, проливной июньский дождь вдруг обрушился на юго-запад Москвы, куда катили синий «Жигуленок» Долго-Сабурова и наши машины – «рафик» и две милицейские «Волги» без милицейских номеров.
– Не дрейфь, графиня, – ответил голос Долго-Сабурова. – Живы будем – не помрем!
– Вот именно, – усмехнулся женский голос. – Моему брату надо в ноги кланяться – сысоевская капелла нас всех определила в расход пустить за вашу левую ходку с гробом.
– Суки, конечно! – сказал Долго-Сабуров. – Им можно и наркотики через границу посылать, и счета в швейцарских банках держать, и на государственные деньги по заграницам ездить! Брежневский сынок яхту нанимал и ездил в Африку слонов стрелять! Ну, ничего! Они еще приедут на Запад, я их там встречу – и Сысоева, и Балаяна и всех! Никаких бриллиантов не пожалею, чтобы их достать там! Уж я поговорю с этими советскими слугами народа, едри их мать! Душу выну!
– По-моему, ты кое-что не понимаешь, – сказал женский голос врастяжку, явно затягиваясь сигаретой. – У Бори совсем другая идея. Послушай. Приезжает какой-нибудь Сысоев или Балаян на Запад в командировку, мы там узнаем по газетам, где они и что, воруем их, как этого Белкина, и они нам выдают шифры своих вкладов в швейцарских банках. При этом они даже в полицию заявить не смогут, иначе им в СССР не вернуться. Жалко, что мы сейчас Сысоева в Женеве перехватить не успеваем…
– Фьють! – Светлов даже присвистнул, слушая эти планы. – Ничего себе кино! – И кивнул на медленно вращающийся диск магнитофонной записи. – Ценная пленочка!
Внезапно в эфире прозвучал щелчок включенного в «Жигулях» магнитофона и послышались звуки урока английского языка. Впрочем, тут же все и стихло, голос Наташи спросил удивленно:
– Что это?
– Это английский, – ответил Долго-Сабуров. – Я учу, готовлюсь.
– Фу, как ты меня напугал! Я думаю: что за голос? Уф… Дарлинг, я тебя научу английскому и французскому, будь спок. Лэт ми джаст крос тсе брод… У тебя музыки никакой нет?
– Что ты сказала только что? – послышалось поверх включенного на небольшую громкость джаза, и весь дальнейший разговор шел уже действительно как в кино – под негромкую джазовую песню.
– Я сказала: лет ми джаст крос тсе брод. Дай мне только пересечь границу! А вообще стыдно, граф, шейм он ю, я знаю английский и французский, Боря – английский, даже Старик – уголовник, профессиональный бандит знает азербайджанский, а ты! Где твои бонны, гувернантки?
– Вот именно! – сказал Долго-Сабуров. – Моих гувернанток кокнули сначала в семнадцатом, потом – в тридцать седьмом, еще до моего рождения.
– А между прочим, бай тсе вэй, дарлинг, лично мне кое-что эта советская власть дала. Без нее после иняза я стала бы только бонной твоих детей, а так у меня есть шанс стать графиней…
Теперь, когда они заговорили о менее значительном, можно было чуть отвлечься, проанализировать информацию. Итак, эта милая четверка – доктор Борис (фамилия неизвестна, в рукописи Белкина он выведен как Зиялов), его сестра Наташа, Старик (он же Генерал, он же Семен Гридасов) и Герман Долго-Сабуров занимали каждый свое положение в мафии, торгующей наркотиками на черном рынке. Во главе мафии – Виктор Сысоев, начальник Аптечного управления, еще выше некий Балаян, и не исключены другие высокопоставленные лица, но Сысоев у них вроде казначея. Операции по продаже наркотиков широкие, деньги накоплены огромные и переводятся в драгоценности и инвалюту, которые затем каким-то образом переправляются за границу. Нужно дать этот материал Малениной и в КГБ – это уже по их части. А мои «герои», по всей видимости, «пошалили» – в тайне от своего руководства перебросили из Средней Азии в Баку «левый» опиум, целый гроб – это, конечно, была затея не меньше, чем на миллион, вот они и рискнули. Такие вещи мафия не прощает, тут Наташа абсолютно права, и Долго-Сабуров не ошибся – «предателей», «стукачей» или тех, кто слишком много знает, мафия за деньги достанет в любом лагере и нередко в ГУИТУ приходят короткие сообщения: «Заключенный такой-то погиб на лесоповале в результате нарушения техники безопасности» или еще что-нибудь в этом роде. А то и просто человек исчезнет без следа, как исчез в одном из мордовских лагерей чемпион СССР в беге на коньках мастер спорта Геннадий Воронин. В 1965 году он из ревности убил свою жену, всемирно известную чемпионку, конькобежку Ингу Артамонову-Воронину, и в ходе следствия рассказал о грандиозных махинациях в Спортивном Комитете СССР – коррупции, взяточничестве, воровстве, развращении несовершеннолетних спортсменок и т. д. При этом назывались высокие имена вплоть до работников ЦК ВЛКСМ И ЦК КПСС. Осужденный к 10 годам лишения свободы, Воронин через полгода в буквальном смысле растворился в одном из потьминских лагерей – по приказу спортивной мафии уголовники бросили его в цистерну с соляной кислотой.