Боевой 1918 год-3 (СИ) - Конюшевский Владислав Николаевич

Но я спокойно вошел, нормально говорил, вежливо объяснил. Это ведь лишь одиозный Дроздовский, готов был стрелять всех в пределах видимости (включая пленных) только за то, что они красные. А так, в основном, все люди достаточно вменяемые. Именно поэтому мы сейчас сидели и обговаривали нюансы вынужденного сосуществования. При этом, что характерно, никто не становился в позу, крича – «сие неприемлемо!». И если вдруг возникали острые вопросы, то совместно искали компромиссы зачастую подсказывая друг-другу варианты выхода.

Обговорили вопросы нашего проживания и закрытой зоны ответственности. Согласовали совместное и раздельное патрулирование. Обсудили вопросы снабжения. Кстати, тут я не жадничал, гарантировав оплату продуктов так любимыми в городе царскими деньгами. Благо, что заранее побеспокоился и еще перед выходом затребовал от Москвы целый чемодан «бабок»*. Почему в Одессе пользовались ничем не обеспеченными бумажками я так и не понял, но сейчас даже не поднимал этот вопрос, не желая вспугнуть удачу.

*В реальной истории, Советское правительство для финансовой поддержки подполья, несколько раз допечатывало бумажные царские деньги. Благо и матрицы на монетном дворе сохранились и бумага.

Где-то к середине беседы к нам присоединился комиссар и офицеры несколько зажались, с полчаса настороженно косясь на Лапина, очевидно ожидая от него каких-то подлых каверз. Но тот вел себя вполне прилично (что было для генералитета очень странно). Причем настолько странно, что Березовский в конце концов не выдержав, поинтересовался, действительно ли Кузьма Михайлович является коммунистическим комиссаром? Он де насмотрелся на самых разных горлопанов, как от временного правительства, так и от красных и нынешний собеседник почему-то совершенно не укладывается в сложившийся образ. Искренний смех в ответ, а также все объясняющее пояснение Чура что «это МОЙ комиссар» несколько разрядили обстановку и косяки в сторону Кузьмы прекратились.

В процессе переговоров, с докладом периодически появлялись посыльные от батальонов. Заходил и адъютант Березовского, который при помощи Модеста Кирилловича несколько раз организовывали нам чай.

Часам к пяти пополудни вроде бы решили все вопросы. Не забыли даже насчет оркестра, который должен присутствовать при встрече воинов-интернационалистов в порту. Но когда все решили, возникла довольно напряженная пауза. Санников оставался спокойным, зато Березовский со Слуцким завздыхали, напряженно переглядываясь. Видя их маяту, прямо спросил:

– В чем дело, товарищи офицеры?

На обращение «товарищи» собеседники уже довольно давно перестали остро реагировать, поэтому генеральный значковый, положив сжатые кулаки на стол глухо ответил:

– Я в Одессу приехал буквально на пару часов, решить вопросы снабжения. И сегодня должен был отбыть обратно в Херсон, в расположение корпуса…

На что Лапин удивленно поднял брови:

– А что вас задерживает? Или с транспортом что-то случилось?

Генерал неверяще глянул на меня и переведя взгляд на комиссара, пораженно спросил:

– Так вы что, нас сейчас просто так отпустите?

Кузьма фыркнул:

– Не вижу смысла отпускать вас как-то «сложно». С требованием клятв, честного слова офицера и прочих ритуальных плясок.

В этом месте я непроизвольно улыбнулся, потому как словосочетание насчет «плясок» Михалыч подхватил у меня и теперь активно им пользовался. Он в принципе (да, как и все окружающие) довольно удачно перенимал мой лексикон поэтому даже митинги, проводимые комиссаром, начинали играть новыми красками, привлекая неимоверное количество народа.

Да и решение насчет офицеров он принял вполне верное. Задержи мы сейчас (под любым предлогом) командира корпуса с полковником, то этот самый корпус может вскинуться. То есть сработает привычная схема – «красные взяли заложников». И зачем нам этот геморрой? А генералу я вроде от всей души в уши надул и глядишь он поведет себя хоть более-менее прилично. Тем более, изначально мы даже не ожидали прихватить в Одессе Березовского. Так что, на самый крайний случай, все планы по противодействию херсонцам, просто остаются в силе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А комиссар тем временем продолжал:

– В свое время, Советская власть, под «честное слово» отпустило массу армейских чинов, которые получив свободу, сразу выступили против этой самой власти. Поэтому на собственном опыте я убедился, что «чести» в слове офицера, не больше чем целомудренности у проститутки. И все зависит просто от здравомыслия каждого конкретного человека. Захотите поднять корпус против нас? Что же мы к этому готовы. Станете следовать договоренностям? Так еще лучше. Значит, обойдемся без крови. Тут решать вам.

Березовский, вскинувшийся было при сравнении офицеров с шалавами смолчал (а что тут говорить, если факты имели место быть), а я, мягко улыбнувшись, присовокупил:

– Хочу так же добавить, что я чту договоры. И если вдруг, уже договорившись, меня пытаются обмануть, то это крайне огорчает. Повторю – КРАЙНЕ ОГОРЧАЕТ.

Генералы удивленно переглянулись, видно не совсем понимая, что именно я хочу до них донести. Но объяснять ничего не стал. И в газетах, и в листовках было неплохо расписано что означает «огорчение Чура». И если про меня тут слыхали, то значит, какое-то печатное слово сюда тоже попадает. Так что Слуцкому достаточно просто глубже копнуть, или спросить у людей. Хотя вот как раз контрик, судя по выражению физиономии, похоже в курсе. Ну значит он и объяснит начальнику, чем конкретно это «огорчение» может грозить.

А когда распрощались с задумчивым командиром корпуса, то тоже стали собираться. Оставили у градоначальника отделение морпехов для связи и двинули к себе. В смысле, нам предоставили пустующие казармы недалеко от порта. Вот туда и направили стопы. Правда, уже перед загрузкой на транспорт, взводный штурмовиков неуверенно спросил:

– Товарищ командир, разрешите поинтересоваться?

Я остановился:

– Да, слушаю.

Парень оглянулся и поправляя висящее на плече оружие выдал:

– А зачем вы цветы на площади бросили? Ну, когда из машины вышли? Местные-то, вон, до сих пор шушукаются…

Подавив улыбку вполне серьезно ответил:

– Видишь ли, Брянцев, этот город сильно отличается от всех других. При любом руководстве, независимо от цветовой дифференциации, тут в первую очередь правят неимоверные понты. В смысле – повышенный гонор и стремление к рисовке. Это у местных в крови. Но ведь и мы не лаптем щи хлебаем? А после того как я «уронил на землю розы, в знак возвращенья своего», пусть меня кто-нибудь попробует переплюнуть. Так что вы тоже не подведите и покажите, что в искусстве понтоваться еще неизвестно кто кому фору даст. Вот как в Севастополе марку перед черноморской братвой держали, так и здесь надо.

После чего, хлопнув по плечу понимающе хмыкнувшего парнягу, жестом дал команду грузиться.

Ну а потом начались интересные будни. Интересные и немного пугающие. Просто, несмотря на самые невероятные изгибы своей бурной жизни, опыта захвата крупных городов у меня еще не было. Один раз в Африке не считается, да и там я вовсе не был главным. А тут, мать иху, четвертый (или пятый?) по величине населенный пункт империи! Приходилось учиться на ходу. Ну как – учиться? Главное ничего сдуру не сломать, а там оно идет и идет. Санников вполне нормально всем рулит, и я стараюсь ему никак не мешать.

Правда меня постоянно пытаются спихнуть с пути истинного. Вообще, все началась буквально на утро следующего дня. Я в ночь отправлял разведку для постоянного наблюдения за третьим Херсонским и дал саперам задачу заминировать управляемыми фугасами не только железку Николаев-Одесса, но также пути, уходящие на север. Мне тут приветы из Киева тоже не особо нужны. При этом, прикидывая, что ежели чего, то железнодорожники Чура не просто прибьют, а еще и надругаются над трупом. Плюс ночью снился старик Комаровский. Железнодорожный пенсионер грозил сухоньким кулаком, вещая при этом нехорошими словами. Мне было очень стыдно, но Василий Августович оправданий не слушал. В общем, проснулся не в настроении. Но потом, вроде, настроение улучшилось, и я двинул в город. Правда далеко пройти не получилось. Буквально сразу возле ворот ограждения территории казарм меня встретили три аборигена крайне преклонного возраста. Именно в силу этого охрана их и подпустила ближе. Все трое словно инкубаторские носили одинаковые черные пальто, черные, странной формы шляпы и полосатые брюки. Что уж там под пальто было не знаю, но явно дедки его не на голое тело напялили. Но не в этом суть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})