Чистосердечно привирая - Керстин Гир

– Йост хочет просто немного погреметь цепями. При этом он прекрасно знает, что я отрицаю такого рода проявления авторитаризма!

– Что авторитарного в том, что человек пакует чемодан и уезжает? Я бы сказала, что это прямая противоположность.

– Он хочет надавить на меня.

Я покачала головой.

– Он попытался надавить на тебя, но когда заметил, насколько он и Филипп тебе безразличны, он просто ушёл.

Мама выглядела задетой. Она хорошо это умела.

– Как ты можешь такое говорить? Я люблю Йоста, и я люблю Филиппа! Иначе зачем бы я всё это для него делала?

– Что ты для него делаешь? – холодно спросила я. – Ты думаешь, что если ты не дашь ему сдать выпускные экзамены, то докажешь этим свою любовь?

У мамы на глазах выступили слёзы.

– Вы просто не хотите понять.

– Возможно. – Я пожала плечами. – Но возможно, что именно ты не хочешь понять. Во всяком случае, я не думаю, что Йост вернётся. Я от всего сердца желаю ему найти новую жену, которая в состоянии дать ему ту любовь, которой он заслуживает.

Мама начала плакать. Она плакала часто и охотно. Чем патетичнее была ситуация, тем горше плакала моя мать. Меня это оставило совершенно равнодушной. Я протиснулась мимо неё в ванную, более не заботясь о её всхлипываниях. Больше ничего я не могла для неё сделать.

Я поздно проснулась и потому вышла из ванной уже в половину одиннадцатого. Мне надо было серьёзно поразмыслить на тему «маленькое чёрное платье». В моём гардеробе такого не было. И я не знала никого, у кого был бы мой размер.

То есть оставалось две возможности: либо поехать купить себе новое платье, либо надеть что-нибудь другое. У меня был очень красивый чёрный брючный костюм, который годился для любого мероприятия, будь то юбилей фирмы, поход в театр, вечеринка, интервью, свидание или похороны. Поэтому можно было надеяться, что охранники на юбилее впустят меня, если я в нём появлюсь. Я почти уже начала потирать руки по поводу этого простого и одновременно гениального решения, как мне пришло в голову ещё одно упущение: я не подумала о подарке. Что можно подарить своему издателю на шестидесятипятилетие, если с ним лично не знаком? Ладно, он два или три раза пожимал мне руку, но я сильно сомневалась, что он помнил моё имя.

Итак, что мне ему подарить? Пару носков для гольфа? Лосьон после бритья? Бутылку портвейна?

– Ты с ума сошла? – вскричала Карла, когда я спросила её по телефону. – В приглашении ведь ясно написано, что он хотел бы получить пожертвование. Ты можешь выбрать между фондом Питера Устинова и Лоос-Инициативой.

– А это что такое? – спросила я.

– Они продвигают терапевтические группы совместного проживания для душевнобольных, – объяснила Карла. – Чтобы разгрузить больницы.

Разумеется, я выбрала фонд Питера Устинова. Было очень мило со стороны Фредеманна, что он не стал себялюбиво требовать в подарок носков для голфа или портвейна, а позаботился о бедных детях в Африке. У меня на карточке было и так слишком много денег – наконец у меня завелась проблема, которая таковой не являлась.

По дороге из банка и парфюмерного магазина, где я оставила маленькое состояние, я сделала крюк и заглянула к Тони. При этой чудной погоде они все были в саду – Леандер в своей коляске, Генриэтта с Финном в песочнице. Тони сидела на солнце, закрыв глаза и прислонившись к надувной лошади.

– Ты спишь?

Тони открыла глаза.

– Ты шутишь? Что ты здесь, собственно, делаешь, я думала, ты так безумно занята!

– Я хотела только узнать, всё ли у тебя есть, что тебе нужно.

– Да уж, – сказала Тони. – Младенец с поносом, двое малышей, которые сыплют друг другу песок в глаза, муж на курсах повышения – что ещё человеку нужно для полного счастья?

– Я, собственно, думала о памперсах, детском питании и шпинате, – уточнила я.

– Всё есть, – ответила Тони. – Вчера мы пошли в другой супермаркет, верно, дети? Всё получилось как нельзя лучше. Хотя Финн и наклеил одной старой даме на плащ кусок колбасы, но она ничего не заметила.

– Ну ты видишь? – Я одобрительно хлопнула Финна по попке. – Всё удачно!

– О да, – иронически отозвалась Тони. – От чистой радости я бы, разумеется, крепко и безмятежно заснула, лучше всего часиков на двенадцать, но опять получилось только три. А что нового у тебя?

– Йост ушёл сегодня утром.

– В самом деле? Куда ушёл?

– В отель. Во всяком случае, на первое время.

Тони задумчиво закусила нижнюю губу.

– А что мама на это сказала?

– Что-то насчёт авторитарных угрожающих жестов, – ответила я, пожимая плечами. – Она не верит, что он долго выдержит в отеле.

– Почему нет? – спросила Тони. – там у человека есть всё, что ему надо: туалет, кровать и много-много покоя…

– Ты поиграешь с нами, Ханна? – спросила Генриэтта.

– Дааа! – сказал Финн. – Пожалуйста!

– Дааа! – сказала Тони. – Пожалуйста! Я бы могла поспать часок на диване…

– Простите, но совершенно нет времени, – ответила я. – Сегодня вечером я иду на этот юбилей, и я должна ещё душевно, телесно и духовно к нему подготовиться.

– Понимаю, – сказала Тони. – Ну нет так нет. В следующий раз.

На какой-то момент во мне зашевелилось старое доброе чувство вины, но я его энергично подавила. На сей раз у меня было действительно много собственных проблем, и их вряд ли можно будет решить за одну ночь.

Дома я проигнорировала, как могла, траурные физиономии мамы и Филиппа и провела несколько часов в ванной. Я сделала пилинг лица с последующей увлажняющей маской и выщипала брови. Я брилась, делала педикюр, маникюр, намазывалась кремом, красилась, гладилась и душилась парфюмом.

В конце концов я встала перед зеркалом, чтобы решить, какую блузку надеть под блейзер. Лучше всего я выглядела безо всякой блузки, единственно в простом чёрном минимизирующем бюстгальтере. Его можно было разглядеть, если изловчиться, но ни один дилетант (а какой мужчина разбирается в галантерейных изделиях?) не распознает, что он не совсем эротичного сорта. Глубокое декольте я украсила ожерельем из кристаллов Сваровски, подаренным мне Карлой, Виви и Соней на прошлый день рождения. Я в четыре слоя накрасила ресницы, наложила на веки тени трёх оттенков и перепробовала кучу помад, пока не нашла наилучший вариант.

Когда я наконец закончила, пора было выходить. Я погляделась в зеркало и осталась чрезвычайно довольна плодами своих усилий. Даже в моём сбитом с толку состоянии было ясно, что я потратила эти усилия не для бородавчатого кузена Анники Фредеманн, а для Бирнбаума, который, ясное дело, тоже будет присутствовать.

Бородавчатый кузен точно выпадет в осадок, а что касается Бирнбаума, то он при виде меня наверняка забудет, как я выглядела в тине и целлофане.