Чингисхан. Великий завоеватель - Эренжен Хара-Даван

Отряд Кадана на Рождество 1241 года по льду перешел Дунай и, идя по следам Белы, с необыкновенной быстротой прошел Славонию и Хорватию, где был взят Загреб, откуда успел убежать король, и обложил Далматинскую крепость Клиссу (близ теперешнего Сплита), полагая, что в ней скрывается бежавший король, между тем он был в соседней крепости Трогир, окруженной тогда водой. Монголы послали к крепости гласника, который по-хорватски им крикнул, очевидно с целью разложения: «Передает вам хан Батый, вождь непобедимого войска, чтобы не защищали чужих вам по крови короля и его людей, а передайте неприятеля в наши руки, тогда избегнете его участи и не погибнете напрасно». Тем временем король, не считая себя на материке в безопасности, успел отплыть из Сплита на корабле и едва нашел убежище на маленьких островах Адриатического моря, далее от материка под именем остров Кралевац, а затем на острове Рабе. Кадан, овладев Клиссою и бросив Трогир, двинулся обратно тем же путем, получив известие о смерти императора Угедея, выделил один отряд на юг и послал по побережью моря; отряд сжег сербские приморские города Свач и Дриваст,[264] и взял еще города Рагузу (Дубровник) и Каттаро, из коих последний был разрушен монголами, после чего опустошил часть Босны и направился через Албанию, Сербию и Болгарию на присоединение к Батыю. Народ перед монгольской конницей в Сербии и других странах по пути их шествия спасался бегством в горах и непроходимых лесах.

Удегей-хан правил с 1229 по 1245 г., третий сын Чингисхана, после его смерти наследовавший престол

Из главной армии во время ее зимовки был выслан еще отряд в пределы Австрии главным образом в целях фуражировки и глубокой разведки.[265] Отряд этот, проникнув до города Нейштата, только немного не дошел до Вены, которой таким образом посчастливилось избежать ужасов монгольского нашествия. Отряд был отозван к главной армии, которая к концу зимы двинулась на юг и, переправившись через Дунай, прошла в Болгарию, где к ней присоединился Кадан. Сам Батый с войском в то время ударил на города Острогон, Стольни Биоград (Белград), Весприм и Джур. Это было в 1242 году.

Там же Батый получил известие о последовавшей в 1241 году смерти императора Угедея. Он собрал совет из царевичей и старших чинов армии для обсуждения вопроса о судьбе завоеванных в Средней Европе стран и об участи многочисленных пленных, которых монголы вели с собой, пользуясь ими, между прочим, при осадах и штурмах крепостей. В единомыслии со своим вождем совет, признавая необходимым личное участие Батыя на Курултае для избрания нового императора, решил большую часть покоренных стран предоставить их собственной участи, истребив всех пленных и выведя армию в южнорусские степи. Утвержденное Батыем постановление совета было приведено в исполнение.

Перед выступлением в поход вся армия по приказу Батыя была собрана у устьев Дуная, где ей произведен смотр. Это место было выбрано неслучайно. Здесь же на военном совете было решено Молдавию и Болгарию сделать юго-западной границей Батыева удела. Для управления этими двумя землями оставлен полководец Ногай из дома Чингисхана. В 1248 году власть Ногая признала и Сербия.[266] За этими пограничными областями простирались горы: Балканский хребет и Трансильванские Альпы, не представлявшие ценности для скотоводов и степняков, почему эти страны были предоставлены самим себе.

Итак, крайней линией достижения монгольской конницы на западе была следующая: на Адриатическом море Каттаро и Клисса, Загреб в Хорватии и Нейштат под Веной, откуда конница добровольно повернула обратно. Посылка отряда под Вену имела характер глубокой разведки, чтобы знать, кого они имеют впереди себя, а отряд Кадана,[267] гнавшийся за бежавшим венгерским королем Белой IV и загнавший его на недоступные для конницы острова Адриатического моря, напоминает нам действия и задачу уничтожения бежавшего другого главы неприятельского государства Хорезм-шаха отрядом Джебе и Субедея, который так же загнал шаха на острова Каспийского моря с той лишь разницей, что последний там же и умер, между тем как король Бела IV впоследствии вернулся в свою страну, добровольно покинутую монголами.[268]

Трудно не согласиться с мнением генерала Иванина, что страны Европы, не захваченные монгольским походом, своим спасением были обязаны только случайному обстоятельству — смерти Угедея, так как, судя по тогдашнему положению народов Европы, они едва ли были бы в состоянии противостоять натиску армии Батыя, которой предшествовал неописуемый ужас, навеянный бесчисленными кровавыми жертвами венгерской кампании.

Последняя же справедливо может быть отнесена к одной из самых блестящих страниц в истории монгольских завоеваний. Главные операции ею были закончены в каких-нибудь 4–5 месяцев, считая от перехода Батыя через Карпаты до победы на р. Сайо. В этот короткий срок были уничтожены вооруженные силы двух сильных европейских держав, Польши и Венгрии, и парализована армия третьей державы — Чехии, не считая второстепенных противников. Главная заслуга в этих успехах должна быть, по всей вероятности, отнесена на долю участвовавшего в походе старого сподвижника Чингисхана, несравненного Субедей-багатура, который составил план кампании и умело направлял действия молодых царевичей, поставленных во главе армий и отдельных отрядов. Кампания 1241 года ясно обнаружила, что европейские армии, способные к действию только сомкнутыми массами и предводимые невежественными в военном деле начальниками, никоим образом не могли равняться с обладавшими изумительной маневренной способностью монгольскими полками, предводимыми поседевшими в походах вождями — учениками великого Чингисхана.

«Монголы в походе на Западную Европу держались стратегии Чингисхана, причем крупные силы, которыми они располагали, позволяли им в полной мере осуществлять основное его правило — дробить силы неприятеля и разбивать их по частям. Впрочем, и в России, и в Польше этот стратегический маневр мог быть проведен ими тем успешнее, что общегосударственной организованной обороны монголы у них не встретили. В России преобладали центробежные стремления, и князья превратились в вотчинников своих уделов, не имея ни государственного, ни национального стремления к единству; да и Польша переживала такой же удельный период».[269]

Впечатление, произведенное на Европу «татарами», как называли монголов ее народы, было ужасно. Нашествие их было относимо к величайшим бедствиям, когда-либо постигавшим человеческий род. У Matien Paris есть трогательный рассказ о том, с какой чисто христианской покорностью некоторые из западных владык готовы были принять это наказание свыше. «Когда сей ужасный поток гнева Господня господствовал над нами, — пишет этот монах, — королева Бланш (мать короля Франции) вскричала, слушая эти новости: „Король Людовик, сын мой, где вы?" Он, подойдя, спросил: „Мать моя, что вам угодно?" Тогда она, испуская глубокие вздохи и разражаясь потоками слез, сказала ему в рассуждении опасности сей как женщина, но с решительностью незаурядной дамы: „Что же делать, сын мой, при сем ужасном обстоятельстве, невыносимый шум от которого доносится до нас? Мы все, как и святая блаженная церковь, осуждены на общую погибель от сих татар!" На эти слова король ответил печально, но не без божественного вдохновения: „Небесное утешение поддерживает нас! Ибо, если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас, или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно, — мы пойдем на небеса". Таким образом он сказал: „Побьем ли «мы их или сами будем побиты ими, мы все равно пойдем к Богу как верующие ли, как мученики ли". И замечательное слово это ободрило и воодушевило не только дворян Франции, но и простых горожан всех городов».

В Париже, как и по всем городам Европы, служили молебны об отвращении страшной опасности. В 1245 году папа Иннокентий IV собрал совещание в Лионе, где было решено послать к монгольскому императору посольство во главе с 65-летним монахом Плано Карпини, описание поездки которого имеется на русском языке.

Любопытно то настроение, которое было господствующим в Европе в период нашествия монголов и которое так характерно выражено в приведенном диалоге, — сопоставить с психологией другой стороны, монголов, победоносно прошедших к тому времени весь Старый Свет почти от края до края. Эта психология победителей заметно налагает свой отпечаток на их сношения даже с незавоеванными и отдаленными народами и государями. Вот, например, в каких выражениях обращается монгольский император к французскому королю:

«Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего желаешь: мира или войны? Когда воля Небес исполнится и весь мир признает меня своим повелителем, тогда воцарится на земле блаженное спокойствие и счастливые народы увидят, что мы для них сделали! Но если дерзнешь отвергнуть повеление божественное и скажешь, что земля твоя отдаленная, горы неприступные, моря глубокие и нас не боишься, то Все сильный, облегчая трудное и приближая отдаленное, покажет тебе, что мы можем сделать».[270]