Позывной «Хоттабыч» 4 (СИ) - "lanpirot"

— И чтоб вы все сдохли! — А это я уже прошептал одними губами, что даже Харман сидевший рядом меня не расслышал. Он все порывался вскочить на ноги, чтобы выпить за величие немецкой силы обязательно стоя. Но я каждый раз «осаживал» его на деревянный стульчик, крепко хлопая по плечу ладонью. И, поскольку равновесие не было нынче сильной стороной оберфюрера, он неизменно хлопался задницей обратно на твердое седалище «венского стула».

Да, на этот раз очередной мой тост сорвал целую бурю оваций. Когда все намахнули и потянулись к закуске, я тоже привычно закинув внутрь очередную порцию горячительного, которое разбежалось теплой волной по моим жилам и «легким взрывом» отдалось в темечке, вновь гаркнул, перекрикивая веселый гвалт эсэсовского офицерья:

— Куда?! Русские и после второй не закусывают! А вы что, хуже?

— Нейн! — завопил какой-то молоденький и худой, словно глист, унтерштурмфюрер [1], которому выпитое уже успело вдарить по мозгам. — Мы — лучшие! Высшая раса!

[1] Унтерштурмфюрер (нем. Untersturmführer, cок. Ustuf) — звание в СС, соответствовало званию лейтенанта в вермахте.

— Ну так докажи! — резонно заявил я, подливая сосунку шнапса в стакан. — За высшую расу!

Зазвенели бутылки, забулькала огненная вода — за высшую расу хотели выпить все, без исключения. А то как же? Замахнули, накатили, выдохнули. Прямо ностальгия по родным пенатам! Я едва не прослезился, похоже, и меня потихоньку начало развозить — первый стакан, выпитый на голодный желудок, наконец-то рассосался.

— А вот теперь, можно и закусить! — словно распорядитель королевского стола, отдал я команду фрицам. — Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста! — усмехнувшись, добавил я по-русски.

Но этой моей «аллегории» не понял даже командир. Ну, да, «Джентльменов удачи» в его времени еще не отсняли. И снимут ли — большой вопрос?

Эсэсовцы словно с цепи сорвались, навалившись на закуску. Хотя, их вполне можно понять — ну, непривычные они к такой вот «культуре пития». Ладно, надеюсь, что им уже совсем недолго осталось — и похмелья у них не будет. Разве что у Робки, но этого поца мы быстро на ноги поставим. Главное, не угробить его в общей свалке — он нам еще пригодится, чтобы добраться до верхушки гребаного Рейха. Но и неплохой он, в общем-то, человек, да и привыкли мы к нему с князем Головиным.

А веселая попойка продолжала постепенно набирать обороты. Несколько офицеров попытались повторить «подвиг» Хармана и утереть мне нос еще разок, выхлебав полный стакан крепкой алкашки без рук. И, хочу сказать, у некоторых это вполне себе получилось. Правда, половину выпивки они бездарно расплескали на пол и вылили на морду и грудь. Но сам факт, что такой способ надираться оказался им по плечу, поднял настроение в этом вертепе до невиданных ранее высот. И бухло потекло рекой, умело направляемое в глотки фрицев «умелым тамадой». То есть мной…

Где-то примерно через час, критически оглядев результаты своего труда, я понял, что «Сеня уже дошел до кондиции», и «Феде пора подавать дичь» [2] — наступала вторая фаза нашей спецоперации.

[2] Перефраз цитат из к/ф «Брилиантоваяф рука», реж. Л. Гайдай, к/с Мосфильм, 1968 г.

Я, наполнив стакан и прихватив с собой початую бутылку, перебрался поближе к барону, отчего-то сидевшему на этом празднике жизни с кислой мордой лица. Приземлившись рядом на свободный стул, я набулькал выпивки в его рюмку и, подвинув наполненную тару к профессору, участливо поинтересовался:

— Прошу прощения, твое баронство, а чего это мы так невеселы?

— А с чего веселиться? — недовольно буркнул фон Эрлингер, покосившись на безмерно счастливую физиономию пьяного Хартмана, горланящего заплетающимся языком какую-то похабную немецкую песенку.

К новоявленному и обмытому по всем правилам оберфюреру присоединилось еще несколько фрицев, образовав этакое хреновое подобие «хора Турецкого», которые громко и вразнобой принялись скандировать известные куплеты.

Барон набычился еще больше, резко подхватил со стола услужливо наполненную мной рюмку и одним махом её вылакал.

— Ну, скажи мне, старик, — скривившись, словно у него за щекой располагался самый кислый в мире лимон, прошипел фон Эрлингер, — почему, кому-то все, а кому-то шиш? Кому все легко достается в этой жизни, а кто-то, чтобы сделать хоть шажок вперед, должен себе задницу на лоскуты порвать? А? Можешь мне это объяснить?

— А в чем, собственно заключается претензия? — проникновенно глядя в глаза барону, поинтересовался я, подвигая к нему поближе еще одну наполненную стопку. — Если ты про Робку, то не завидуй — он не меньше твоего задницу надрывал! Я как-нибудь поведаю тебе на досуге, что ему пришлось пройти, чтобы заслужить все эти сладкие плюшки — звание оберфюрера и Рыцарский крест. Иному раз десять сдохнуть бы пришлось… И дохли, если уж по чести признаться…

— Но… ик… задолбало всё! — заблажил, икая, барон. — Я ведь тоже на жопе ровно не сижу, а уж больше года никакого движения по карьерной лестнице. Я тут словно в изгнании, копаюсь в смердящих трупах денно и нощно, а результата нет! Кажется, что он совсем рядом — только руку протяни… — Он схватил рюмку и вновь единым махом выпил её до донышка. — А хер-р-р-а! — Он в сердцах хватанул путой рюмкой о стол с такой силой, что она не выдержала такого обращения и, возмущенно тренькнув, лопнула, порезав напоследок профессору пару пальцев.

— Дерьмо собачье! — совсем не по аристократически выругался барон и слизнул кровь с пальцев языком. — Видишь, старик — не везет, так во всем! — Фон Эрлингер выдернул из кармана платок и перемотал пораненную руку.

— Да это мелочи! — Отмахнулся я от надуманной профессором проблемы, бросая в него Малым Лечебным Заклинанием, достаточным для затягивания мелкого пореза. — На пальцы взгляни, — предложил я ему.

— Так ты еще Целитель? — Изумленно произнес барон, размотав платок и уставившись на затягивающую ранку.

— И не только, — усмехнулся я, — у меня много талантов, но они все слабенькие по сравнению с основным — Колебателя Тверди!

— Ну, вот, я же говорил, кому то все, а кому-то… — вновь заныл профессор, блуждая взглядом по столу в поисках новой рюмки.

— Слушай, твое фон баронство, — произнес я, решив, что, наконец, настал тот самый момент откровений, — а чего у тебя в работе не заладилось? Поделись, может я и помогу…

— Чем ты можешь мне помочь, старик? — презрительно фыркнул старик. — У тебя что, имеется ученая степень по Некромантическому Искусству? Или по Психиатрии Простейшей Нежити? — Профессор глупо хихикнул и подвинул к себе чью-то бесхозную рюмку.

— Психиатрия нежити? Ты это серьезно, твое фон-баронство? — Я подцепил бутылку, в которой еще что-то призывно булькало, и «накапал» сначала барону, а потом и себе в стопку.

— Еще как серьезно! — Стукнул себя кулаком в грудь эсэсовец. — Это я сам придумал! Это… ик… абсолютно новое направление… Ты знаешь, старик, насколько инновационное это направление? Мои разработки — это будущее Некромантии! — доверительно произнес он, наклонившись почти к моему лицу и едва не свалившись со стула на пол.

— Давай за это выпьем, — предложил я ему, стукнув донышком своего стакана по его наполненной рюмке.

— А давай! — согласно мотнул головой барон, потеряв равновесие и едва не свалившись на пол во второй раз.

— Аккуратнее! — Мне даже пришлось его придержать, усаживая поудобнее.

Мы выпили, а после фон Эрлингер продолжил «делиться» со мной своими инновационными наработками:

— Вот ты можешь себе представить, Гассссаан Аб…аб…дурхххханамовишшшь… что зомби смогут понимать команды… но не от Некромантов-кукловодов, а от обычных людей? И вообще, смогут соображать, не хуже некоторых тупых смердов? А они тупые, почти поголовно… Лишь за некоторым исключением… Можешь?

— Не очень, — мотнул я головой. — Зомби, они ж тупые! Им бы только жрать и рвать…