Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Да это публичная девка, не видите, что ли? Петь пригласили.

— Не угадали вы! А я знаю, кто она, — заявил протиснувшийся вперед. — Говорите, певица? Тогда кто же остальные? Сейчас все объясню. Те двое не из простых — жены Владыки ада, наложницы Полководца пяти путей — того самого, кто лавку лекарственных трав против управы держит, чиновников ссужает, — его милости Симэня жены. Так что не очень расходитесь! Наверно со старшей женой пришли на фонари любоваться. Ту, в зеленой безрукавке, не знаю, а в красной, с цветами в волосах, ну точь-в-точь жена торговца лепешками У Старшего. Когда тот застал ее с Симэнем в чайной у старухи Ван, Симэнь убил его пинком в живот, а ее себе в жены взял. Вернулся потом из столицы деверь ее У Сун, на него в суд подал, да по ошибке Доносчика Ли порешил. Тут-то его Симэнь и упек на каторгу. Года два не видать было, а нынче вон как похорошела!

— Разойдись! — закричал еще один говорун. — Ну, чего пристали!

Юэнян заметила внизу большую толпу и велела Цзиньлянь с Цзяоэр сесть за стол да послушать романсы, которые по случаю праздника фонарей исполняли певицы. Немного погодя Юэнян встала из-за стола.

— Я больше чарки не в силах выпить. Мы с Цзяоэр откланяемся первыми, а вы, — Юэнян обратилась к Цзиньлянь и Юйлоу, — останьтесь, уважьте госпожу Хуа. Муж ушел, и я беспокоюсь. Дома одни служанки.

Пинъэр никак не хотела отпускать Юэнян.

— Сударыня, дорогая! — упрашивала она. — Наверное, я чем-нибудь не угодила. В такой праздник вы даже не дотронулись до еды, уходите раньше, чем зажигают свет. Если и отлучился господин Симэнь, вам беспокоиться нечего — служанки остались. Вот взойдет луна, и я провожу вас.

— Нет, сударыня, — говорила Юэнян, — я ведь не могу много пить. Пусть сестрицы вместо меня с вами побудут.

— Вы не можете, но госпожа Вторая тоже ни чарки не осушила, — настаивала Пинъэр. — Где ж это видано! Я у вас чарку за чаркой пила, не отказываясь. Вы мне не прощали, а когда снизошли в мое унылое жилище, где я не могу угостить вас ничем особенным, вы не желаете меня уважить.

С этими словами она поднесла Цзяоэр большой серебряный кубок и сказала:

— Выпейте сударыня! Госпожу Старшую не угощаю — знаю, что она не может, а потому подношу маленькую чарочку. — И Пинъэр протянула чарочку Юэнян. — А вы, госпожа Вторая, осушите большую.

Юэнян одарила каждую певицу двумя цянями серебра и, дождавшись когда Цзяоэр допила вино, встала из-за стола.

— Мы уходим, — сказала она Цзиньлянь и Юйлоу, — а за вами слуг с фонарями пришлем. Долго не засиживайтесь. Дом пустой.

Юйлоу кивнула в знак согласия. Пинъэр проводила Юэнян и Цзяоэр до ворот, где они сели в паланкины, а сама вернулась в терем к Юйлоу и Цзиньлянь.

Вечерело. На востоке взошла луна, и в тереме зажгли фонари. Певицы пели, пир продолжался, но не о том пойдет речь.

Расскажем теперь о Симэнь Цине. В тот день он пообедал с Ин Боцзюэ и Се Сида, и они пошли любоваться фонарями. Дойдя до начала Львиной, Симэнь постоял около кисейных фонарей и свернул в сторону. Ему не хотелось, чтобы Боцзюэ и Сида увидели его жен у Ли Пинъэр. Только они отошли от Львиной, им попались Сунь Молчун и Чжу Жинянь.

— Давно, брат, не виделись, соскучились по тебе, — протянули они, отвешивая Симэню поклон. — А вы тоже хороши, разрази вас небо! — заругались они на Боцзюэ и Сида. — Сами с братом гуляют, а нам ни звука.

— Зря, брат Чжу, на них обижаешься. — вступился Симэнь. — Мы только что встретились.

— Фонари поглядели, теперь куда пойдем? — спросил Чжу Жинянь.

— Пошли в кабачок, пропустим по чарочке, — пригласил Симэнь. — Домой не зову. Жены у меня нынче в гостях.

— Чем в кабачок, лучше навестить Ли Гуйцзе, — предложил Чжу. — Случай самый подходящий. С Новым годом поздравим, весело время проведем. На днях к ней заглянули, а она как нас увидела, так у нее слезы и потекли. С тех пор, говорит, неможется. След, говорит, его милости простыл, не навестит. Мы ее успокоили: брат, мол, занят. Выгородили тебя. А сейчас ты свободен, и мы пойдем к ней с удовольствием.

Симэнь вспомнил о встрече с Ли Пинъэр и стал отказываться:

— У меня сегодня еще есть дело небольшое. Пойдемте завтра, ладно?

Но разве от дружков отвяжешься! Пришлось пойти к Ли Гуйцзе.

Да,

Помят цветущий луг под старой ивою —Веселья след, будящий снова страсть!Здесь горы серебра улыбкою игривоюПохищены, чтоб нищим кушать всласть!

Симэнь с друзьями направился к Гуйцзе. У ворот стояла нарядная Гуйцин. Она поклонилась гостям и пригласила в залу.

— Мамаша! Выходи скорей! — закричала Чжу Жинянь. — Его милость привели, нам говори спасибо!

Вскоре появилась старуха. Опираясь на костыль, она заковыляла к Симэню, а после приветствий сказала:

— Чем я, старуха, не угодила вам, зятюшка? Совсем нас навещать перестали. Должно быть, новую зазнобу нашли, а?

— Ты, мамаша, не ошиблась! — поддакнул Чжу. — Какую же красавицу завел господин! Целыми днями у нее пропадает. Про Гуйцзе совсем забыл. Если б его не встретили и не привели, он бы и не подумал сюда заглянуть. Не веришь, мамаша? Вон Сунь Тяньхуа спроси, он скажет. — И, указав на Боцзюэ и Сида, продолжал: — А эти, небо их разрази! С ним заодно блудят — одна порода.

Старуха расхохоталась.

— Дорогой брат Ин! — обратилась она к Боцзюэ. — Тебя мы никогда на грех не наводили. Почему ж ты за нее словца доброго перед его милостью не замолвил? У его милости, известное дело, и дома забот хватает. Говорят, добрый молодец не одной красоткой утешается, а красотка не единственного поклонника заводит. Все медяки — друг другу двойники. Не стану хвалиться, но моя Гуйцзе собой не дурна. Да что тут говорить! Его милость и сами не без глаз — видят!

— Сказать правду, — вмешался в разговор Сунь Молчун, — брат завел себе такую, которая без мамашиного надзору живет. Будет он теперь с поднадзорными путаться?!

— Да не слушай ты этого болтуна, мамаша! — Симэнь шлепнул Суня Молчуна. — Человека загубит этот рассадник беды и зла.

Сунь и остальные покатывались со смеху. Симэнь достал из рукава три ляна серебра и передал Гуйцин.

— В великий праздник я друзей угощаю.

— Не хочу я брать серебро, — притворно сказала Гуйцин и передала деньги старухе.

— Что это значит?! — недоумевала старуха. — Желаете посмеяться над нами, зятюшка? Мы, мол, и в великий праздник не угощаем, вас заставляем раскошеливаться, так что ли? Выходит дело, мы только о деньгах и печемся?

— Мамаша, — сказал выступивший вперед Боцзюэ, — послушай меня и возьми серебро. В Новом году хозяева наперебой угощают. Тащи скорее вино!

— Но так не полагается, господа! — старуха на словах отказывалась, а сама тем временем потихоньку прятала серебро к себе в рукав и, кланяясь Симэню, говорила: — Благодарю вас, сударь, за пожертвование.

— Постой-ка, мамаша! — крикнул Ин Боцзюэ. — Послушай, я тебе анекдот какой расскажу. Повадился парень к красотке в заведение ходить. Раз приходит нарочно в лохмотьях, садится. Полдня просидел. Хозяйка никакого внимания — даже чаем не угостила. «Проголодался я, — говорит, — мамаша. Хоть риску дай поесть». А она ему: «У меня в сусеке хоть шаром покати, а ты рису просишь». «Нету рису, так хоть воды принеси — лицо умыть». А хозяйка свое: «И на воду денег нет. Вот уже который день не носят». Достает парень из рукава слиток в десять лянов серебра и кладет на стол. «На, — говорит, — купи рису и принеси воды». Всполошилась тут хозяйка. «Зятюшка, дорогой мой, кушайте, — лепечет, — лицо, умывайте рис, а рис умоете, откушайте лицо».

Все рассмеялись.

— Как ты умеешь над другими потешаться! — заметила старуха. — Только язык-то без костей — не бывает такого.

— Поди-ка сюда. Что я тебе на ухо скажу… — не унимался Боцзюэ. — Его милость себе новую зазнобу завел. Раньше она брата Хуа ублажала. Зовут У Иньэр, из красной аллеи. Зачем ему теперь твоя Гуйцзе! Он и сейчас не заглянул бы, не затащи мы его силой.

— Не верю я тебе! — смеялась старуха. — Моя Гуйцзе куда лучше У Иньэр, а потом у нас с зятюшкой давняя дружба. Ее никаким мечом не разрубить. Да и сам зятюшка, должна сказать, человек умный, золото от подделки отличить сумеет.

Пока шел разговор, в гостиной поставили четыре кресла, в которые уселись Ин Боцзюэ, Се Сида, Чжу Жинянь, и Сунь Молчун. Симэнь Цин разместился напротив. Мамаша пошла за вином и закусками.

Наконец появилась Ли Гуйцзе. Ее волосы по обыкновению держала шелковая сетка, взятая под жемчужный ободок. Прическу украшали бирюзовые цветы и крапленые золотом, витые шелком ханьчжоуские шпильки. В ушах сверкали золотые фонарики-серьги. Одета она была в белую с узорами шелковую кофту с застежкой. Поверх был накинут зеленый жакет с отделанными золотом рукавами, из-под которого развевалась красная креповая юбка. Будто изваянная из нефрита, стройная и чинная, она поклонилась гостям и села сбоку, рядом с Гуйцин.