Русская Африка - Николай Николаев

Служили русские и в испанском легионе. Однако связанные с этим факты относятся скорее к политической жизни Испании второй половины 30-х годов, чем к нашей теме. К тому же они приводятся чаще писателями, нежели историками. Впрочем, у литературных героев всегда есть реальные прототипы. Так и в нашем случае. Тот же А. П. Лукин напечатал в 1933 г. повесть «Дон Мигуэль», в ней выведены два летчика русской морской авиации из испанского Иностранного легиона. Прообразом одного из них считается H.A. Рагозин, дослужившийся в испанской авиации до чина подполковника. В 1923–1926 гг. он участвовал во франко-испанской войне против мятежных марокканских племен — рифов. Кстати, в этой войне сложили голову десятки (а может быть, сотни) ее русских участников во французской либо испанской форме. В 1930 г. парижский журнал «Часовой» поместил фото памятника погибшим в Марокко легионерам из 1-го кавалерийского полка. На нем высечены 16 русских фамилий. Но ведь погибших было больше. Сколько именно? И всем ли поставлены памятники? Не знает никто. Писатель Лев Никулин, побывавший в 1929 г. в испанской зоне Марокко, посетил среди прочих мест военное кладбище в Сеуте. Поразили его выбитые на надгробиях имена легионеров: «…лежат рядом Мюллеры, Сидоровы, Дюпоны, Смиты».

Да, многие писали о легионе, и писали по-разному. Вспомним З. М. Пешкова. Получив французское гражданство, он несколько лет прослужил в легионе, в частности в Марокко и Алжире, имел чин капитана, командовал сначала ротой, потом батальоном. Весной 1925 г. его полк был брошен на усмирение берберских племен, не признававших власть Испании и Франции. Так, батальон под командованием Пешкова оказался в провинции Таза (Северное Марокко) для ведения боевых действий против армии независимой Республики Риф. В батальоне были представители 26 национальностей. Об умонастроениях Пешкова во время войны против рифов читатель сможет составить собственное мнение, ознакомившись с его книгой «Иностранный легион в Марокко», вышедшей в Париже в 1927 г. Полностью на русский язык книга не переводилась.

Но наш читатель перестроечной поры успел получить представление о ней по обширным фрагментам, которые ввел в оборот биограф Пешкова М. Я. Пархомовский.

Характерно письмо трех легионеров из Тадлы (2-й полк Иностранного легиона). Они писали: «Русские легионеры, оторванные от родины, заброшенные судьбой в дикие пустыни Африки, с трудом получающие русское печатное слово, редко слыша родную речь, просят дорогих соотечественников откликнуться на их просьбу и помочь посильно присылкой русской литературы. Также будут очень рады переписываться и делиться впечатлениями с русским людьми».

Несколько слов о жизни демобилизованных легионеров. У иных она складывалась благополучно, особенно у добившихся получения французского гражданства. Теперь они были обеспеченными пенсионерами и завидными, с точки зрения местных француженок и испанок, женихами. Но не всем жилось безоблачно. Были и такие, чья судьба бесхитростно изображена в стихотворениях тех лет:

Он в тревожном, глухом МароккоОхранял чужие форты,Расцветали, вяли надежды.Но отчаяться — Боже упаси!И теперь — все такой, как прежде, —Он сидит за рулем такси!

Строго говоря, легионеров лишь условно можно считать частью русской общины тогдашнего Марокко. Ведь полки легиона не были привязаны к определенной территории, подвластной Франции. Они постоянно перемещались: с боевых позиций — в тыл; из Марокко — в Алжир, на кратковременный отдых; из Алжира — в новую «горячую точку» тех лет, скажем, в Сирию или Индокитай и т. д.

Иное дело — гражданская диаспора, обосновавшаяся в стране. То был гораздо более стабильный компонент русского присутствия. Численность гражданских эмигрантов определить довольно сложно. Ясно одно: число гражданских лиц измерялось скорее сотнями, нежели тысячами. Первая компактная группа русских прибыла в Марокко из Туниса в январе 1922 г. Заявки на гражданских специалистов рассылались из Рабата и в последние годы. Власти протектората и сам генеральный резидент Лиотэ покровительствовали техническим специалистам из числа русских, в особенности бывшим морским офицерам, и имели на это основание. По данным Земгора, приглашенные маршалом Лиотэ специалисты на новом месте устроились хорошо, нашли заработок и были, в общем, довольны своей жизнью. Но попытки организовать дальнейшие переселенческие акции закончились неудачей, ибо новых вакансий не предвиделось.

Среди длинной череды лиц, появлявшихся на марокканском горизонте, был человек, стоявший особняком. Это адмирал российского императорского флота Александр Иванович Русин. В исследованиях о русской эмиграции в Африке его имя почему-то не упоминается. Между тем…

Александр Иванович Русин в 1882 году окончил Морской кадетский корпус, получил звание мичмана, служил на броненосце «Петр Великий». В 1888 году окончил Гидрографическое отделение Николаевской морской академии, а в 1896 — Артиллерийский офицерский класс.

С 1899 по 1904 год был военно-морским агентом (атташе) в Японии. Принимал участие в русско-китайской войне 1900–1901 гг. Будучи в Японии, успешно работал по линии российской военной разведки. Направил в Россию большое количество важной документальной информации о японском военном потенциале. Эти материалы, и поныне хранящиеся в РГА ВМФ России, насчитывают многие тысячи листов. В силу инертности и косности тогдашнего руководства полученные от Русина материалы остались практически невостребованными (ну как не вспомнить Зорге!).

До самого последнего момента капитан 2-го ранга Русин направлял в центр тревожные телеграммы. В своем последнем сообщении он информировал руководство о сложившейся вокруг него «нервозной обстановке», в частности об аресте японской контрразведкой его японского переводчика и верного помощника Тахакаси. Впоследствии, вплоть до 1917 года, вдова Тахакаси получала пенсию от российского правительства.

События русско-японской войны полностью подтвердили выводы Русина, которого после начала военных действий выдворили из Японии. После прибытия в Россию А. И. Русин в знак признания его заслуг был сразу же назначен начальником морской канцелярии главнокомандующего сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, а затем, вплоть до окончания боевых действий, исполнял обязанности командующего миноносцами в Николаевске-на-Амуре. К тому времени ему присвоили звание контр-адмирала. В 1905 году имеющийся опыт Русина оказался вновь востребован. Русина включили в состав российской делегации на конференции в Портсмунте, где, по сути, стал советником министра иностранных дел Витте и его экспертом по военным вопросам. И в том, что из поражения с Японией Россия вышла с меньшими, чем ожидалось, потерями, есть и немалая заслуга Русина.

В 1905–1907 гг. он командовал линейным кораблем «Слава». В 1907–1908 гг. исполнял обязанности помощника начальника Главного морского штаба. В 1908–1913 гг. командовал отрядом учебных кораблей Морского корпуса, исполнял должности начальника Николаевской морской академии и директора Морского корпуса. В 1913–1914 годы он — начальник Главного морского штаба, а в 1914–1917 гг. — начальник Морского генерального штаба и одновременно помощник морского министра. А. И. Русин являлся ближайшим сотрудником адмирала И. К. Григоровича, руководил разработкой операций ВМФ России. Кроме того, во время войны (1916–1917 гг.) занимал пост начальника Морского штаба верховного главнокомандующего.

Звание адмирала было присвоено А. И. Русину 10 апреля 1916 года. Он явился последним «полным адмиралом» Российского императорского флота, получившим это звание от императора Николая II.

А. И. Русин сыграл важную роль в подготовке к Первой мировой войне. С его участием было обеспечено эффективное применение Балтийского флота с целью воспрепятствования с самого начала войны действиям противника против Петрограда и проникновению немецкого флота в глубь Финского залива. Адмирал лично руководил минированием наиболее важных участков акватории.

Будучи убежденным монархистом, Февральскую революцию 1917 года Русин не принял, чего не скрывал, и с 1 июня 1917 года вышел в отставку. После октября 1917 года эмигрировал во Францию. Был председателем Всезарубежного объединения морских организаций и русской компании в Париже, почетным председателем Общества взаимопомощи бывших чинов императорской армии и флота. События в России после революций, в частности Гражданскую войну, гонения на церковь, интеллигенцию и крестьянство воспринял как личную трагедию. Объективно оценивал опасность военного усиления Германии, полагая, что только СССР может стать серьезным противовесом фашистской угрозе.