Три женщины, три судьбы - Ирина Чайковская

В книге, которую я читала по-итальянски, некоторые куски Лилиных записок были опущены. Возможно, такая редактура была правомерна — пропущенные эпизоды необязательны, в них Лиля описывает незначащих знакомых из дореволюционных лет, пересказывает анекдоты, пикантные сплетни…Стоило ли воспроизводить этот текст в русском издании? И вот, читатель, я подумала, что стоило, ибо Лиля была всякая, в том числе злословящая, суетная, пустая. Что не мешало ей одновременно быть доброй, жалостливой и глубоко чувствующей. Искусство было той стихией, в которой она жила. В 1968 году она пишет в Париж чете Арагонов о только что увиденном фильме «Солярис»: «Все эти дни я под впечатлением этого фильма…К трем молодым ученым, проводящим опыты на одной из космических станций приходят умершие люди, о которых они непрестанно думают. Но это — фантомы, и от ученых этих зависит — уничтожить их, а самим нормально вернуться на землю или навсегда остаться в космосе вместе с ними.

Представляете себе, что приходит ко мне Володя — он и не он. Или Ося — он и не он. Я просто больна после этого фильма, таким возможным кажется этот бред» (стр. 302).

Многие ли из нас, смотря фильм Тарковского, восприняли его так лично, перенеся на себя его коллизию и испытав при этом боль? Не говорит ли это о масштабе личности и об удивительной восприимчивости к искусству? Думаю, не зря Лиля вспомнила этих двоих — Володю и Осю. Они, хоть и рано умершие, были ее неизменными, неуничтожимыми спутниками на протяжении всей жизни, продолжали пребывать в ее «космосе». Они же — Владимир Маяковский и Осип Брик, вместе с самой Лилей — стали главными героями этой книги, написанной талантливым и пристрастным свидетелем.

3. Владимир Маяковский и Лиля Брик: сходство несходного

С осторожностью принимаюсь за это эссе: уж больно щекотливая тема. Мне бы не хотелось уподобиться тем, кто пишет об этой паре в духе желтой прессы. В этом смысле особенно всегда доставалось Лиле. В годы моей юности (1970-е) ее усиленно бросали вниз головой с палубы их с Маяковским общего парохода, упорно старались исключить из биографии поэта. Получалось плохо. В своей статье о наконец-то опубликованных Лилиных воспоминаниях («Пристрастные рассказы, 2003) я писала, как школьницей спросила однажды у сотрудника музея Маяковского: кто эта женщина? Речь шла об обложке поэмы «Про это», на которой красовалось женское лицо с большими широко раскрытыми, даже слегка выпученными глазами. Но странное дело, экскурсовод, словно не слыша вопроса, отвернулся и отошел от меня подальше[249]. Даже поместив в витрине прижизненное издание поэмы Маяковского, музейщики, а вернее, музейное начальство боялось называть Лилю, идентифицировать ее с героиней любовных признаний поэта.

Чего боялось начальство?

Попробую угадать. Лиля не была официальной женой Маяковского, она была женой Осипа Брика, все трое жили в одной квартире. Караул! Безнравственность! Лиля была еврейкой. В 1950-1970-е годы евреи не пользовались доверием и любовью «партии и правительства», наоборот, в стране процветал антисемитизм, насаждаемый и поощряемый сверху. И наконец, старшая сестра Маяковского Людмила Владимировна, ставшая как раз в эти годы Лилиным врагом, стояла на страже приличий и камуфляжа в биографии брата[250].

Помню, в 1970-е фотографии Лили Брик бесплатно раздавали на туристических тропах Грузии, там же туристы могли получить портреты Татьяны Яковлевой. Ее имя тогда тоже было под запретом — как эмигрантки.

С того самого случая в музее меня мучило любопытство — хотелось побольше узнать об истории отношений Маяковского и его подвергавшейся остракизму подруги.

К нашему времени свидетельств собралось достаточно.

Особо отмечу исследования шведа Бенгта Янгфельдта, именно этого «варяга» недоставало маяковсковедению, чтобы заполнить некоторые ощутимые лакуны в биографии поэта и его музы[251]. В этом эссе мне бы хотелось задержать внимание читателей на некоторых не до конца проясненных вопросах, связанных с Владимиром Маяковским и Лилей Брик.

Как они оказались вместе — такие разные?

Он, родившийся на окраине империи, плохо образованный, с не слишком изящными манерами, «пролетарий» по своим привычкам и образу мыслей, и она, родившаяся в Москве в обеспеченной еврейской семье, воспитанная гувернантками, начитанная, знавшая с детства немецкий и французский… Но приглядевшись, увидим, что были у этих, на первый взгляд, разных людей точки соприкосновения.

3.1. Привычки

Начну с малого. Маяковский и Лиля в самом начале их знакомства обменялись «обручальными» кольцами-печатками. На кольце для Лили Маяковский просил выгравировать три буквы ее имени: Лили Юрьевна Брик — ЛЮБ. Размещенные в ряд, они давали бесконечные ЛЮБЛЮ. Лиля, в свою очередь, просила гравера выгравировать на кольце две латинские буквы инициалов поэта W и М, помещенные одна над другой. Графически получалось зеркальное отражение одной и той же буквы. Меня поразило, что в ответ на графический трюк Маяковского Лиля смогла предложить тоже что-то весьма оригинальное.

Не обладая грандиозным талантом Маяковского, она умела ему «соответствовать». Связывалась с издательствами на предмет публикации его книг, писала сценарии, снималась вместе с ним в кинематографе, гоняла по Москве на привезенном им из Парижа «Ре-ношке». Между прочим, Лиля — одна из первых московских жен-щин-автолюбителей. Работала в Окнах РОСТА, и, по-видимому, угловатая резкая графика карикатур Маяковского и Михаила Черем-ных, которые она раскрашивала, ей, «даме из буржуазных кругов», не претила.

В ее записках то и дело наталкиваешься на стиль Маяковского: «Запосещали иностранцы. Японцы через переводчика спрашивали, кто тут Маяковский, и почтительно смотрели снизу вверх»[252]. Не была домашней курицей, тем более наседкой, была весьма революционно настроенной гражданкой и, в отличие от матери и сестры, осталась в Советской России. Одна из первых оценила стихи Маяковского, поняла его масштаб. И говорили они на одном языке, включая тот придуманный ими любовный язык, который многих так раздражает в их переписке. Да, это особый «детский» язык, но ведь и влюбленные — дети, и эти уменьшительно-ласкательные прозвища — Личик, Киса, Лилек, детик, обращенные к ней, и Волосик, Волосит, Волосеночек, Щенит — к нему, эти бесконечные целую целую целую, люблю люблю люблю и твой твой твой, эти подписи-рисунки в виде Щенка и Кисы, — все это родом из детства и говорит о трогательной нежности друг к другу.