Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи" - Бенгт Даниельсон

Затем я поднял не менее важный вопрос, как нам лучше распределить между собой вахты. Мне крайне необходимо было быть свободным от вахты днем, чтобы производить наблюдения, следить за креплениями и устранять возможные неполадки. Я попросил назначить меня в первую смену ночной вахты. На этот раз никто не возражал. С этого дня наш график дежурств был следующим:

18-24 - Алэн

24-02 - Хуанито

02-04 - Ганс

04-06 - Жан

06-10 - Хуанито

10-14 - Ганс

14-18 - Жан

Прошло 24 долгих вахтенных часа. Отрадно было, что "Таити-Нуи III" оказался быстроходным судном. 17 августа, когда, я замерил высоту солнца, мы были уже на 50 миль ближе к Пенрину. Но ветер, становившийся все более восточным, отнес нас, к сожалению, от намеченного курса более чем на 10 миль. Это означало, что наши шансы достичь острова были близки к нулю.

К несчастью, кроме верной бурой акулы, возле плота не было никаких рыб. Но уж зато акула буквально следовала за нами по пятам, хотя мы и сменили плот. Жан и Ганс продолжали на меня дуться. Они не хотели понять, что строгое рационирование съестных припасов было действительно необходимо. Хуанито вел себя безупречно; с того самого дня, когда мы покинули "Таити-Нуи. II", он, казалось, примирился со своей судьбой и охотно помогал мне во всем.

На следующий день, производя очередные навигационные расчеты, я подумал, что удобнее было бы делать их на чем-нибудь твердом. Я собрался было попросить Хуанито отпилить кусок мазонитовой плиты, торчавший из-под ящика Эрика. Но Хуанито стоял на вахте, поэтому я обратился к Жану за этой небольшой услугой. Жан сразу же поднялся и взял пилу. Но не успел он схватиться за плиту, как Хуанито вдруг заорал:

- Не смей трогать!

Все мы с удивлением уставились на него. Что это, начало нового серьезного припадка или случайный каприз?

- Но, дорогой Хуанито, почему ты возражаешь? Что случится, если мы отпилим кусок плиты? - спросил Жан, оправившись от неожиданности.

Но в ответ последовал еще более злобный окрик:

- Ты что, не слышишь, что я говорю? Не трогай мазонит!

Я не мог больше терпеть. Это выходило за рамки какой бы то ни было дисциплины. Едва сдерживая гнев, я медленно поднялся, взял у Жана пилу и начал отпиливать злосчастный кусок мазонита. Позеленев от злости, Хуанито бросил кормовое весло. Он подскочил ко мне с кулаками и заорал в самое ухо:

- Ты что, не понимаешь? Ведь мазонит предохраняет мои вещи от воды!

Я сделал вид, что не понимаю, и продолжал спокойно пилить, как будто Хуанито не существовало. Он несколько раз повторил свои угрозы, затем вдруг опустил руки и каким-то жалким голосом заявил:

- Впрочем, я хотел бы получить свою долю продуктов.

Тогда мне стала понятна причина новой выходки Хуанито. Он, так же как Жан и Ганс, был разозлен новым распределением припасов, но не решался выказать недовольство. И вот теперь оно прорвалось. Я понимал, что одержал верх. Отпилил мазонит, молча сел и сделал вид, будто очень занят. Хуанито, постыдно потерпевший поражение от своего главного противника, не знал, что ему делать. Он нерешительно поглядел на Жана и Ганса, как бы ища у них поддержки, и, к моему неописуемому облегчению, вернулся на свое место.

Хотя я и победил на этот раз, но кошки скребли у меня на душе. Я предчувствовал, что это не надолго. У меня стало еще тяжелее на душе, когда Жан и Ганс, в более или менее сдержанных выражениях, дали мне понять, что они согласны с Хуанито и нам следовало бы поровну поделить между собой весь провиант и воду. Вечером, когда все успокоились, я еще раз попытался втолковать им, что нам, возможно, придется находиться в плавании еще месяц с лишним и поэтому строгое распределение припасов крайне необходимо. Я постарался убедить их, что нам не миновать катастрофы, если каждый возьмет сейчас свою долю. Ведь тот, кто первый съест свои запасы, конечно, не будет умирать с голоду на виду у более разумных и бережливых товарищей. Самые убедительные доказательства я оставил напоследок. При всех обстоятельствах большую часть провианта поделить просто невозможно. Нельзя открыть банки с консервами, так как они испортятся, кроме того, у нас нет столько газа, чтобы каждый мог готовить себе, когда захочет. Все трое вынуждены были признать справедливость этих доводов. Но они не упустили случая напомнить, что часть наших припасов, например 12 банок сгущенного молока и семь пакетов изюма, можно было бы поделить между всеми поровну. Ясно, что причиной их вздорного требования, как и месяц назад во время первой ссоры из-за пайка, было стремление досадить Эрику за все наши несчастья. Ведь он был единственным членом экипажа, который пользовался некоторыми, хотя и очень скромными, привилегиями.

Эрик порекомендовал мне простой и весьма соблазнительный способ поддерживать дисциплину на плоту. Задать всем строптивым членам экипажа хорошую взбучку, а если это не поможет, просто выбросить их за борт. Но я боялся, что в первую очередь за бортом окажемся мы с Эриком, только это и удерживало меня oт применения старых, испытанных методов.

Я пытался найти другой способ решения возникшего вопроса, но мне надо было спокойно все продумать на вечерней вахте у руля. Очень скоро я пришел к выводу, что мое положение безвыходное. Против меня сговорились трое товарищей. Капитан любого судна имел в своем распоряжении, на случай угрозы мятежа, такое превосходное оружие, как корабельный устав. Он мог огласить его положения и тем самым предупредить мятежников, что они будут наказаны, как только судно прибудет к месту назначения. Но в наших обстоятельствах подобная угроза просто ничего не значила, ведь никаких уставов у нас не было, а местом назначения для нас могло быть, по-моему, дно морское. Я думал до тех пор, пока не разболелась голова, и был вынужден признать, что единственный способ избежать открытого мятежа - это как можно скорее разделить сгущенное молоко и изюм.

Откровенно говоря, я жалел об этой новой уступке не столько из-за Эрика, сколько из-за потери дисциплины. Эрик ел теперь так мало, что его и моей доли сгущенного молока и изюма ему вполне хватило бы до самого конца, который, каков бы он ни был, уже приближался. Но зато большим облегчением будет для Эрика прекращение скандалов по поводу дележа припасов.

На следующее утро, 19 августа, я сообщил товарищам о решении уступить их просьбе и дал им по две банки сгущенного молока и по полтора пакета изюма каждому. Лишние две банки сгущенного молока я у всех на виду сунул в ящик Эрика, что, к счастью, не вызвало никаких возражений. Однако эта уступка не рассеяла гнетущей обстановки. Через некоторое время я спустился в воду, чтобы подтянуть ослабшие крепления, но ни Жан, ни Ганс, ни Хуанито даже не подали мне руки. Они тупо смотрели в пространство и не двигались.