Жертва - Анна Антоновская

Религия тушин представляла собой смесь христианства, магометанства и язычества. Но это их не смущало. «Нам это подходит», – говорили они.

Потомки священников добились признания их деканозами – жрецами и, как прямые наследники служителей церкви, стали пользоваться властью и всеми выгодами своего звания. Образа, кресты, священные сосуды и другую церковную утварь, особенно саундже – сокровище с древнегрузинской надписью, суеверные и расчетливые деканозы тщательно скрывали в скалах или зарывали близ жертвенников в землю.

Деканозы в честь каждого святого сделали священные дроша – знамена, обвесили пики разноцветными платками и колокольчиками. Хорошо, что боевое знамя – алами – хранилось у хевис-бери – главы народа, иначе объявление войны тоже зависело бы от деканозов.

Но надзор за священными знаменами принадлежит только деканозам, и ему, азнауру Лома, конечно, надо было прежде всего задобрить сильных деканозов. От этого зависит успех дела.

Послав в Тушети азнауров за военной помощью, Теймураз спешно отправил гонцов к царям Картли и Имерети, а также к владетельным князьям Грузии.

Столица Кахетинского царства Греми возвышается у подножия гор, отделяющих Кахети от Шамхалата, на берегу речки Греми, впадающей в Алазани.

Один из древнейших городов Грузии, возникший до новой эры, Греми уже в IV веке был окружен мощной крепостью с башнями и рвами.

Недалеко от Греми притаился в тутовой роще монастырь Алаверди, резиденция митрополита – главы кахетинской церкви.

В древности в Греми была основана школа высших наук, откуда грузинские юноши и отправлялись в Афины приобщаться к источникам эллинской мудрости.

Теймураз, поглощенный заботами о сохранении царства, часто навещал монастырь святого архангела, где у гробницы царя Левана любил углубляться в мудрые размышления.

Пользуясь временным затишьем, он с увлечением предавался сложению стихов, записывая на вощеной бумаге руставелевскими размерами шаири и чахрухаули страстный спор свечи и мотылька, соловья и розы и дифирамбы в честь красного вина и алых губ.

Еще в Исфахане, приобщаясь к иранской культуре, Теймураз пленился возвышенными переживаниями «Лейли и Меджнун», и нередко под сенью старых чинар он перекладывал в грузинские созвучия «Лейли-Меджнуниани», поэму любовной тоски.

Вблизи монастыря высился каменный царский дворец с башенками, резными балкончиками, украшенными древними грузинскими орнаментами. Тенистые орехи и каштаны, обвитые плющом и диким виноградом, бросали прохладную тень, слева мраморные ступени спускались к реке, а перед покоями Теймураза фонтан вздымал высокую струю, и серебристая пена, падая, рассыпалась на каменном крылатом коне.

Но сейчас Теймураз сменил перо на меч и нетерпеливо ждал Луарсаба. Сегодня на военном совете он, Теймураз, в присутствии царя Картли объявит княжеству и высшему духовенству Кахети свой план войны с шахом Аббасом.

Напряжение нарастало давно: шах Аббас, отпустив Теймураза из Ирана, рассчитывал на полное подчинение себе царя Кахети. Но властный Теймураз не думал омусульманить Кахети, не думал выполнять волю шаха.

Теймураз не сомневался: шах Аббас будет мстить за непокорство.

И действительно, в одно осеннее утро из пограничного монастыря прискакали в Греми на верблюдах монахи и сообщили о движении войск шаха Аббаса на Ганджу. Один из монахов клялся, что идут несметные полчища персов, от рева верблюдов дрожит земля и от пыли караванов не видно солнца. Другой монах, бледный, безмолвствовал и только осенял себя крестом.

С этого часа Теймураз забыл покой. Он не сомневался, что раньше всего коварный шах присвоит богатства Кахети.

Разосланные в грузинские царства и княжества гонцы еще не вернулись.

Теймураз собрал кахетинские дружины, собрал всех, кто умел сидеть на коне и держать в руках оружие.

Амкары, каменщики, крестьяне и даже женщины спешно воздвигали непроходимые завалы в Упадари – ущелье при слиянии рек кахетинской Алазани и Иори, единственном проходе из Ганджи.

Беспрестанный колокольный звон тревожил города и деревни. Из домов выбегали вооруженные кахетинцы и на конях спешили под боевые знамена своих дружин.

Вокруг дворца Теймураза толпился народ. Присутствие митрополита, монахов, священников, князей, опытных полководцев усиливало воинственный подъем, а укрепленные завалы Упадари успокаивали Теймураза.

Но царь Кахети помнил, что его два сына и мать Кетеван хитростью выманены у него шахом и сейчас находятся в полной власти жестокого «льва Ирана».

Сначала шах потребовал от Теймураза в аманаты сыновей крупных феодалов, приближенных царя Кахети. Теймураз послал сыновей князя Чолокашвили, сардара кахетинских войск, и князя Андроникашвили, начальника царского дворца. Но не успели молодые князья доехать до Исфахана, как к Теймуразу снова приехал гонец от шаха с посланием: «…иду я против турок, выдай мне в залог верности твоего сына. Так делал и дед твой. Этим докажется преданность твоя мне».

Теймураз бросил в ларец перечитанное много раз послание и зашагал по мягкому ковру опочивальни. После долгих колебаний он все же решил отправить в Исфахан своего младшего сына Александра вместе со старой царицей Кетеван. Отличаясь умом и красноречием, она надеялась умилостивить коварного шаха. Но предсказание князей, что это будет спасением для царства, не оправдалось. Не помогли и богатые дары, переданные шаху Аббасу князем Нодаром Джорджадзе.

Шах в гневе снова отправил гонца с посланием и требованием прислать к нему наследника престола Леона: «…не я ли воспитатель твоего сына? Ты найдешь дружбу во мне, окажу должную честь матери твоей и возвращу ее к тебе».

Теймураз до боли сжал руками голову.

Князья настаивали на отправке в Исфахан Леона: «Разве ты не был два раза у шаха, – уговаривали они царя, – и все же он отпустил тебя. То же будет и с царевичами».

И вот Теймураз остался только с молодой женой Натиа и дочерью. «Но разве шах успокоится? Он уверяет, будто идет на турок и войска ждут его в Гандже, но кто не знает коварного шаха?»

Теймураз поднялся на террасу.

Он смотрел на движение войск по улицам Греми. Его лицо просветлело. Перед дворцом в суровом безмолвии проходил передовой отряд конницы цовских тушин. Закованные в кольчуги витязи держали копья и щиты.

Впереди на горячем жеребце ехал хевис-бери Датвиа, старец с белой бородой, спадающей на чешуйчатую кольчугу, рядом его внук в воинских доспехах, шестнадцатилетний Чуа, с прямым тонким носом и сверкающими глазами. Впереди колыхалось алами – боевое знамя тушин.