Китайский проезд - Эдуард Тополь

Да, не подкачала родина! И он не подведет родных уральцев, он знает ритуал: с поклоном примет поднос, передаст его помощнику, а сам тепло, по-сыновнему обнимет седоусого старикана.

Он спустился по трапу. Мощные прожекторы слепили глаза, в их лучах искрились снежинки, и со всех сторон целились в лицо объективы кинокамер.

Но что это? Седоусый старик вдруг отступил на шаг и сказал:

– Подожди, родимый! Слово хочу сказать, однако!

Президент улыбнулся и согласно кивнул: говори, отец!

– А слово наше такое, значит, – крикнул старик, бодрясь. – Ты от нас вышел, от уральцев, значит! И мы за тебя перед Рассеей в ответе! А потому этим хлебом и солью встречаем и просим: уйди с президентства, хватит, однако! Не срами Урал!

Одеревенело лицо и остановилось дыхание, словно хлипкий этот старик картечью выстрелил в грудь.

Так, наверное, семьдесят семь лет назад и царю ударили залпом в лицо где-то здесь, по соседству…

Вот она, демократия!

Но нужно держать удар, держать удар…

Президент шумно выдохнул, повернулся и пошел к зданию аэровокзала.

А за его спиной «витязи» секретной охраны уже деловито изымали у теле– и кинооператоров кассеты со съемкой.

В хронику урало-сибирского турне президента этот эпизод не вошел, и, кроме зрителей местного телевидения, никто его не увидел.

42

– Двадцать три миллиона голосовали за коммунистов при выборах в Думу, это их твердый электорат, и они от коммунистов никуда не уйдут. Бороться за них не имеет смысла, – говорил дочери президента седоусый Джим Рэйнхилл, «мозговой танк» американской команды. Она сидела лицом к окну и спиной к американцам, но это их не смущало: было десять утра, время кормления ребенка, и Тан Ель кормила своего новорожденного грудью, отвернувшись от всех. Что не мешало ей слушать их, вглядываясь в последнюю мартовскую метель за окном, и Джим продолжал: – Таким образом, борьба между вашим отцом и другими кандидатами идет только за остальные девяносто или сто миллионов избирателей. Опросы показывают, что если бы выборы были сегодня, то восемь или даже десять миллионов из них отдали бы голоса Жир Ин Сэну, еще восемь – Йав Лин Сану, пять – Ле Бедю и полтора – Горбачеву. Итого – минус еще двадцать миллионов. Остается пятьдесят миллионов избирателей, которые просто не знают, за кого им голосовать, и могут вообще не прийти на избирательные участки. Пока понятно?

– Да, продолжайте. Я понимаю, – негромко и через плечо ответила Тан Ель по-английски.

– О’кей. Теперь вопрос: кто эти пятьдесят миллионов? По нашим данным, часть этого электората – неэкстремистская молодежь, студенты, начинающие бизнесмены и все, кто так или иначе работает в частном бизнесе или связан с ним…

– Тсс… – вдруг шепотом сказала Тан Ель, подняв палец над плечом. В разом наступившей тишине она медленно отняла уснувшего малыша от груди, застегнула блузку, осторожно встала и вынесла ребенка в коридор, к няньке, уложила в коляску. Нянька повезла коляску по коридору, а Тан Ель вернулась в номер-офис американцев и виновато улыбнулась: – Извините. Я все поняла. Можно мне ваши заметки?

– Я не закончил, – удивился Джим Рэйнхилл.

– Да. Я знаю. Это моя вина – он плохо ел сегодня. Но через три минуты я провожу совет Избирательного штаба и не могу опаздывать. Если вы разрешите, я посмотрю ваш «мэмо» по дороге, в лифте.

– Это по-английски, – сказал Джим, недовольно передавая ей несколько машинописных страниц своего меморандума – результат их почти месячной коллективной работы.

– It’s allright, Саша мне поможет. Спасибо, господа. Я буду завтра в девять тридцать. Пожалуйста, посмотрите вот это. – Тан Ель вытащила из своего портфеля тонкую папку и открыла ее, там были две страницы текста.

– Что это? – спросил Бреслау.

– Тезисы папиных выступлений в Сибири.

– Ваш отец летит в Сибирь? Когда?

– Он уже улетел. Я передам ему эти тезисы по факсу.

– Но мы должны были обкатать их на «фокус-группах»! Мы же договорились! – в отчаянии воскликнул Бреслау.

– И не только обкатать! – хмуро сказал Хью Риверс. – Он должен был записаться на пленку, отрепетировать с Лэсли…

Тан Ель улыбнулась:

– Это нелегко с моим отцом. Может быть, в следующий раз. До завтра, господа! Саша, пошли…

Александра вышла за Тан Ель, а американцы переглянулись между собой.

– Я думаю, это безнадежно, – сказал Джим Рэйнхилл.

– Они считают, мы работаем за деньги, – запальчиво воскликнул Патрик Браун. – Но мой обратный билет вот здесь, наготове!

– Well, она только начала, – примирительно сказал Хью Риверс. – Дадим ей пару недель…

В коридоре и в лифте, который поднимал их в президентские покои, Александра бегло переводила меморандум американских экспертов, но Тан Ель, казалось, не слышала ее слов. На ее широком и простом, как у отца, лице отражались внутренняя сосредоточенность и напряженность. Почему из двух своих дочерей отец выбрал для этой работы ее, младшую? И как ей сочетать свое материнство и кормление ребенка с руководством избирательной кампанией, да еще в такой критической ситуации? Ответ на первый вопрос прост – она сама давно хотела работать с отцом в правительстве. Это в суде дети не отвечают за отцов, но в собственных глазах… Вот уже три, нет, вот уже четыре года как в ближайшее окружение отца входят телохранители, банщики, собутыльники и тренеры по теннису. Они руководят импортом и экспортом, армией и КГБ. Ежедневно пьянствуют в своих кремлевских кабинетах. Ведут бездарную войну в Чечне и не могут справиться с уличным бандитизмом в Москве. Под предлогом укрепления охраны Кремля Сос Кор Цинь создал свою собственную армию, которая изолировала от страны не только отца, но даже их семью. Неделю назад, когда маму пригласили на телевидение выступить в женской передаче, целая дивизия офицеров службы безопасности президента оккупировала телецентр, они выбросили оттуда абсолютно всех сотрудников, включая гримеров, операторов и осветителей, и заменили их своими специалистами. Единственный, кто остался в студии, – ведущая передачу, но и у той проверили заранее все ее вопросы…

И так – на каждом шагу, даже ее, Тан Ель, домашний телефон прослушивают! Только по газетам да уличным анекдотам она узнает, какие гигантские деньги, лицензии, льготы и налоговые освобождения эта свора массажистов, банщиков, егерей и собутыльников выжимает из отца во время их «мужских» застолий в предбаннике сауны спортцентра на Воробьевых горах да на дачах в Барвихе и в Завидове. А чтобы обезопасить себя от гнева изредка трезвеющего президента, они постоянно пытаются втянуть в свои аферы его самого, маму, старшую сестру и даже ее, Тан Ель. Шептуны рассказали, что пару лет назад чудом удалось избежать фантастического скандала: отец (неизвестно когда и в каком состоянии) подписал контракт с какой-то темной африканской фирмой о передаче им прав на мировую продажу всех якутских алмазов, и эта компания тут же открыла на мамино имя счет в швейцарском банке, чтобы регулярно переводить на него два процента от доходов по этой сделке! Когда банк прислал первый банковский отчет, отца чуть удар не хватил, но еще страшней оказалось то, что открытие этого счета было, оказывается, обусловлено подписанным им самим контрактом – в отдельном секретном протоколе! Пришлось Сос Кор Цинью срочно лететь в Африку и неизвестно какими методами и деньгами выцарапывать там все экземпляры этого документа. А уж про ежедневные подкаты всякого отребья к ней, к Тан Ель, к ее старшей сестре и даже к пятнадцатилетнему сыну старшей сестры с предложениями заработать миллионы долларов на отцовской подписи под какой-нибудь очередной лицензией или налоговым освобождением и говорить нечего! Со всего мира, словно рой мух на помойку, слетаются сегодня в Кремль какие-то совершенно уникальные проходимцы, бандиты и аферисты и миллионными взятками буквально проламывают себе дорогу к заветной отцовской подписи. Даже Ли Ф Шин, советник отца по финансовой политике, признавая, что уже сорок процентов российской экономики находится в руках криминальных авторитетов, боится называть вслух их имена, хотя все чаще натыкается на них в коридорах президентской администрации.

Да, в суде дети не отвечают за своих родителей, и в Италии внучка Муссолини стала депутатом парламента. Но Россия не Италия, здесь не смогли жить ни дочь Сталина, ни сын Хрущева, а дочка Брежнева спилась до такого состояния, что ее – пьяную – отказываются возить шоферы такси! И она, Тан Ель, порой тоже боится, как бы ее не узнали на улице…

Но еще есть шанс все изменить, есть! Она вытащит отца из этой грязи, она приведет в Кремль новую команду политиков и экономистов – молодых и не замешанных ни в каких аферах. И они будут представлять в Кремле новое поколение России. Только бы выиграть выборы, только бы…

Два охранника расступились, пропуская Тан Ель и Александру в приемную президентских покоев. Хотя снаружи – в коридорах, вестибюле и у ворот отеля – все пока оставалось, как при Сос Кор Цинье, но в кабинетах избирательного штаба и здесь, в приемной, уже исчез табачно-казарменный дух денщиков, адъютантов и охранников, их места заняли столы с компьютерами и молодежь в джинсах. Никто из них не вскочил при появлении Тан Ель, лишь издали кто-то приветственно махнул рукой, а кое-кто вообще не обратил на нее внимания, занятый телефонными разговорами, чтением факсов и текстов на компьютерных экранах. Тан Ель остановилась перед высокой дубовой дверью, на которой был прикноплен свежий факс: