Тени над Латорицей - Владимир Кашин

5. Произвести дополнительный обыск в доме Иллеш (цель — письмо от Карла Локкера).

Своим появлением капитан Вегер прервал составление плана, и они приступили к практическому осуществлению неотложных мер.

5

Уже через полчаса после того, как Коваль допросил бывшего монаха, на ноги был поставлен весь уголовный розыск, судебная экспертиза и в помощь врачу Мигашу был вызван судмедэксперт из Ужгорода.

Капитан Вегер и майор Бублейников устанавливали место погребения Карла Локкера, разыскивали людей, близко знавших начальника жандармского участка, врачей, которые могли запомнить его особые приметы, в частности повреждения костей.

Пока капитан и майор выполняли задания Коваля, сам Дмитрий Иванович, что называется, с пристрастием допрашивал Эрнста Шефера, Тибора Коповски и опять-таки «брата Симеона». На этот раз интересовался только Карлом Локкером.

С Эрнстом Шефером состоялся длинный разговор, в результате которого подозрение, что он — возможный убийца сестры, отпало. Почувствовав опасность, мясник откровенно рассказал о семейной неурядице: оказалось, что он собирался оставить жену и уйти к другой женщине, но гибель Катарин так ошеломила его, что они с Агнессой забыли о раздорах. Женщина, у которой с пятнадцатого на шестнадцатое июля ночевал Шефер, подтвердила его алиби, и вокруг этой троицы все успокоилось, как успокаивается стоячая вода вскоре после того, как в нее бросили камень.

Теперь Эрнст Шефер охотно отвечал на все вопросы Коваля и даже заговорил по-украински, хотя отдельных слов не знал и заменял их то венгерскими, то немецкими.

— У моего бывшего шурина было два перелома костей, — вспоминал он. — В молодости, в драке, кто-то сломал ему переносицу. А в конце сорок второго или в начале сорок третьего года зимой пьяный сержант из дивизии СС, поссорившись с ним в баре, запустил в него стулом и сломал ребро. Я сидел рядом — фольксдойчи имели право посещать те бары, где бывали и «чистые» немцы. Тем более вместе с тержерместером Локкером. И тогда я понял, что полноправные хозяева здесь гитлеровские солдаты, а не свято-стефанское государство. Этот сержант, заметьте — не средний офицер, а простой сержант из обоза — сказал Карлу, чтобы тот поехал на винный склад, открыл его и налил несколько цистерн лучшего вина для солдат дивизии. Карл ответил, что не может этого сделать — нужно разрешение. Тогда сержант вскочил и ударил его стулом. Карл упал. А сержант схватил пистолет, он был совсем пьян, и заорал: «Жалеешь вина для немецкой армии?! Я убью тебя, мадьярская свинья!» Карл тоже что-то крикнул в ответ, но я не слышал что — все вскочили с мест, женщины завизжали, и сержант спрятал пистолет. Через несколько секунд он исчез из бара. Не знаю точно, но ходили слухи, что Карл был тайным агентом гестапо.

— Кто еще, кроме вас, знает об этих переломах костей? — перебил воспоминания Шефера подполковник. — Особенно о случае в баре?

— Тогда все знали. И были довольны. Лично я тоже радовался, что этого пса проучили в его же стае.

— Ну, кто — «все»? Конкретно. Есть сейчас в городе люди, которые могли бы подтвердить ваши слова?

— Есть, наверно. Хотя многие уехали. Да и событий в те годы хватало. И более важных. Ну, спросите моего соседа Коповски.

— А кто его лечил? Какой врач? Он жив?

— Был здесь хирург. Работал при соляном управлении и в суде. Может, и жив. Хотя ему и тогда было за пятьдесят. Не знаю. Я давно его не видел.

— Фамилия?

— Фамилии не помню.

На этом разговор мог бы и закончиться, поскольку Коваль весь был поглощен дальнейшими розысками людей, знавших Карла Локкера, людей, которые могли бы идентифицировать его останки, но старый мясник все еще топтался у порога и не уходил.

— Так вы думаете, что это мог сделать Карл? — вдруг спросил он подполковника. — Что он жив?

Эрнст Шефер с непонятной Ковалю тревогой ждал ответа.

Что мог сказать подполковник? Только то, что розыски и следствие продолжаются, и как только закончатся, он, Эрнст Шефер, узнает результаты.

— А если жив, то может прятаться где-то близко? — все с той же тревогой в голосе продолжал Шефер. — И кто знает, что ему взбредет в голову. Бешеный пес без разбору кусает.

— Вы сегодня сказали, что Каталин сама похоронила мужа, — заметил подполковник. — Как же он может оказаться живым? Из мертвых не воскресают… Или у вас на этот счет есть другие соображения?

Шефер не ответил.

— Кто, кроме Каталин, хоронил его?

— Какие-то могильщики. Каталин нанимала.

— Итак, вашего шурина положили в гроб, засыпали землей, а вы теперь сомневаетесь. Странно!

— Но ведь и вы начали сомневаться. Расспрашиваете, разыскиваете…

— Хотите, я вам открою секрет? Мы это делаем, чтобы убедиться, что мертвые не воскресают.

Подполковник при всей серьезности положения чуть не рассмеялся, увидев, с каким недоуменно-встревоженным лицом мясник попрощался, как осторожно, словно во время тихого часа в больнице, прикрыл за собою дверь.

Тибор Балтазарович Коповски повторил почти то же самое, что Коваль слышал от Шефера. Нужно было срочно найти старого хирурга.

Капитан Вегер и майор Бублейников превзошли самих себя: вскоре перед Ковалем стоял бритоголовый сморщенный старичок.

Начальник уголовного розыска уже успел ознакомить подполковника с прошлым этого человека — бывший частный врач, во время войны — хирург местного госпиталя, судебный эксперт и, наконец, сторож в морге, откуда его уволили, считая душевнобольным: однажды, до белой горячки упившись сливовицей, он целую ночь напролет играл в карты с приподнятыми над столами покойниками и бранил их на всю катушку, когда ему начинало казаться, что кто-то из них мошенничает.

Однако ответы старика свидетельствовали, что он совершенно нормален. Бывший медик долго чесал затылок, что-то припоминал и наконец прошамкал:

— Ребро помню. А вот переносицу… Вы бы что-нибудь полегче спросили — столько времени прошло! А с ребром было, по-моему, иначе. Не было у него перелома. Только трещина… Да, да, трещина. Это когда его какой-то военный обработал. Тогда трещина была, но приличная. Кажется, шестого ребра… Да, именно шестого.

— Шурин его говорил, что перелом. Но, возможно, он ошибся.

— Откуда ему знать?! Что он в этом понимает?! Глупости! Раззвонили по всему городку, что ребро, и все, как попугаи, повторяли. Что они знают! Это только мы, врачи, знаем. Был у меня случай: девушку оперировал — аппендицит. А сорока на хвосте принесла — аборт. Жених бросил, родители отреклись. Мало что люди говорят, вы не слушайте. У этого Локкера была трещина — точно. А что касается переносицы, я не лечил, но, кажется, была и такая травма… Так ему и надо, зверь был, а не человек. Я ему полотенцем ребро стягиваю, чтобы трещина заросла, а он зубами скрежещет и кулаком грозит. А вот был у меня больной с раздробленным тазом, так тот…

Старичок, вероятно, долго бы рассказывал разные истории из своей практики, но Ковалю некогда было это слушать.

Бывший врач поклонился по-стариковски медленно и низко и, продолжая что-то бормотать, собрался уходить. Но Коваль его задержал — взял в машину, в которой ждали Романюк и судмедэксперт из Ужгорода. Капитан Вегер, Бублейников и Тур уже уехали на кладбище, где должны были эксгумировать останки Карла Локкера.

Вскоре стали известны результаты экспертизы: у похороненного под именем Карла Локкера человека были раздроблены при жизни руки и ноги, вероятно, во время допросов в жандармерии, сломаны шейные позвонки. Но кость переносья оказалась целой, ребра тоже…

Теперь у Коваля не оставалось сомнений. Нужно было немедленно переключиться на розыск бывшего жандарма Локкера, который неожиданно «ожил» через столько лет…

А догадывалась ли Каталин, что хоронит чужого человека и первый ее муж — Карл Локкер — жив? Или узнала об этом позже? Ведь, вторично выйдя замуж за Андора Иллеша, Каталин так быстро с ним развелась, а потом она, хорошенькая вдовушка с внушительным приданым, не желала и думать о ком-нибудь другом! Не подал ли ей весть о себе зловещий Карл?

А братец ее, Эрнст Шефер, — знал ли он, что Каталин похоронила не шурина, а одну из его жертв? И не потому ли он побледнел и растерялся на допросе, увидев перстень Карла Локкера? Может быть, сразу понял, кто убийца, и с этой минуты не столько боялся следствия, сколько появления Карла, всегда нагонявшего на него страх и ужас?

Но какие претензии мог иметь к нему Карл Локкер? Разве что как к будущему наследнику сестриного и собственного добра? А что известно об их старых взаимоотношениях — Эрнста Шефера и Карла Локкера?

Если бы Коваль взялся сейчас составлять новую схему, он записал бы десятки вопросов, которые красными светофорами выстраивались на пути расследования и отбрасывали его назад, к нулевому циклу. Казалось, все начинается сначала.