НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 13 - Георгий Гуревич

— Кто же его в городе не знает! У нас из города один маршал вышел, один физик-академик, два писателя да Василий Васильевич. Ну, из подгородных еще Петрухин Тимофей Ильич. Только тот пожиже будет, верно ведь? Ну идите, идите, тут недалеко.

— А ты знала, что твой дед и мой шеф земляки? — спросил я по дороге.

— Слышала, — как-то неохотно ответила Таня.

— А я — нет. И Петрухин, хоть бывал у Василь Васильевича, никогда Баташов не поминал.

— Может, ему неприятно.

— Да, может быть, детство было трудное. Ага, вот и почта. Я взял бланк и, не задумываясь особенно, заполнил его.

«Выехал Баташов просьбе жены связи неожиданным отъездом туда ее деда Филиппа Прокофьева. Вторнику вернусь.

Мы вышли с почты.

— Показать тебе мой городок? — спросила Таня. — До четырех мы многое успеем посмотреть…

К тетушке мы вернулись только около половины пятого. Деда не было. Не было его и в семь, и в десять.

— К знакомому зашел какому-нибудь, выпили с приездом, вот и вся оказия, успокаивала Таню тетя. — Воскресенье же.

Но когда дед не появился и к одиннадцати, она сдалась, повязала платочек и вместе с нами двинулась в обход ближней и дальней родни, включая сватьев и кумовьев.

В два часа ночи мы вернулись. Филиппа Алексеевича не оказалось ни в одном из сколько-нибудь «подозрительных» мест. Не пришел он и утром.

В понедельник была поднята на ноги милиция.

Вторник не принес ничего нового.

Кроме телеграммы от Василия Васильевича, которая предлагала мне встречать назавтра утренний московский поезд.

14

— Ну ладно, — брюзгливо сказал мой шеф, выходя из дома Таниной двоюродной бабки, — здесь он был два дня назад. Но где он сейчас? Придется идти в угрозыск. Я бы предложил тебе, Илюша, взять это на себя, но ты скажешь, что для угрозыска я авторитетнее. Верно?

— Верно. Тем более, что я там уже был.

— Прекрасно. Пойдем вместе.

Капитан милиции оказался страстным поклонником кино, поэтому розыски немедленно интенсифицировались. Капитан заново начал проверять городские больницы, вокзал, рынок — по телефону, коротко передавая своим подчиненным главные приметы Филиппа Алексеевича Прокофьева. Кончал он каждый разговор одной и той же фразой:

— Должен быть на твоем участке. Я на тебя полагаюсь.

Мы вышли снова на улицу. И тут же наткнулись на какого-то друга детства Василь Васильевича. Некоторое время они, охая больше от напряжения, чем от боли, лупили один другого по плечам, потом друг детства радостно сообщил, что Филю-художника тоже на днях видел.

— Где? — одновременно воскликнули мы с шефом.

Друг детства подозрительно посмотрел на меня, словно впервые заметив, а потом ответил — конечно, шефу:

— Где ж художника увидеть, как не в картинной галерее, или хоть по пути в нее? Он туда в воскресенье днем шел, поговорили с ним, ну, я торопился, он торопился. Сказал, что у него в галерее дела.

— В нашей галерее? — Василий Васильевич был очень удивлен. — Или туда за последнее время поступило что-то ценное?

— Да нет, Васенька, — друг детства мягко улыбнулся. — Художников из Баташова вышло немало, да все, понимаешь, живы. Вот в завещании-то наверняка родину вспомнят, тогда и обновимся. И выставок к нам давно не привозили.

— Ну, если Филипп был в галерее, там его запомнили. Даже если он не представлялся. Там каждый посетитель на счету. Кстати ж, она рядом.

С этой фразой Василий Васильевич повернул на перпендикулярную улицу, мы с другом детства — за ним. И сразу оказались почти под вывеской, гласившей «Баташовская картинная галерея».

Подойти к вывеске поближе в данный момент было невозможно, поскольку перед входной дверью галереи стояла вдоль тротуара довольно основательная очередь.

— А ты говоришь — поступлений не было и выставок хороших нет, нравоучительно сказал шеф другу детства. — С чего ж бы очередь тогда? Или у вас началось движение «Понимайте живопись»?

На друге детства лица не было. Похоже, зрелище очереди в галерею повергло его в шоковое состояние. Поэтому за него ответил ближайший к нам в очереди человек — наделенный мощными бицепсами парень лет двадцати пяти:

— У меня сеструха здесь вчера была, с экскурсией, конечно, в порядке культурного мероприятия. Прибежала домой сама не своя, заставила меня сегодня пойти к открытию — нам еще ждать минуты две — а сама после занятий опять прийти хотела. Со всем своим классом.

— Да-да, — поддержала парня молодящаяся дама лет пятидесяти пяти, — я тоже здесь была вчера. Это та-ак прекрасно.

— Хотел бы я знать, имеет ли к этому чуду отношение наш общий друг… — шепотом сказал шеф.

Я оглянулся. Видимо, служба информации в городе была налажена хорошо. Позади нас успело пристроиться еще около десятка людей. А ведь был рабочий день…

Что же нас ждет внутри?

— А почему ваш знакомый зовет Прокофьева художником? — спросил я шепотом у шефа.

— Здесь его знали молодым, — коротко ответил тот.

Галерея была куценькая, десятка два картин местных художников, и то половина — портреты, а другая половина — пейзажи, поровну сельскохозяйственные и индустриальные. Впрочем, все это висело в одном из двух залов. На дверях другого вывеска оповещала посетителей, что именно данные двери ведут на выставку самодеятельных художников Баташова.

Сделав эти поверхностные наблюдения, я устремил взгляд на ближайшее полотно. И тут же почувствовал себя так, точно передо мной была картина из гоголевского «Портрета».

Чуть прищурив бесконечно внимательные и бесконечно холодные глаза, на меня смотрел Ученый. Я был сейчас объектом его исследования, а не он моего, и чуть кривая усмешка узких напряженных губ говорила о том, что объектом я ему кажусь интересным, но не чрезмерно важным. Усилием воли я заставил себя перевести глаза на таблицу под портретом.

«Художник Севостьянов М.И. Портрет брата, Севостьянова Н.И., лаборанта научно-исследовательского института».

Следующий портрет. Какое прекрасное женское лицо! Я почувствовал, что, не существуй на свете Тани, сам бы немедленно кинулся разыскивать оригинал этого портрета. Мимоходом я вспомнил, поняв их впервые в жизни, бесшабашных парней, отправляющих влюбленные письма девушкам с обложек «Огонька».

Подписал портрет какой-то Лианозов.

Идти дальше мне не хотелось. Таких двух портретов человеку должно хватить на целый день. Если соседние картины не слабее, то идти немедленно вдоль их ряда просто разврат. Надо уметь быть верным.