У последней черты - Михаил Арцыбашев

И, целясь прямо в грудь белого кителя, он выстрелил.

За громом выстрела он не слыхал испуганного крика в стороне, под деревьями, где стояли секунданты, и не видел, что сделалось с противником. Он только увидел, что все бегут к тому месту, и у всех округленные испуганные глаза на белых лицах.

«А, попало!» — мгновенно пронеслось в его мозгу холодом ужаса и злобной радости.

Адъютант с белым лицом, странно улыбаясь, сделал несколько шагов к нему, потом согнулся, точно раскис, и, оседая всем телом, сел на зеленую сочную траву. Его окружили спины секундантов, и Арбузов ничего не видел дальше. Он сунул длинный пистолет в карман, потом вытащил его, бросил в сторону и пошел назад, к лошадям, как ему казалось, а на самом деле совсем в другую сторону.

Кто-то догнал его и тронул за плечо.

Арбузов обернулся.

— Идите… зовет вас!.. — как-то торжественно и странно проговорил Тренев. Его лицо было бледно и дрожало, как от холода.

— Идите… вы его убили.

— Собаке собачья смерть! — жестоко и мрачно ответил Арбузов.

Тренев вспомнил свои собственные слова и потупился.

— Да, теперь уж что… пойдите, ну!.. — проговорил он.

Арбузов с недоумением посмотрел в его просящие растерянные глаза, пожал плечами и, круто повернувшись, быстро пошел назад.

Адъютант сидел на земле, вытянув обе ноги. Худой доктор в мешковатом военном кителе и фуражке на затылке, сидя на корточках, что-то делал с его животом, и Арбузов из-за его рук прежде всего увидел красно-грязную мокрую рубашку.

«В живот», — машинально подумал он, и дрожь прошла у него по спине, а колени вдруг сладко, мучительно заныли.

Потом он увидел лицо.

Оно было бледно, даже с синеватым отливом, и странно болезненно блестели широкие зубы из-под светлых усов. Глаза, прозрачные и как будто веселые, смотрели в упор на подходившего Арбузова. Поручик Тоцкий и корнет Краузе держали его под руки, и оттого они были протянуты вверх и в стороны, как у распятого.

Увидев Арбузова, адъютант улыбнулся, и еще больше, еще болезненнее блеснули его белые зубы. Но широкий подбородок прыгал и дергался.

— Умираю!.. — хрипло проговорил он навстречу Арбузову. — Руку… теперь все равно!..

Арбузов стоял как вкопанный.

— Руку просит… руку пожать… — шепнул ему кто-то сбоку.

Он с удивлением оглянулся и увидел молоденькое, почти безусое лицо незнакомого офицера с полными слез, совсем жалкими глазами.

Адъютант тянулся к нему, и светлые глаза его становились все светлее, точно в них уже проступала глубина смерти.

— А знаете, эта… ваша Нелли… — проговорил он странным, непонятным тоном, все улыбаясь и блестя зубами, — вчера была у меня… вечером…

Вся кровь прихлынула к голове Арбузова. Бешеное движение броситься и, как собаку, доконать его, ряд страшных, кошмарно омерзительных образов пронеслись у него в мозгу.

— Я ей обещал не стрелять в вас!.. — проговорил еще тише адъютант, и лицо его озарилось таким восторгом, таким не понятным уже никому выражением, что оно все светилось изнутри.

— Мне жаль стало… она несчастная!.. — докончил адъютант, посинел, забился и завизжал, вырываясь, как заяц.

В непроницаемом красном тумане Арбузов чувствовал, что его куда-то повели. Холодный голос корнета Краузе что-то говорил ему, но что, нельзя было понять, и сквозь его слова только слышался дикий страшный крик:

— Больно… больно… ай!

На опушке солнце больно ударило в глаза и ослепило ярким могучим светом. Как бесконечно широк мир, и как прекрасны его голубое небо, белые облака, залитые светом зеленые поля!

XXXI

Близко стала к земле бледная полоса зари, а в черных силуэтах домов, среди слившихся в одну черную массу деревьев тревожными звездами засветились огни. Дул ветер, вечерний взволнованный ветер, как перед грозой, и глухо шумели деревья в саду.

Лето близилось к концу, и в шуме сада уже не слышалось прежних мягких спокойных звуков. Листья шелестели жестко и жутко, холодом и пустотой веяло оттуда.

На балкон вышла Нелли с лампой, поставила ее на стол и села, подперев руками голову. Книга лежала перед нею, но строгие глаза смотрели поверх книги во тьму сада, точно видели там что-то, что надо внимательно обдумать и обсудить.

От яркого света лампы вокруг казалось совершенно темно и черно. Только отклонившись от света, можно было видеть, что небо светлее земли, как вверху быстро и дымно идут тучи, гонимые ветром, и как мечутся в испуге вершины деревьев.

По временам ветер налетал на лампу, и она вспыхивала, точно в ужасе, обдавая Нелли копотью и погружая во мрак. Потом опять горела ярко и светло.

Нелли серьезно и строго, сдвинув тонкие брови и сжав руками виски, смотрела в темноту. Такие же быстрые, дымные и разорванные, как тучи в небе, неслись мысли в ее неподвижной голове с бледным, каменно-напряженным лицом.

Евгении Самойловны не было дома. Нелли знала, где она, подозревала больше, чем было на самом деле, но это уже не возбуждало в ней прежних мучительных, ревнивых представлений. Ей было все равно. Когда после дуэли и смерти адъютанта, этого странного человека с холодным и наглым лицом, о котором у нее осталось светлое святое воспоминание, куда-то исчез Арбузов и пошли слухи, что он пьянствует без просыпу, буйствует, зверствует с проститутками и явно гибнет, в душе Нелли произошел какой-то перелом. Она ушла в себя, затаилась, точно омертвела, и уже не было в ней острых страданий, дум о будущем, а только мрак и пустота. Она как будто ждала какого-то конца, в полном равнодушии и отупении, предоставляя жизни делать с ней все, что угодно, хотя бы самое позорное, самое ужасное, самое грязное.

Кто-то, грустно ступая на ступеньки, поднялся на крыльцо. Нелли подняла голову, но за светом лампы не увидела ничего.

— Это я, — сказал во мраке доктор Арнольди и поднялся на балкон.

Нелли молча протянула ему тонкую бледную руку. Доктор Арнольди, большой и грузный, внимательно посмотрел на ее напряженное лицо, на сдвинутые изломы бровей, на строгие неподвижные глаза и ничего не сказал.

Нелли тоже молчала, и слышно было только, как ветер гудел, и, казалось, что это с шумом бегут тучи в вышине. Доктор Арнольди сел у стола, поставил палку перед собой и скрестил на ней толстые руки.

— Доктор, — вдруг позвала Нелли. Доктор Арнольди поднял голову.

— Что?

— Скажите… если жизнь запутается так, что нельзя распутать ее и жить нельзя, что делать? — странным мертвым голосом спросила Нелли, так машинально, точно это был не вопрос, а часть ее мыслей, которую она выговорила вслух, не ожидая ответа.

— Не знаю… — ответил доктор Арнольди и опустил голову.

Нелли крепче сжала руками виски и опять уставилась в темноту. Доктор молчал. Шумел ветер, и все беспокойнее становилось вокруг, в полном движения и смятения мраке. Точно земля готовилась к чему-то страшному, и оттого в паническом ужасе бежали дымные тучи, метались и жаловались деревья, торопливо носился ветер, не находя себе места.

Какой-то слабый звук раздался из комнаты, и за шумом нельзя было разобрать, что это такое.

Доктор и Нелли подняли головы, прислушиваясь.

Звук повторился.

— Нелли! — разобрали они.

— Мария Павловна вас зовет! — сказал доктор Арнольди, и почему-то голос его дрогнул.

Нелли быстро встала и двинулась к двери, но вдруг остановилась, близко нагнулась к доктору Арнольди и спросила стремительно и жестоко:

— Она умирает?

Судорога прошла по толстому лицу доктора. С минуту он не отвечал ничего, потом шевельнул губами, не мог произнести какого-то односложного слова и только кивнул головой.

Нелли долго молча смотрела ему в лицо, потом неожиданно вскрикнула:

— О, проклятая жизнь! — и стремительно пошла на зов, оставив в ушах доктора это проклятие, полное такой злобы и отчаяния, что он содрогнулся.

Больная лежала на кровати и протянула навстречу Нелли слабые руки.

— Нелличка, мне страшно чего-то… ветер шумит!.. Посидите со мной?.. С кем это вы там говорили?

— Там доктор, — ответила Нелли серьезно и просто, как будто это и не она сейчас прокляла жизнь таким отчаянным криком.

Глаза больной раскрылись. Слабая, умирающая радость осветила ее лицо, и оно вдруг стало таким хорошеньким и милым, что Нелли тоскливо отвернулась.

— Хотите, я позову его сюда? — спросила она глухо.

— Зовите, конечно!.. Доктор! — сама позвала больная.

Послышались грузные шаги. Нелли стояла посреди комнаты и смотрела то на дверь, то на больную. Мария Павловна, не спуская глаз со входа, тихо и радостно улыбалась, и вдруг, когда шаги доктора Арнольди послышались у самой двери, подняла руки и тонкими слабыми пальцами поправила волосы.

Нелли видела это.

Доктор Арнольди вошел.