Княжна-цыганка - Анастасия Туманова

– И тылы, между прочим, забиты всяческими давноранеными и уклоняющимися, – мрачно заметил Сокольский, который был пьян больше остальных и сидел за столом без кителя, в рубахе, тяжело навалившись грудью на столешницу. Изредка он исподлобья взглядывал лихорадочно блестящими глазами в другой конец комнаты, где сидела Дина в окружении молодежи, но из-за стола не поднимался. Сейчас же он в упор смотрел на Бардина, который устроился на полу возле дивана и с улыбкой слушал пение хозяйки. – Притираются, сволочи, к каким-то управлениям, учреждениям, коих сейчас как вшей недавленых, воруют, воевать – боже сохрани… Ну, вспомните, Миша, как мы с вами арестовали восемь вагонов в Новочеркасске! Предполагалось, что там обмундирование! А на деле все они были забиты гражданским барахлом, коврами и прочей дрянью! Ящики с цимлянским помните?! А эти мерзавцы потом шляются по ресторанам, бросают певичкам брильянты! С-с-сукины сыны… «Шинель английский, табак японский…»

– Успокойтесь, Сергей Дмитриевич… Вы много выпили, – дрожащим голосом попросил Вересов, касаясь грязного рукава рубахи ротмистра.

Сокольский не услышал его, продолжая остановившимся, тяжелым взглядом смотреть на Бардина, сидящего у ног Дины. Вересов умоляюще взглянул на полковника Инзовского, но тот не заметил этого, продолжая с досадой говорить:

– Да бросьте, господа, и Деникин ни при чем, и казаки… Хотя, конечно, беда с ними была с самого начала. А что вы хотите, у них своя забота – «за батьку-Дон, за царскую вотчину, за волю!». На своих землях – воюют, и нет солдат храбрей, надо отдать им должное. Но чуть отошли от Дона, от Кубани – все! Казачьи части почти в полном составе дезертируют! Что взять с этих вольных разбойников, они веками таковы! Что им наша единая и неделимая… Что им Учредительное собрание, когда они не только осознать, но и выговорить не способны название сего заведения… С пропаганды надо было начинать, господа, вот что! Самые верные решения, как правило, оказываются и самыми простыми. Красные, к их чести, додумались до этого сразу же и начали обещать людям ВСЕ! Землю! Волю! Мир! Союзникам – конвенции самые немыслимые, а ведь поверили же им! И зачем теперь Антанте мы с нашими осторожными обещаниями «может быть… когда-нибудь… после победы… после созыва…». А люди, наши русские люди, рады обманываться, потому что страшно устали и от войны, и от безземелья, и от того, что мы им ничем не поможем. А ЭТИ – помогут! По крайней мере, на словах! Что там у них получится дальше…

Полковник не договорил: влетевший в открытое окно камешек шлепнулся прямо на стол, опрокинув пустой бокал. Тот, ударившись о край тарелки, жалобно зазвенел. Офицеры удивленно зашумели. Сокольский встал и, тяжело качнувшись, подошел к окну. У калитки смутно темнела женская фигура.

– Надин! Это, вероятно, к вам?

Но Дина уже сама вскочила с дивана и быстрым шагом пересекла комнату, выходя на балкон.

– Дина, тутэ мануша?[48] – негромко окликнули ее.

Узнав голос, Дина просияла улыбкой и, высунувшись с балкона, громко позвала:

– Меришка, проджя дро кхэр![49] – и, вернувшись в комнату, весело сказала: – Господа, простите, я на минуту. Пришла сестра из табора.

– Так пригласите ее к нам, сделайте одолжение! – послышались пьяные, но бодрые мужские голоса.

– Навряд ли, господа, она, верно, устала… Подождите, я скоро вернусь! – Последние слова Дина выкрикнула уже из-за двери.

Мери ждала на крыльце черного хода, прислонившись спиной к стене и тяжело дыша.

– Ты что, бежала? – удивленно спросила Дина, подавая ей руку. – Сумасшедшая, там ведь уже темно… Как это тебя бабка отпустила на ночь глядя? Что-то случилось в таборе? Идем, идем скорее в комнату! Ты голодная?

– Нет… Только попить дай, пожалуйста, я всю дорогу от табора бегом… – задыхаясь, попросила Мери.

Войдя в темную комнату, она сразу же ничком повалилась на застеленную кровать. Встревоженная Дина принесла кружку воды. Мери села и жадно, проливая воду на пол и на колени, принялась пить. Затем она бухнула пустую кружку на подоконник и выпалила:

– Ты знаешь, что Мардо вернулся?!

Дина кивнула. Встала, чтобы зажечь свечу, долго искала на полке спички. Наконец желтый огонек загорелся, разметав по стене тени и высветив изумленное лицо Мери.

– Знаешь?! Уже?! Но… откуда? Он ведь всего полчаса назад пришел в табор, когда же ты?..

– Мардо прежде был у меня. – Дина вставила свечу в горлышко бутылки и села рядом с подругой на кровать.

– Здесь?!

– В ресторане. – Дина, криво усмехнувшись, провела ладонью по лицу. – Представь себе, признавался мне в страстной любви.

– Дина, да ты шутишь или с ума сошла?! – взвилась Мери, воинственно взмахнув кулаком. – Вот что, мы с тобой немедленно возвращаемся в табор! Там он не посмеет, а здесь… – Неожиданно Мери умолкла, зажав ладонью рот, и ее глаза стали круглыми от ужаса. – Дина, милая, он… Он что-то сделал тебе?!

– Нет, не успел. – Дина продолжала странно улыбаться, глядя на мечущийся от сквозняка огонек свечи. – Я закричала, прибежали люди… Вообрази, Сокольский его чуть не застрелил!

– Почему – «чуть?» – сердито спросила Мери. – Он же боевой офицер! Как можно было промазать с двух шагов по крупной мишени?

– Да нет, он стрелял уже вдогонку, в темноте. – Дина, закрыв глаза, покачала головой. – Воистину, ничто вора не возьмет…

– Собирайся немедленно, идем в табор, – решительно объявила Мери.

Дина молчала. Молчала долго, не сводя глаз со свечи. Затем медленно выговорила:

– Ты не понимаешь… в таборе может быть еще хуже. Помнишь, как он пьяным стоял перед нашим шатром и пел какую-то воровскую мерзость? Еще чуть-чуть – и у него совсем язык бы развязался. Если Митька расскажет все как есть, что тогда со мной будет? Тем более Сеньки нет…

– Проклятый, бессовестный… – горько сказала Мери, обнимая руками колени. – Как он мог… как мог оставить тебя…

– Ты имеешь в виду – тебя? – усмехнулась Дина.

Мери изумленно посмотрела на подругу, и глаза ее начали наполняться слезами. Чтобы скрыть их, она отвернулась к окну.

Некоторое время подруги сидели молча. Из-за стены доносился громкий, пьяный мужской разговор, сбивчиво звенела гитара в неумелых руках, кто-то фальшиво напевал «Ямщик, не гони лошадей».

– Прости, – наконец глухо произнесла Дина. – Прости. Поверь, я сделала тогда что могла. Я сто раз повторила, что ты его любишь до смерти и без него от тоски засохнешь. Но он не поверил.

– Глупый, боже, какой глупый… – пробормотала Мери, закрыв лицо руками. – Дина, он ведь даже не простился со мной… Так и ушел, ни слова не сказав, будто я в чем-то виновата… Или он сам… Господи, почему?! Почему?!