Убийство по подсказке - Элен Макклой

Послышалось хлопанье крыльев. Ванда вздрогнула, словно в конвульсии, и сцепила руки. Над ее головой пролетела канарейка и уселась на одном из перил лестницы.

— Черт возьми! Что нужно здесь этой птице? — зашипела она, словно змея.

— Эта птичка — замечательный свидетель для нас с вами, — ответил Базиль.

— Не понимаю…

— Напротив, — возразил Базиль. — Мне кажется, что ради этого вы и пришли ко мне. Я видел, как напугал вас вопрос инспектора Фойла о канарейке, и помню, какого я нагнал на вас страха, когда при посещении вашего дома упомянул о своем интересе к канарейкам. Вы уже догадались об истине в тот момент, когда увидели в газете заголовок небольшой заметки об этой канарейке три дня назад. Вы предполагали возможность убийства еще до его совершения, когда полиция поинтересовалась у вашего агента по связи с прессой, не является ли вся эта история с канарейкой вами придуманной уловкой с целью усиления собственной рекламы. Убийца заметил, что вы его подозреваете. Какой бы великой актрисой вы ни были, вам никогда не удастся скрыть страха в подобной ситуации. И когда вы поняли, что ваши подозрения вызывают подозрение и у него, вы почувствовали, что ваша жизнь отныне под угрозой. Вы хотите поскорее его засадить за решетку ради собственной безопасности и пришли сюда, чтобы просить меня об этом. Не так ли?

— Вы на самом деле считаете, что он… меня убьет?

— Как же иначе ему сохранить собственную жизнь?

При тусклом свете накрашенные губы Ванды казались черными углями на фоне побелевшего лица-призрака. Она пошатнулась и крепче ухватилась за перила.

— Мне нужно знать следующее: знаменитые часы на башне небоскреба Тилбери указывают точное время?

Улыбка искривила губы Ванды.

— Значит, вы и это знаете? Мало кто обращает на это внимание.

— То есть вы хотите сказать, что часы не точны?

Улыбка Ванды замерла на губах. Она стала серьезно- сосредоточенной.

— Часы на открытом воздухе на всех высотных зданиях не могут показывать время с точностью до секунды, если только они не покрыты стеклянным футляром.

— Почему?

— Потому что их стрелки подгоняет ветер. Может, его силы недостаточно, чтобы заметно подвинуть часовую стрелку, но на такой высоте, в ветреный день воздушные потоки могут немного изменить положение минутной стрелки, если они перемещаются в нужном направлении. Большинство людей этого не замечают, так как они бросают взгляд на часы на башне раз, два, не больше, Но у меня достаточно оснований для изучения этого явления. Когда я получила свою первую маленькую роль на Бродвее, я жила в том отеле на 45-й улице, где живет большинство актеров в свои молодые годы, в начале своей карьеры. У меня был номер в тыльной части здания, с окнами, выходившими на 44-ю улицу, как и в комнате Сеймура Хатчинса, где он живет в настоящее время. Я поставила свои часы по часам Тилбери и опоздала на десять минут на свидание с продюсером, который обещал мне хорошую роль. Оказалось, что он помешан на пунктуальности, и из-за моего опоздания работы мне не дал. Я поинтересовалась тогда этим странным обстоятельством и выяснила, что по сильно ветреным дням часы на башне Тилбери могут либо спешить, либо отставать на десять минут в сутки. Им, конечно, следовало придумать для них какой-нибудь стеклянный футляр, но, он, конечно, испортил бы внешний вид красивого здания.

— Полиции будет интересно узнать об этом и еще об одном, — сказал Базиль. — Готовы ли вы ответить на мой вопрос?

— Я… — Ванда открыла было рот, но тут же опять закрыла. — Я…

В эту секунду какой-то отливающий синеватой стальной блестящий предмет молнией промелькнул между ними. Послышался гудящий, вибрирующий звук. В стене позади Ванды, на уровне двадцати сантиметров над ее голове дрожала серебристая ручка хирургического ножа. Все лезвие вошло в деревянную стойку. Ванда завизжала, словно раненое животное.

— Нет! Ничего я вам не скажу! Никогда!

Она больше не могла стоять на ногах. Она медленно сползла на пол, на спавшее с ее плеч меховое манто. Ее рот был искажен страхом. Глаза тупо уставились в темноту.

— Включите свет! — прошептала она, обращаясь к Базилю. — Пожалуйста. Он видел, как я сюда вошла. Он знает, что вы остались один в театре. Он понимает, что я пришла сюда, чтобы встретиться с вами и рассказать вам обо всем. Теперь он убьет нас обоих. Включите свет!

Чья-то темная фигура выступила из густой тени.

— Не пытайтесь меня преследовать. У меня хватит на всех вас ножей, — целая хирургическая сумка! И все они отлично наточены!

Легкие шаги удалялись вверх. Голова какого-то человека и его плечи отразились на фоне внезапно вспыхнувшей узенькой полоски звездного света. Кто-то проскользнул через узкую щель приоткрытой двери наверху, ведущей на площадку пожарной лестницы.

Базиль помчался вверх, перешагивая через две ступеньки. Дверь была открыта. Он сделал еще шаг и ступил на последнюю, самую верхнюю, площадку пожарной лестницы. Чья-то темная фигура поджидала его там. При свете звезд лицо человека было едва различимо. В руках его сверкнуло лезвие хирургического ножа.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

РАЗВЯЗКА

Леонард Мартин произносил свои реплики по заранее подготовленному сценарию.

— Безрассудно поступаете, доктор Уиллинг! Слишком безрассудно! Завтра утром вас найдут в тупике с торчащим из груди ножом, а все ваши кости из-за приличной высоты падения превратятся в порошок. Меня им никогда не удастся поймать. Ванда слишком напугана, и будет в глазах полиции единственной подозреваемой, так как именно она просила у Мильхау ключ от служебного входа. Я научился открывать любой замок много лет назад, когда мне поручили главную роль в спектакле «Взломщик», — уступка неизменному пожеланию Мильхау сохранить во всем «абсолютный реализм». Я проник в театр через служебный вход, когда полицейский спокойно прогуливался на противоположном краю сцены. Мне очень легко улизнуть, и никто меня не заметит. У вас нет никаких доказательств, с помощью которых вы можете уличить меня в совершение этих преступлений. Я заколол Ингелоу, а потом Адеана не оставив при этом ни малейшего «ключа», за которые полиция могла бы ухватиться.

Хотя в голосе Леонарда и звучали нотки обычной актерской напыщенной гордости, но все же Базиль замету интонации, свидетельствовавшие о его некоторой неуверенности, скрытом сомнении. Базиль решил сыграть и на том и на другом.

— Да, вы умны и хитры, но умны недостаточно. Инспектор Фойл располагает доказательствами вашей вины.

— Вы лжете! Я вам не верю!

Базиль подумал, что если ему посчастливится остаться в живых, то он никогда в жизни не забудет этих страшных мгновений, когда он столкнулся лицом к лицу с убийцей здесь, на головокружительной высоте, в темноте пожарной лестницы, слабо освещенной мерцанием звезд. Но для этого ему предстояло ухитриться как можно дольше играть на актерской слабости, драматизировать любую ситуацию, заставить Леонарда говорить как можно дольше…

— Вы просмотрели целых три главных «ключа», — спокойно сказал Базиль. — Часы, муха и канарейка.

— О чем вы, черт возьми, говорите?

— Когда было обнаружено, что Ингелоу убит, то ваши часы показывали точно такое же время, что и мои, а часы Рода Тейта отставали ровно на десять минут. Вчера вечером, находясь в кабинете инспектора Фойла, я обнаружил, что мой часы ушли на целых десять минут вперед, когда я сверил их по радио с точным временем Национальной навигационной обсерватории. Таким образом, три дня назад часы Роднея шли верно. Почему же ушли вперед мои и ваши? Потому что я поставил их по часам на башне небоскреба Тилбери, а это случилось как раз перед убийством, а как известно, по сильно ветреным дням часы Тилбери уходят вперед или отстают на несколько минут. Почему же ваши часы ушли на десять минут вперед? Потому что вы их тоже поставили по времени на часах небоскреба Тилбери. Эти часы не видны из театра, и их можно увидеть только с площадки пожарной лестницы. Вы отправились туда, чтобы немного поостыть и успокоиться перед осуществлением своего злодейского замысла и точно поставить свои часы, чтобы не попасть впросак при осуществлении убийства на сцене и вписать незаметно все ваши действия в расписание хода пьесы. Таким образом, вы и были той черной фигурой на лестничной площадке в тот вечер, когда был убит Ингелоу. Вы уронили текст пьесы, принадлежащий Ванде, когда я случайно проходил по тупику, и вы подчеркнули жирным черным карандашом ту строчку, которую должен был произносить Хатчинс: «Ему не уйти отсюда, теперь все против него!» С самого начала Хатчинс заявил, что не подчеркивал эту фразу в тексте Ванды, и у нас не было причин сомневаться в правоте его слов, так как он был вне подозрений. Таким образом, эту фразу должен был подчеркнуть тот, кто не произносил ее в пьесе. Почему? Когда кто-то подчеркивает строчку в пьесе которую сам не произносит, значит, эта строчка становится репликой, необходимой для какого-то сценического действия. Подчеркнутая вами строчка в тексте Ванды была не только «ключом», но и репликой, определяющей «дело», а таким «делом» было убийство Ингелоу. Вам нужна была какая-то реплика, чтобы отвлечь внимание как участников пьесы, так и зрителей от себя, от ваших действий, причем вам нужно было вписать ее в рамки хронологической последовательности действия пьесы, чтобы невзначай какой-нибудь другой актер не помешал выполнению плана. Этот четкий хронологический порядок, рассчитанный по минутам, был в последний момент изменен, когда актер, игравший роль Дезире, внезапно заболел, и его фразы были выброшены из текста. Вы об этом узнали тогда же, когда и я, в картинной галерее, всего за несколько часов до начала премьеры. Придя в театр, вы схватили текст Ванды, единственный текст, где были отмечены сокращения, чтобы убедиться, в какой степени эта неожиданная «операция» отразится на той реплике, которую вы подобрали в качестве сигнала для убийства. Такой репликой должна была стать фраза, произносимая другим актером в то время, когда вы находились наедине с Владимиром, а сокращение роли Дезире могло нарушить одно из этих условий. Могло случиться и так, что одна из фраз произносимых Дезире, и оказалась как раз выбранной вами в качестве сигнала для убийства, и теперь вам предстояло очень быстро подобрать другую, взамен выброшенной из текста. В спешке вы абсолютно автоматически пометили реплику — сигнал для убийства, ей могла оказаться любая строчка, отвлекающая от вас внимание публики. Вы отправились на верхнюю площадку пожарной лестницы, чтобы немного успокоиться и поточнее поставить свои часы, а затем рассчитать время произнесения этой реплики. Мильхау сообщил мне, что вы никогда не жили в маленьком отеле, выходящем окнами на башню Тилбери с часами, где в настоящее время живет Хатчинс, поэтому не знали, что эти точные часы показывают иногда далеко не точное время. Текст пьесы выпал у вас из рук, так как вы испугались, увидев меня и приняв меня за Ингелоу, того человека, которого вы хотели убить, так же как была напугана Ванда, когда я постучал к ней несколько минут спустя. Мы с ним приблизительно одного роста и в тот вечер были почти одинаково одеты, что я заметил сразу же, впервые увидев его в коктейль-баре за несколько минут до начала спектакля. Вы не посмели потребовать от меня текст, опасаясь возбудить у меня тем самым подозрения, когда Ингелоу будет убит при произнесении этой реплики.