Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том VI - Дмитрий Быстролётов

Европеец достичь подобного не может, он начинает приспосабливать среду, нахлобучивая на свои тонкие, белые и нежные ноги непромокаемые сапоги с тройной подметкой. Результаты плачевные. Пока кожа еще нормальна, она неизбежно в здешних условиях начинает страдать от пота и грязи, краснеет, воспаляется, покрывается стертостями и опрелостями. Затем начинаются бесконечные грибковые заболевания и неизлечимые язвочки. Потом кожа размокает, бледнеет и приобретает бледно-серый цвет. Язвочки превращаются в язвы, и владелец ног из мученика делается великомучеником.

Я не особенно верю в рай и ад, но если они существуют, то голову и руки всех здешних европейцев справедливый Бог, без сомнения, и с проклятием ввергнет в самые низины преисподней, но ноги — о, эти европейские ноги в Африке! — милосердный Боже вознесет высоко на седьмое небо рая, они этого заслужили!

Я поспешил к реке. Господин капрал Богарт сидел и мыл ноги.

— Капрал Богарт?

— К вашим услугам, майн герр.

— Чего вы болтаетесь здесь, когда там делаются такие безобразия?

— Они подожгли деревню? Вот дурачье! Я же говорил…

Молодой и бравый капрал с миловидным румяным лицом

мгновенно натянул сапоги и рысью пустился прямо через кусты, но прыжков через десять он остановился и вопросительно обернулся ко мне.

— Деревня цела, майн герр. Вы напрасно…

Я схватил его за шиворот и ткнул носом вперед, к распластанному на земле трупу, уже сплошь покрытому мухами, муравьями и какими-то мелкими зелеными жучками. Стражники отошли в сторону. Капрал Касонжи вытянул руки по швам.

— Ну? — заревел я. — Ну?

— Вы насчет старика? Ты, Касонжи, что здесь настряпал?

— Я давать урок, мой капрал.

— Э-э, дурачина, — Богарт развел руками, строго посмотрел на своего помощника и повернулся ко мне: — Вот видите, майн герр, условия… так нам и приходится мучиться здесь с этими скотами… Я распорядился дать жителям маленький урок и отлучился к реке… сполоснуть ноги… а он как накуролесил… болван!

— Откуда этот старик?

— Там сидеть, мой капрал.

Богарт с чувством и не спеша закурил толстую сигару.

— Видите, майн герр, жители этой деревни — сброд, переселенный с одной плантации… Работают из рук вон плохо. Нормы систематически не выполняются. Хозяин давно жаловался господину капитану Адрианссенсу, и последний распорядился при обходе района преподать им маленький урок порядочного отношения к своим обязанностям.

— Это в бельгийской колонии называется маленьким уроком?

Капрал отвел в сторону нежно-голубые глазки и вежливо ответил тоном доброй бабушки, терпеливо разъясняющей надоедливому внуку общеизвестные истины:

— Вы же сами видели, что меня здесь не было. Я лично тут не причем. Виновный будет наказан, поверьте. Я с него самого спущу шкуру. Не сомневайтесь, прошу вас. Но порядок должен быть: если с черномазых ничего не требовать, то они немедленно перестанут работать. Выгоните меня с работы — я тысячу раз пожалею, у нас найти работу трудно, а негр только и мечтает, как бы уклониться от выполнения нормы — он живет за счет природы, ему ни мы, ни наша работа не нужны.

Немного отвернувшись, для того чтобы сбросить упавший на рукав пепел, Богарт глазами дал знак стражникам. Они ринулись к трупу, выдернули колышки и проворно потащили замученного за угол ближайшей хижины. Остались только широкий кровавый след да связки окровавленных лиан.

— Скоты, что с них спросишь! — примирительно журчал Богарт. — Вы уж учтите эти обстоятельства, майн геер.

— А почему старик без рук?

— Откуда мне знать… на охоте попал в лапы зверей, наверное…

— Нет, я говорить, я знать! — шагнул вперед черный капрал и опять вытянулся. — Ему солдаты резать руки за налог… он не платить налог…

— Что ты мелешь, верблюд!

— Да. Это раньше быть. Я знать. Король Леопольд…

— Заткнись, идиот! Пошел вон, черная собака!

Капрал Касонжи шагнул назад с вытянутыми по швам руками, капрал Богарт заслонил его спиной и весьма мирно объяснил мне:

— Такие наказания у нас давным-давно отменены, майн герр. Лет пятьдесят назад. Не сомневайтесь, прошу вас. Этот старый обрезок давным-давно не сдох только потому, что черномазые чтят таких… м-м-м… потерпевших, или, как бы это сказать… сообща их кормят. Когда мы подходили к деревне, жители уже получили извещение по гуду-гуду и заранее скрылись. Старик остался, понадеявшись на свои обрубки. А этот дуралей добил его как не имеющего практической ценности: на сбор каучука безрукого не пошлешь, да и стар очень. Касонжи хотел только попугать: ведь вся эта банда сидит рядом в кустах, они нас видят и слышат. Устроил им такой концерт, скот. Словом, глупый случай. Недоразумение. «Услужливый дурак опаснее врага», — как говорится в басне. Будете в Леопольдвилле — не вспоминайте про этот прискорбный инцидент, майн герр: мне влепят выговор, я здесь не причем — только мыл ноги!

Остаток дня ушел на охоту: я запретил ловить кур, спрятавшихся в кустах. Опять ночевали на широкой тропе, разбившись на три группы с тремя кострами. Сильный вой и рычание зверей раздавались где-то близко. Непрерывная капель. Москиты, клещи и пиявки. На рассвете — холод и серый туман. Страшная разбитость.

Дорога заметно сузилась. Теперь в полутьме среди густой зелени, закрывавшей ноги, носильщики стали спотыкаться. Стояла невероятная духота, мы истекали потом. Это было похоже на путешествие сквозь горячие ассенизационные трубы. Негры были уроженцами этой страны, они тащили тяжелые тюки, я же шел только с ружьем и был европейцем, а каждый европеец здесь — клинический больной.

Трудно описать состояние белого в экваториальном лесу. Он дышит не газами атмосферы, а горячей водой! Здесь влажность воздуха достигает невероятной цифры — 95 % при температуре +40° в тени. За сутки с потом выделяется до 15 литров воды, пульс достигает 140–150 ударов в минуту, температура тела поднимается до 38,5-39,0°, давление крови падает до 90 мм. Организм испытывает страшное перенапряжение, при этом тяжелейшим образом нарушается обмен веществ, работоспособность падает, теряется аппетит, сознание работает плохо, человек делается или вялым и подавленным, или раздраженным и агрессивным. Это совокупность признаков так называемого «экваториального синдрома», проявления которого делают здорового европейца в экваториальном лесу физически больным, психически неполноценным и, главное, глубоко несчастным человеком.

Удалец, который в России задержался в паровой бане на лишнюю четверть часа, затем багровый и истекающий потом выскочил к остальным моющимся, доволен собой. Полчаса в паровой бане! Какой герой!! Но представьте себе его же при той же температуре и влажности, одетого и в сапогах, с оружием и тяжелой амуницией, ежеминутно спотыкающегося и падающего в полутемном лесу и знающего, что в следующую четверть часа и еще в следующую, завтра, неделю и месяц ему предстоит не лежать в бане, а тащиться вперед, сжав зубы и зорко оберегая свою жизнь от зверей, пресмыкающихся и насекомых, — вот тогда, я полагаю, вид у нашего удальца был бы далеко не столь победоносным! И ему, главное, было бы нечего завидовать. Но я появился здесь по своей воле и ни на минуту в этом не раскаивался: шел твердо, и меня занимало совсем не это. Я даже не особенно замечал гилею, потому что внутри меня шла напряженная умственная работа: чувствовалось, что еще одно усилие мысли и мне откроется что-то очень важное, быть может, самое важное из всего, до чего я додумался в течение всей своей жизни. Отдельные образы и фразы, виденные и слышанные за последние дни, были вытеснены из сознания потоком новых впечатлений, и теперь они медленно всплывали в памяти. Они трудно осваивались перегретой головой: временами красный туман застилал глаза, я шатался, цеплялся руками за какие-то сучья и мокрую зелень, но автоматически шагал за широким курчавым затылком Тумбы все вперед и вперед и напряженно шептал себе сухими от внутреннего жара губами: