Под грязью пустота - Александр Золотько

Куда-то ушли все звуки. Бесшумно ноги скребли по полу, бесшумно скрюченные пальцы скользили по темному ложу ружья, бесшумно стекали темные сгустки по стене.

Тело продолжало действовать. Руки вытащили из рукояти пистолета пустую обойму, засунули ее в карман – нужно отдать сержанту – новая обойма бесшумно вошла в рукоять пистолета, бесшумно вернулся затвор на место.

Гаврилин сунул пистолет за пояс, наклонился, взял из мертвой руки ружье. Мертвые пальцы дернулись, коснулись его руки, и Гаврилин отстраненно удивился, что тело сына лесника продолжает жить после того, как угасло сознание.

Руки Гаврилина сгребли со стола патроны, сунули их в карманы куртки, два патрона ловко загнали в стволы. Гаврилин понимал, что все это делает он, но одновременно с этим знал, что не хочет этого делать, что он хочет только одного – умереть. Прекратить это…

И все-таки он действовал быстро и ловко. Словно все было отрепетировано заранее. Или все это было заложено в него годами занятий?

Дверь на крыльцо легко распахнулась от удара ноги. Что-то шевельнулось в глубине двора. Почти неразличимое из-за резкой перемены освещения. Ружье в руках Гаврилина выстрелило будто самостоятельно. Огненный сноп перечеркнул темноту.

Ноги почти не держали, и Гаврилин буквально скатился по ступенькам.

Темнота ответила двумя выстрелами. Что-то ударило в стену над самой головой Гаврилина, но он даже не пригнулся.

Кто-то приехал, сказал себе Гаврилин. Люди Краба успели приехать раньше.

Гаврилин снова нажал на спуск ружья, прижимая его приклад к бедру. Он даже не пытался попасть. Просто тело выполняло свою работу.

– Нолик!

Нолик? Он уже слышал эту кличку. В подвале. Нолик. Хруст костей. Ругань. Извини. С глазом не получилось! Теперь он пришел за ним? Теперь Краб прислал его за Гаврилиным?

Тело разом ослабло, и Гаврилин чуть не упал. Все.

Все.

Возле калитки что-то случилось. Кто-то истошно закричал. Гаврилин слышал этот крик, понимал, что человек кричит от боли и ужаса, слышал и остервенелое рычание собаки, но ничего больше не шевельнулось у него в душе.

Для него уже все равно. Гаврилин шагнул в сторону, держась правой рукой за стену. Стоп. В правой руке у него было ружье. А теперь его нет. Ну и черт…

Нужно поднять. Гаврилин попытался наклониться, перед глазами засветился рой назойливо жужжащих светляков. Пришлось стать на колени.

Пальцы нашарили ружье, но поднять его не смогли. Гаврилин лег.

Кто-то кричал, кто-то ругался. Внезапно навалилась сонливость.

Гаврилин все-таки перезарядил ружье. Лежа на земле. К нему сейчас подойдут. Как он несколько секунд назад подошел к парню, истекающему кровью. И самое большое, что он сможет сделать, это нажать на спусковой крючок, не целясь, даже не пытаясь попасть. А просто для того, чтобы сделать хоть что-то.

И может быть ему повезет, и чьи-то нервы не выдержат, и ему будет дарована быстрая смерть, и не будет никто пытать его… И…

Гаврилин пополз опираясь на локти, выгнув спину так, чтобы не беспокоить рану, волоча за собой ружье.

В сторону от крыльца. За угол.

Что-то заставляло его тело двигаться. То ли жажда жизни, только страх перед болью. Он уже полз вот так, борясь с собой и болью. Там, в подвале. Он полз тогда, чтобы прекратить чужие мученья.

А сейчас…

Крик захлебнулся. Выстрел. Еще выстрел. Высокий, нечеловеческий визг. Собака. Снова выстрел. Визг оборвался.

Кто-то закричал, на это раз яростно, со злобой.

Вот и все, подумал Гаврилин, привалился левым плечом к стене и подтянул ружье к себе. Отсюда он никуда не уйдет. Просто не сможет. И не захочет.

Гаврилин вытащил из-за пояса пистолет и положил его на землю возле себя.

Он уже не чувствовал холода. Он не чувствовал, что земля твердая. Он даже не чувствовал боли.

Что-то мягко покачивало его. Волна… Морская волна. И легкий шум прибоя в ушах…

Это было всего полгода назад. Солнце, море, пляж… его первое задание. Задание, которое…

Гаврилин улыбнулся. Тогда он думал, что пережил уже самое тяжелое, пережил страх, пережил ощущение бессилия, пережил многих людей…

Ему тогда показалось, что стать причиной смерти – это верх преступления. «Я займу для тебя место», – пообещал тогда человек. Я займу для тебя место в аду.

Дурак. Хотя о мертвых нельзя говорить плохо. Дурак. Для Гаврилина не нужно занимать место в аду, ему уже просто помогли построить ад на земле.

Спать. Спать. Этому голосу хочется подчиниться. Спать. Подчиниться… Гаврилин вздрогнул.

Подчиниться? Нет. Он уже слишком много подчинялся. Он верил… Он хотел верить… Хватит.

Гаврилин открыл глаза. Темнота.

Чуть сбоку, из-за угла, легкий рассеянный свет. Окно кухни. Тело словно исчезло. Его не было. Было только сознание, подвешенное в темноте. В почти полной темноте.

Шум в ушах усилился. Гаврилин сглотнул. В темноте перед ним что-то происходило. Сквозь равномерный шум пробирались какие-то звуки. Обрывки слов?

Какая-то тень мелькнула на темно-сером фоне. Снова. Стала плотней, замерла неподвижно. Тень, лицо которой было гораздо светлее всего тела.

Это за мной, подумал Гаврилин. За мной.

– А ты мне больше ничего не хочешь сказать? – спросил его в подвале Краб.

Хочу, прошептал Гаврилин. Хочу.

Тень приблизилась. Немного. Просто стали видны глаза на лице. Темные провалы на бледном пятне.

Он ищет меня, подумал Гаврилин. Подумал отстраненно, как о чем-то малозначащем. Он просто слишком высоко смотрит. Он не думает, что кто-нибудь может сейчас лежать на земле. На заледеневшей твердой земле.

Тень… Очень похожая на ростовую мишень в тире. Мишень. Мишень вдруг ожила и решила найти стрелка, наказать его за дыры, пробитые в ее фанерном теле. Мишень, решившая отомстить.

Из-за угла донесся голос. Еще одна мишень. Еще один фанерный силуэт, пронизанный злостью и желанием убивать. Они переговариваются шершавыми фанерными голосами. Им нужно найти остывающий комок плоти, истекающее кровью тело. И сделать его тенью.

Гаврилин поднял ружье, одной рукой. Неожиданно легко. Будто не ружье это было, пистолет. Стволы почти уперлись в силуэт.

– Не повезло, – сказал Гаврилин и увидел, как человек замер.

Гаврилин не мог видеть выражение его лица, он видел только, как напряглось тело, как… Будто четче стали его контуры на сером фоне.

– Не повезло, – зачем-то повторил Гаврилин.

Из-за угла снова послышался голос. Вопросительная интонация. Спрашивает что-то?

Рука стала наливаться тяжестью. Он не сможет долго так удерживать ружье. Не сможет…

– Не повезло… – сказал Гаврилин и нажал на спуск.

Кровь

Нолик закричал. Темная масса ударом швырнула его лицом на забор. Адская боль обрушилась на плечо. Нолик дернулся.

Чудовище рвало его тело, захлебываясь рычанием. Клыки рвали кожу и сухожилья.

Нолик ударил по оскаленной пасти левой рукой. Вернее, попытался ударить, собака успела перехватить руку. И новая вспышка боли. Кисть захрустела на зубах.

Крик, вырвавшись из груди Нолика, уже не прекращался. Больно же, больно!

Собака рванула головой. Нет! На секунду, на крохотную секунду, собака оставила Нолика в покое, ровно настолько, чтобы он понял – у него больше нет руки. Больше. Нет. Руки.

Нолик даже успел поднести к глазам то, что осталось от кисти. В лицо тонкой струйкой плеснуло что-то теплое. Кровь.

Капли попали на лицо. В распахнутый криком рот.

Собака снова метнулась вперед. К горлу. Нолик успел отклониться назад, и зубы снова сомкнулись на истерзанной руке.

Больно, больно, больно, больно…

Тело Нолика билось, разбрызгивая кровь. Запах и кровь доводили обезумевшую собаку до бешенства.

Петрович замер в нерешительности. В каком-то остолбенении он переводил взгляд с дома на бьющийся клубок тел.

Там, возле дома, человек, убивший – лесник сразу понял это – убивший его сына. Здесь…

– Убери собаку! – через забор перепрыгнул Кирилл.

– Я!..

– Собаку!

– Не-е-ет! – голос Нолика поднялся до животного визга.

Собака впилась в его живот, мотала головой, разбрасывая в стороны ошметки и брызги.

– Помоги!

Кирилл ударил собаку ногой в бок. Изо всей силы. Кавказец взвизгнул, но не отпустил жертву. Кирилл схватил собаку за обрубленное ухо, приставил к голове пистолет так, чтобы не задеть Нолика и выстрелил.

Крик человека и визг собаки слились в один жуткий звук. Кавказец отпустил Нолика, попытался повернуть голову к Кириллу, но тот, вцепившись в густую шерсть, удержал голову на месте и снова выстрелил. Еще раз.

Собака замолчала, тело ее судорожно дернулось несколько раз и замерло.

Кирилл разжал пальцы.

Молчал и Нолик. Умер или потерял сознание, подумал Кирилл. Во двор спрыгнул водитель, которого Кирилл оставил в машине.

– Чего тут у вас? Твою мать… – водитель чуть не наступил на тело Нолика.

– Он возле дома, – сказал лесник, – возле дома.