Белая лебеда - Анатолий Занин

Иногда степь разрезали балки, заросшие терновником, дикими яблонями и орехом. А по дну журчал ручей, вбирая в себя маленькие ручейки.

Жарко… На горизонте дрожит марево, и в нем будто волнами ходит лесопосадка. Она стремительно приближалась. А шоссе пустынно. Ни машин, ни людей…

Я сошел у лесопосадки, перед спуском автобуса в станицу. Продрался через густые деревья и кустарник. В каком-то радостном ошеломлении застыл на краю обрыва. Далеко внизу по берегу реки раскинулась станица. Белые и красные крыши домов выглядывали из буйной зелени. И безмерная даль за Доном со всеми многочисленными озерцами и рощицами.

Среди ночи меня растолкал Рубин и повел к Кононову. Спросонья я пялил глаза на островерхие дома с черепичными крышами, на непривычные стрельчатые окна. В просторном зале с дубовыми панелями и потемневшими от времени портретами на закопченных стенах капитан сидел за огромным длинным столом и пил кофе из маленькой фарфоровой чашечки.

— Техник-лейтенант, — строго сказал он, как всегда внимательно всматриваясь в того, кому отдавал приказ. — Повезешь раненых в госпиталь… На обратной дороге заедешь на последнюю нашу точку и заберешь мины и солдата из хозроты.

Кононов развернул карту на столе.

— Мы находимся здесь, — он показал. — Это Алленштейн. Тебе же нужно вот туда. Но вчера в соседней деревне были немцы. Неизвестно, ушли они или нет. На всякий случай езжай старой дорогой… Ты не забыл, как мы ехали? На этом перекрестке повернешь вправо, понял? Госпиталь дальше в тылу… Вот здесь… Вправо, а не влево, запомни…

Я отметил на своей карте маршрут следования, конечный пункт и склад боеприпасов. В хозроте уже погрузили раненых. Их сопровождала Лиза, которая старалась меня не замечать. Да и бог с ней. Что мне с ней, детей крестить? Вопрос исчерпан!

Я трясся в кабине полуторки, только перед самыми колесами дрожала слабо освещенная полоска шоссе. Шофер чутко прислушивался к надрывам машины и неизвестно на кого ворчал.

На том перекрестке уже был шлагбаум, на обочине горел костер, у которого грелись солдаты. Вместе со мной к ним подошел и Ваня. На этот раз он решил все знать. Не доверял?

Пожилой ефрейтор, старший заставы, сказал, что напрямую еще никто не пробовал ездить. Да и пальба в той стороне слышалась недавно.

Ваня Кисляков мельком взглянул на меня и пошел к машине.

— Что же ты молчишь? — спросил я у шофера, забираясь в кабину. — Как поедем?

— Командуй, — буркнул Ваня. — Ты командир…

Нет, все же он верит мне. Но с нами раненые и Лиза. Может, обратно рискнем?

— Ладно, газуй направо.

Разухабистая дорога, на которой скрипел и подпрыгивал «газик», проложена тысячами солдатских ног, машинами и повозками. Мы долго бились у того станционного поселка, но немцев где-то обошли, прорвали оборону.

Неужели немцы решили остаться в мешке? Чтобы сдаться? Война-то кончается. Среди них, конечно, немало фанатиков, но и фриц пошел уже не тот, что был в Сталинграде.

Я вспомнил Сталинград и то, как целыми днями не видел неба над головой из-за дыма и пожаров, и у меня заныло бедро. Что-то в последнее время оно чаще стало болеть.

До госпиталя добрались часа за два. Он располагался в большой немецкой деревне. Сгрузили раненых, и Лиза сказала, что останется в госпитале по своим делам.

— Понятно, — криво усмехнулся Ваня, — какие-такие дела…

Обратная дорога всегда короче, а тут мы намного срезали. Промчались вниз по шоссе, проехали деревушку, в которой еще вчера были немцы, — ни одной души, свернули на хутор, где остался солдат с минами, — тихо.

Часовой издали увидел нас и радостно закричал, замахал. Быстро погрузили ящики с минами, я сказал солдату, чтобы он там в кузове смотрел в оба. Он показался мне пожилым из-за усов и бородки.

Мы опять выбрались на шоссе и помчались к станции. Промелькнули окопы, подходящие впритык к шоссе, а вот и первые дома. Впереди виднелся шпиль кирхи. Я случайно глянул в боковую улочку и обомлел. Вдоль ограды из металлической сетки бежали несколько немцев и что-то кричали, махали нам. Что за черт? Почему они не стреляют?

Метрах в ста впереди от машины из калитки вышли два офицера, увидели полуторку и попятились, закричали во двор, и оттуда выскочило с десяток немцев, но мы уже проносились мимо, и солдат в кузове открыл по ним стрельбу. Впереди появилось еще несколько фрицев, и у одного я увидел пулемет. Ваня вытащил из-под сиденья автомат и подал мне. Я опустил боковое стекло и дал короткой очередью по немцам. Один упал, а пулеметчик, стоя, застрочил нам вслед.

Никто не преследовал нас.

Наш «газик» так разошелся, что вскоре деревня осталась позади; еще несколько поворотов — и нам навстречу попались две наши машины с солдатами. Я рассказал лейтенанту, выскочившему из передней машины, про немцев на станции.

— Кажется, это последние. Офицерье с ними, потому и не сдаются.

Когда машины скрылись за сосняком, я забрался в кузов и увидел, что солдат из хозроты лежит между ящиками, сжимая приклад автомата. И совсем он не пожилой. Просто еще ни разу не брился. А на левой руке не было двух пальцев. Я даже не знал, как его зовут. Достал из нагрудного кармана его солдатскую книжку. Петр Петров.

Вот что ты наделал! И сэкономил-то часа три. Ты-то живой, а вот Петр Петров. На его груди блестела медаль «За отвагу» и был пришит золотой шеврон тяжелого ранения.

Вернувшись в артснабжение, я обо всем рассказал капитану. Он серьезно посмотрел куда-то на мое ухо и ровным голосом сказал, что мы еще удачно проскочили. На той дороге, по которой мы ехали в госпиталь, немцы напали на обоз… Есть убитые…

Я сам не свой вышел на крыльцо… Вот это да… Может, на той дороге хуже бы досталось… Могли бы и не проскочить… Всех бы…

9

Попав впервые на фронт в Сталинграде, я забывал пригибаться в мелких, по пояс, окопчиках, не считал прожужжавшие пули и, не помня себя, раза два ходил в атаку, крича вместе со всеми: «А-а-а! Мать перема-а-ать!» Но когда увидел падающих рядом, разорванных на части, когда меня взрывной волной забросило на колючую проволоку, как-то без бравады научился подавлять страх и управлять собой в бою. Может, потому и выжил…

А этот случай произошел в конце войны в Восточной Пруссии, навсегда врезался в память.

Разбудили странные звуки, похожие на бульканье воды или на всхлипы женщины. Они неслись из недр гулкого чужого дома.

В непонятной тревоге я открыл глаза и приподнялся на локтях. Из черного зева камина пыхнуло прохладой и надсадным запахом сажи. Через мелкие шибки выбитых цветных стекол витража солнечные лучи ослепительными пиками пронизывали огромное помещение. На стенах зала, до половины обшитых темным мореным дубом, висели оленьи рога, картины, изображающие охоту на вепря и пиршество на лесной поляне разодетых дам и мужчин в дорожных костюмах. И еще было два портрета. Величественный мужчина неопределенного возраста и молодая женщина с надменным лицом.

Через зал к дверям шел старший сержант Колесов.

Вчера на закате солнца мы на полуторке с трудом пробились в поместье, постройки которого разбросаны по берегу озера. Шоссе сильно обстреливалось, но капитан Кононов рискнул проскочить прямо к минометчикам. Мы с Борисом Колесовым тряслись в кузове на ящиках с минами.

Полуторка, скрипя и подпрыгивая, мчалась навстречу… летящим снарядам. Рыхлый тяжелый снег по сторонам шоссе был изрыт черными воронками от разрывов, которые то и дело появлялись после пронзительного свиста. Я держался за борт так, чтобы в любой момент выпрыгнуть.

Но мы проскочили, и молоденький лейтенант выбежал из-за угла длинного коровника из красного кирпича и еще издалека крикнул Колесову, которого первым узнал в кузове:

— Мины-то везешь, сержант? А то в замок не пущу!

Кононов сошел на землю, побывал за сараем и подал команду проехать дальше, чтобы сгрузить ящики с минами прямо на огневой.

Четыре полутораметровые стальные трубы минометов, упираясь в круглые плиты и поддерживаемые двуножниками, были прожорливы и смертоносны.

Минометчики взваливали ящики на спины и прямо с машины тащили их к орудиям, открывали крышки, осторожно брали темные сигарообразные мины, опускали их в ствол, и они тут же вылетали с оглушительным хлопаньем.

Патроны, станковый пулемет Горюнова и десятка два автоматов ППС мы внесли в трехэтажный особняк с узкими окнами и башенками на углах. Он и впрямь походил на замок. Не хватало только рва и подвесных мостов. А вот окна в полуподвальных помещениях смахивали на бойницы. В этих местах, как мы убедились, каждый дом был устроен для длительной обороны.

К ночи обстрел шоссе приутих, и вскоре появились обозы с боеприпасами. Приехали все наши. Завскладом Рубин, старшина Красавецкий, сержант Неминущий и старший техник-лейтенант Лабудин.