Колдун - Ольга Григорьева

Здоровяк почти радостно замотал головой и, словно сторожевой пес, уселся на завалинку, не спуская глаз с опечаленного парнишки.

Отыскать утреннюю жалобщицу оказалось легко – едва ступили за ворота, как услышали вдалеке ее пронзительный голос, проклинающий Настену, Варяжко и весь белый свет в придачу. Когда подошли поближе, возле недовольной уже толкались люди.

Распихивая гомонящий люд, кмети принялись торить нарочитому путь. Подзадоривая друг друга, недовольные лапотники огрызались, затевали перебранку. Варяжко уже было открыл рот – прикрикнуть на разгулявшихся смердов, но неожиданно услышал звучный голос древлянки:

– Чего скучились? Кликуши ни разу не видали?

Притихнув, все развернулись к голосистой пришлой.

– Ты кто такая? – спросил кто-то.

– Она знахарка, – ответил за бабу Варяжко. – Я ее позвал.

– Зачем же? – ехидно поинтересовался голос из толпы. – Знать, впрямь Пряшина кляча по вине твоей девки издохла?

– Дурак! – Древлянка стрелой метнулась в толпу и выволокла оттуда за шиворот невзрачного, обтрепанного старикашку. Отчаянно брыкаясь, тот сопротивлялся, но, несмотря на малый рост, хватка у бабы оказалась крепкой – держала, будто клешнями.

– А ну повтори, что сказал, – грозно велела она мужичку.

Тот дернулся и робея повторил:

– Говорю – может, Пряша правду сказывает… Насчет девки…

– Так вот, слушай меня, коли лысину нажил, а своего ума так и не набрался! – Древлянка резко тряхнула беднягу. – Меня позвали не скотину, а саму Пряшу от в нее вошедшего злого духа излечить! Она людей зазря хает не оттого, что зла, а оттого, что больна! Понял?

– Понял… – Отброшенный в сторону сильной рукой древлянки, осекшийся на полуслове мужичок юркнул в толпу.

Деловито отерев ладони и покачивая бедрами, знахарка двинулась к примолкнувшей жалобщице. Посмеиваясь и судача о ее решительности, народ начал расходиться. Пряша осталась одна перед грозной древлянкой. И хоть она на полголовы возвышалась над пришлой и в плечах была куда как шире, испуганно косясь по сторонам, жалобно попросила:

– Не надо…

– Показывай, где твоя лошаденка, – отрывисто велела ей та и добавила: – И другой раз не плюй в колодец – глядишь, и самой сгодится воды напиться!

Павшая лошадь являла собой печальное зрелище. Ее бока еще не вздулись, но уже не лоснились живым блеском, а мертвый глаз матово поблескивал в полутьме конюшни, будто укоряя людей за недогляд. Древлянка склонилась над скотиной, пробежала ловкими пальцами по лошадиной переносице, заглянула в зубы и выпрямилась:

– Это сап. Хворь смертная, никакой не наговор. Сдохла же быстро оттого, что стара была. От сапа лечить не все знахари берутся, но мой Антип так делал – ставил лошадь в станок для подковки, привязывал ей голову к столбу, чтобы не дергалась, и вырезал скотине из переносья вершок жил. Эти худые жилы выбрасывал, в рану соли насыпал и заматывал покрепче. Через пару дней лошадь здоровехонькая бегала.

Пристыженная Пряша удивленно вслушивалась в ее слова, а потом недоверчиво спросила:

– Не о том ли Антипе речь, который на Припяти живет?

– О нем самом, – тщательно оттирая руки мокрым пучком сена, подтвердила древлянка.

– Он моего сыночка вылечил. Добрый человек, – осмелев, обрадовалась Пряша. Услышав о знакомце, даже запамятовала о беде. – Передай ему от меня низкий поклон. А ты, нарочитый, прости за худое слово. С горя я…

Варяжко хотел ответить, но древлянка перебила:

– Был Антип добрым, а нынче мертвым стал. Убили его.

Сердце у нарочитого подпрыгнуло. Ну, сейчас пойдет болтать о нежитях и духах, людей тревожить, но, поймав его предупреждающий взгляд, древлянка загадочно приподняла бровь и договорила:

– Злые люди его убили. Сирота я теперь.

Варяжко перевел дух. Знахарка начинала ему нравиться. Может, баба и была слишком нахальна и ухаписта, а все-таки умом не обделена.

– Сиротой? – горестно пробормотала Пряша и вдруг встрепенулась: – А ты ко мне приходи! Дом у меня большой, родни немного. Будем вместе жить. Ты ведь сыночку моему как вторая мать! Антип твой сказывал, что без твоей заботы мальчонка никогда бы не поднялся.

– Может, и приду… – задумчиво протянула древлянка.

По ее глазам нарочитый понял – умная тетка прикидывает, как окажется удобней и выгодней. Он усмехнулся и вышел, оставив баб одних. И без его догляда они столкуются, а древлянка уж всяко не прогадает!

Увидев его, поджидавший на дворе Рамин заинтересованно встал:

– Ну, как?

– По всему видать, будет скоро у нас в Киеве своя скотья знахарка… – глядя на небо, лениво откликнулся нарочитый. Ему вдруг стало холодно и одиноко под серыми, грозящими рухнуть на землю облаками. Грудень уже миновал, и просинец кончался, а Морена все не уходила со двора, студила землю, покрывала ее ледяной корой, радовала ребятню снегом, томила Варяжкино сердце ночным плачем…

Из конюшни доносились приглушенные голоса женщин.

«Настена бы с ней поладила», – вслушиваясь в спокойный голос древлянки, подумал Варяжко и горестно взглянул на Рамина:

– Худо мне…

Старый сотник сочувственно, опустив глаза, вздохнул:

– Не мы свою жизнь вершим – боги нашу судьбу решают. Может, еще сладится все. Ты о ней поменьше вспоминай…

Они вышли на улицу. Вокруг, торопливо похрустывая ногами по намерзшему за ночь насту, сновал трудовой люд. Чуть не сбив Рамина с ног, промчался куда-то один из сторожевых. Сотник ловко прихватил его за рукав, вернул обратно:

– Ты что, нарочитого не углядел?!

– Прости. – Кметь склонил голову.

– Куда бежишь-то? – милостиво поинтересовался Варяжко.

Озорные глаза парня блеснули восторгом:

– Говорят, к Горыне друг пришел с ватагой. Охотники, с Мутной. Они такие байки сказывают, что волосы дыбом поднимаются. Болтают, будто своими глазами видели в лесу стаю волков, а средь них – самого Волчьего Пастыря! Босиком, говорят, по снегу бежал, а вокруг него – волки!

Рамин отпустил сторожевого, и тот мигом растворился в толпе.

ГЛАВА 20

Егошу разбудили встревоженные голоса у влаза. Возле его норы шел спор, но, даже не вслушиваясь, Егоша понял, что пришли за ответом.

– Не пущу! – загораживая влаз, заявила Рала. Ее темные волосы разметались по плечам, а на лице застыло такое решительное выражение, что, опасаясь ввязываться в драку с шальной бабой, посланные за Егошиным ответом оборотни толкались снаружи и силились на словах переубедить упрямую оборотниху.

– Нас Ратмир послал, – отважился сказать кто-то. Рала оскалилась:

– Ну и что?! Все равно не пущу! Он – мой!

– Да никто его от тебя забирать и не хочет! – наперебой принялись урезонивать ее посланцы. – Мы только спросим, что он надумал, и все.