Последний вираж штрафбата - Антон Кротков

Но пресса капризна и изменчива, как ветреная девка. Те же самые репортеры, что начали создавать ему имидж одного из самых блестящих молодых советских военачальников и перспективного политика, имеющего полное моральное право претендовать на роль наследника своего отца, под конец этой истории могли прикончить его репутацию, создав не менее достоверный образ самого безответственного болтуна на свете. Привыкший общаться с «карманными» советскими корреспондентами, Василий слишком поздно это понял, успев предварительно загнать себя в угол щедро данными обещаниями за короткий срок покончить с предводителем басмачей. В итоге едва начавшийся роман с «четвертой властью» из-за обыкновенного невезения мог закончиться так же, как большинство Васиных романов с первыми красавицами СССР. Его власть, фамилия, деньги притягивали женщин толпами, но вскоре те разочаровывались в блестящем генерале-летчике, лишь только обнаруживали, что он груб, бездушен, часто бывает пьян и потакает только собственным желаниям.

С некоторой задержкой мировые телеграфные агентства передали, что, несмотря на сильные разрушения горной крепости, Амир Шах и его гость Магадмин-бек не пострадали в результате очередной бомбардировки русских. В сообщении также мельком сообщалось, что одна из бомб разрушила стену дворцового гарема.

Получив это известие, Василий потемнел лицом и направился к выходу. На прощание он бросил Нефедову:

— Я бы на твоем месте застрелился…

Борис вышел из здания штаба и застал притаившуюся у дверей банду репортеров с блокнотами и радиомикрофонами на изготовку. Они ждали Василия Сталина, готовые вспышками фотокамер и убийственными вопросами доконать его — срок, в течение которого генерал обещал разобраться с Магадмин-беком, истек. Но у Василия просто не хватило духу выйти к прессе, чтобы попытаться как-то спасти лицо.

К тому же Сталину сообщили, что швейцарские кинохроникеры специально во время интервью посадили его под свои осветительные приборы. В результате все время, что продолжалась съемка, у Василия пот градом бежал по лицу, и он вынужден был постоянно останавливать оператора, чтобы утереться платком. Но выяснилось, что оператор выключал лишь основную камеру, но тайно продолжал снимать запасной. Это была новейшая портативная кинокамера фирмы «Белл энд Хауэлл». Ее легко было скрыть от взгляда снимаемой персоны. И главное — она не издавала такого шумного стрекота, как обычная камера. Поэтому ни сам Василий, ни люди из его окружения не заподозрили подвоха. Теперь швейцарцы обладали информационной бомбой против Сталина-младшего. Ведь достаточно было снабдить интервью с ним соответствующими закадровыми пояснениями, и можно было продать сенсационный ролик за хорошие деньги европейским кинопрокатчикам, а также на самое массовое в мире американское телевидение. В итоге зрители по всему миру должны были увидеть, как потеющий от волнения русский генерал, сын самого Иосифа Сталина, пытается оправдать своих беспомощных летчиков. По данным информатора, ушлые швейцарцы рассчитывали добавить к почти готовому фильму финальное интервью с опозорившимся на весь мир сыном советского лидера.

Помощники предлагали Василию поступить в этой ситуации предельно жестко: реквизировать у киношников кассеты с отснятой пленкой, запихнуть всю журналистскую братию в специальный самолет и выдворить из страны.

Но Василий предпочел просто сбежать от проблем. Чтобы не встречаться с поджидающими его журналистами, он выпрыгнул через окно первого этажа с противоположной стороны штабного здания. Вскоре Нефедов проводил глазами спешно взлетевший личный самолет командующего….

Уставшие ждать главную «звезду» журналюги атаковали вопросами любого, кто выходил из здания.

— Вы не знаете, когда генерал-лейтенант намерен устроить пресс-конференцию? Как фамилия летчика, который разбомбил резиденцию Амир Шаха? Правда ли, что успешный налет совершил не реактивный самолет?

Борису очень хотелось откровенно заявить на весь мир, что его бывший шеф — редкая скотина, который легко предает тех, кто, рискуя жизнью, пытается решить его проблемы. Но Борис промолчал.

Местные ребята-летчики собрали «Анархисту» деньги на билет обратно в Москву. Через несколько дней после своего возвращения отставник в последний раз, как он думал, посетил место своей бывшей службы, чтобы сдать дела и получить последнюю заработную плату. Правда, Нефедов был готов к тому, что его вообще, как персону нон грата, не пустят в здание. Но начальник охраны в фойе Штаба ВВС МВО, взяв в руки просроченное удостоверение посетителя, тут же вернул его Борису и даже козырнул:

— Товарищ подполковник, вас просили сразу зайти к генерал-майору Бабаевскому.

Это был один из заместителей командующего. Направляясь в указанный ему кабинет, Нефедов готовился к любой пакости. Но заместитель командующего встретил Нефедова с радушным благодушием:

— А-а! Вот он — наш борец за свободу восточных женщин! Заходи, заходи, «разрушитель гаремов». Только что о тебе с шефом говорили. Сам он тебя сейчас принять не может, занят. Но велел передать, что раз так все благополучно обернулось, то можешь отправляться выписывать себе командировочное предписание. Шеф дает тебе и твоим парням в Корее еще неделю сроку на завершение операции.

Борис недоуменно глядел на посмеивающегося румяного толстяка в мундире цвета морской волны, пытаясь понять, где в его словах заканчивается шутка, а где начинается быль. С какой это стати Василий вдруг так круто переменился к нему: то стреляться советовал, а теперь чуть ли не шубой с царского плеча жалует. Своим настороженным видом Нефедов очень забавлял скучавшего в ожидании обеда высокопоставленного военного чиновника. Расстегнув жесткий воротничок форменной тужурки и дав волю своему второму подбородку, генерал велел адъютанту накрыть столик в гостевой комнатке. За рюмкой коньяка хозяин кабинета поведал Борису вновь всплывшие подробности совершенной им «Атаки века». И снова нельзя было понять, что в данном повествовании реальный факт, а что часть уже гуляющей по местным коридорам байки про очередной подвиг советского военно-воздушного Геракла.

Из рассказа генерал-майора следовало, что после того, как одна из сброшенных с «Москито» бомб проломила стену гарема в крепости афганского удельного князька и зашибла сторожа-евнуха, многие его жены и наложницы разбежались. Лишившись главной услады, расстроенный наместник провинции через своего шаха запросил у русских мира, обещая им сдать главаря бандитов и его людей.

Видимо, чрезвычайно успешный рейд одиночного бомбардировщика наглядно продемонстрировал вождю пуштунов уязвимость его родового селения перед воздушной атакой, и он решил, что ему выгоднее сдать гостя, чем сориться с соседом, показавшим свою силу…

За эту операцию шесть командиров экипажей стратегической авиации и четверо летчиков Ил-28 были награждены орденами Боевого Красного Знамени. Борис же получил гораздо более важную награду — семь дней отсрочки, которые давали ему время на то, чтобы все-таки загнать на наш прифронтовой аэродром вражеский «Сейбр» и выручить многих своих сослуживцев по штрафной эскадрилье из беды.

Но перед вылетом в Корею Нефедову пришлось еще на несколько дней задержаться в Москве. Подошел черед проходить очередную врачебно-летную экспертную комиссию (ВЛЭК). Без заключения врачей ему бы просто не подписали командировочное предписание. А просить о вмешательстве лично командующего Борис не хотел. Этот человек становился ему все более неприятен.

Раздевшись до трусов, Нефедов обходил одного врача-специалиста за другим. Ему стучали молоточком по коленям, крутили на специальном стуле, проверяя устойчивость вестибулярного аппарата, снимали сердечную кардиограмму.

В завершение подробного обследования мужчина, чье покрытое многочисленными шрамами и следами от ожогов тело лучше бумажного личного дела свидетельствовало о его славной боевой биографии, оказался в просторном, полным солнца помещении, перед длинным столом, за которым восседала почтенная комиссия светил авиационной медицины.

— Что ж, батенька мой, летать вы пока можете, — объявил ему общий вердикт благообразный седой старичок с бородкой клинышком и в медицинской шапочке, — но ограниченно и без больших перегрузок. Мы будем рекомендовать командованию перевести вас из истребительной авиации в военно-транспортную.

— В вашем возрасте уже пора перестать носиться наравне с двадцатилетними мальчишками, — ласково грудным благородным голосом принялась уговаривать подавленно молчащего ветерана миловидная женщина-профессор. — Реактивные самолеты с их скоростями и чудовищными перегрузками — удел молодых. Пора и честь знать, вы и так уже столько сделали для Родины, что хватит на целый авиаполк.