Оружие Возмездия - Олег Дивов

Последнее относилось и к командиру, но тот упрека не воспринял. Внимание майора заняла дискуссия в соседней машине – там вовсю драли глотку, а люки были открыты настежь. Кто-то объяснял собеседнику, что такое Прибор Управления Огнем, и почему не стоит ронять на него канистру, пусть даже и не совсем полную. Виновный не смог привести серьезных аргументов в свою защиту и сразу перешел на общедоступный язык, рассказывая, в каких отношениях он состоит как с Прибором, так и с канистрой, а также со всей машиной, включая экипаж. В ответ несколько раз глухо шлепнуло. Неразборчиво забормотали. Шлепнуло еще пару раз, и голоса переключились на родственников друг друга, с которыми у обоих, кажется, отношения сложились более, чем тесные.

– А ну заткнитесь там на хер! – рявкнул майор.

Голоса испуганно притихли. Стало слышно, как негромко бубнит Зозуля – про капюшон, стопор, люк, триплекс и так далее.

– Скажите ему, чтобы капюшон снял, – посоветовал Олег. – Это ведь техника безопасности. Если он в следующий раз на ходу люком прихлопнется, кого-то будут от гусеницы отскребать. Не хочу, чтобы меня.

– Я уже стопор подкрутил, – буркнул Зозуля.

– И чего вы, трактористы, все такие упертые, а?.. Как тракторист, так хоть кол ему на голове теши!

– Сержант, закончили дискуссию! – приказал майор. – Потом разберемся. Ты огневую вызывал?

– Нет еще.

– Так вызывай, чего ждешь.

– Есть, – Олег потянул на себя шнур, нажал клавишу передачи и четко произнес: – «Берег», я «Лагерь».

В эфире шелестело и щелкало. «Берег» не подавал ни малейших признаков жизни. Олег повторил вызов. Безрезультатно. Пришлось опять спуститься вниз.

В кормовом отсеке было тесновато, но и по-своему уютно. Повсюду аппаратура и провода в серебристой оболочке из металлического плетения. Прямо перед Олегом стоял ящик коммутатора, возле колен торчали из ниши полевые телефоны. На уровне лица висела радиостанция, маленькая, простая, удобная в обращении. Олег невольно залюбовался ею – когда-то он научился работать на этой станции за полчаса и теперь относился к ней ласково. Ему нравились вещи, сконструированные рационально и логично и, как правило, легко отдающиеся в его власть. Так он любил пишущие машинки, бытовую технику, автомобили и автомат Калашникова. Самоходных минометов, которыми был оснащен третий дивизион, Олег по той же причине опасался. Он хорошо знал работу заряжающего и оператора, но как командир экипажа – а это была его штатная должность – успел поруководить только покраской машины. Он мог перевести миномет из походного в боевое положение, лихо торчал в башенном люке на марше, мог даже стрельнуть в белый свет, но, извините, с непредсказуемым результатом. А тренироваться не было времени: между учениями Бригада Большой Мощности буквально погрязала в хозяйственных работах. Поначалу это Олега злило. Потом он понял, что, случись война, наверняка окажется на своем нынешнем месте, при ответственном деле – и успокоился. Чего у армии было не отнять, она ценила грамотных людей. Втаптывала их в грязь при любом удобном случае, но потом доставала из грязи, отряхивала и сажала работать с жизненно важной информацией, которую абы кому не доверишь.

Однако, нужно было вызывать «Берег». Олег подозревал, что тамоший радист, как обычно, спит, подключившись к работающей на прием станции. Ну, сейчас будет тебе будильник, соня. Олег поставил мощность на максимум, подумал слегка и отключил динамик громкой связи – нечего майору слышать сонное бормотание в эфире. Нажал клавишу на тангенте и ткнул пальцем в кнопку тонального вызова. По ушам ударил сигнал, высокий и неприятный. Подержав кнопку секунд десять, Олег отпустил ее и громко произнес:

– «Берег», я «Лагерь»!

– «Лагерь», я «Берег» – захрипело в наушниках.

– Доброе утро! Проснись, браток, войну проспишь!

– Не понял! – отозвались с «Берега».

– Много спать вредно! – объяснил Олег.

– «Берег» – да! – издевательски подтвердил абонент.

Олег поднял голову к люку.

– Есть связь с огневой!

– Запроси, готовы ли к работе, – донеслось из-за брони.

– «Берег», я «Лагерь», старший запрашивает, готовы ли к работе.

– Пока нет, я «Берег».

– Говорят, пока нет, товарищ майор.

– Черт с ними, поехали. Зозуля, готов? Тхя!

Непосвященному могло показаться, что майор чихнул. На самом деле он позвал командира машины. Вообще-то, пращуры сержанта носили корейскую фамилию Тхай, но когда его дедушке выписывали советский паспорт, вышла ошибка. Новоявленный Тхя подумал и сказал: а что, хорошая фамилия, вполне корейская и, главное, очень редкая… Если сержанта хотели обидеть, то называли «Тх», а капитан Мужецкий, известный пристрастием к кличкам, обзывал его «Тхмяк». У Тхя были лукавые глаза-щелочки и плоское маловыразительное лицо, умевшее, тем не менее, открыто и заразительно улыбаться.

– Я! – подал голос Тхя откуда-то спереди. Оказывается, он тихо и мирно дрых рядом с Зозулей все это время.

– Садись в башню, поехали!

Рыкнул двигатель, все вокруг затряслось и загрохотало. Олег выбрался на броню и закрепился как следует в открытом люке – свободной осталась лишь рука, сжимающая тангенту рации. Сидеть на броне было и удобнее и безопаснее, чем внутри. Там ты рисковал треснуться головой о какую-нибудь железку или – что недешево встанет – о ценный прибор. Сверху же легко было предугадывать эволюции неуклюжей, но очень резвой машины, а сорвать Олега с брони могла разве что взрывная волна. Вчера он, правда, чуть не упал, но только из-за того, что сбилась настройка, и пришлось на ходу спускаться вниз, к рации. Невовремя отпустил руки. Его сильно ударило локтем о башню – хорошо, не разогнались еще. Не хотелось бы остаток жизни ходить с неестественно прямой спиной, как командир четвертого дивизиона, однажды улетевший с кашээмки на полном газу.

Путь был неблизкий. Лихач Зозуля на скорости под пятьдесят влетел в сосновый бор, притормозил, но быстро освоился и погнал напропалую по лесной дороге. Олег поймал свою антенну и пригнул ее пониже, чтобы не стукалась о ветки. Щурясь от встречного ветра, он вновь погрузился в размышления. Лес был красив, неплохо бы побродить здесь – в лесу всегда царит ласковый покой, даже на полигоне. Правда, сосны здесь низкорослые и разлапистые. Сразу пришел на память другой лес, корабельный, где деревья, прямые и высокие, стоят неприступно и величественно, тихо подрагивая на ветру. По такому лесу гуляли мы полтора года назад с ней вдвоем, подумал Олег. Боже, полтора года! Ты уже можешь мерить время годами, парень.

…Я вел тебя в чудесное место, где пригорок над тихой рекой порос молодыми деревьями, и виднеется спокойное недвижимое озеро, спящее в лесной своей колыбели. И там мы сидели, обнявшись, глядя на бескрайние просторы, где властвует тишина, особая тишина шелеста ветвей и птичьих голосов. И мы говорили об этом. А еще мы говорили о том, что было и что должно быть… Лес принял нас в свои объятья, словно ждал давно, когда же мы придем – именно сюда. На мягких своих травах он постелил нам ложе. А ты была – как солнечный свет. Господь щедро одарил тебя красотой, но дал тебе и другое, что выше самой изысканной прелести и самого утонченного изящества. Очарование… В сердце лесном я губами раскрыл твои губы. В комнате с зелеными шторами я в холод белых простынь клал твое полупрозрачное, словно пронизанное лучами света, тело. Над берегом моря, на высоком утесе руки твои ложились мне на плечи. Я помню – ты кричала от счастья, и в волосах твоих запутался мой обезумевший взгляд… Как же так вышло, что мне больше не нужно это? И почему лишь об этом я каждый день вспоминаю? За что такое мучение, за что?! Больно как, нехорошо как, у-у…