Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

— А то, — усмехнулся забрак, не меняя позы. — Я к тому и вёл, ты умный, дойдёт. Мы перед тобой скрываться больше не собираемся. Нас тут пятеро без меня, и все — из академии.

— Лётной? — язвительно спросил Борск, подавив желание рассмеяться. Чувство опасности уже ушло. Он ведь сам ждал подобного после того, как окончательно решил лететь к имперцам. Только не думал, что это будет выглядеть так.

— Да нет, шеф, — дружески усмехнулся ему забрак. — Академии ситхов, конечно.

Только двое

Совещание кончилось. Так, как заканчиваются сборища подобного рода. Стало ясно, что сказано всё. Точка отсчёта от начала разговора, когда вся новая информация выдана, воспринята собеседником и разговор подошёл к логическому концу.

— Спасибо всем и все свободны, — сказал Палпатин.

Вейдер покосился на две парочки, уходящие из императорской каюты. После того как поклонились или отдали честь. Две пары. Гвардейцы прошли мимо своих четырёх товарищей в охране и повернули налево. Там лифт отвезёт их на уровень, который император зарезервировал под свою личную гвардию. А Мара проследовала за Пиеттом. Бросила: «нам как раз в одну сторону», — и органично присоединилась к нему. Направо, к лифтам, ведущим в центральную часть корабля.

Случайный контраст. Рослые гвардейцы. И Пиетт с Марой — оба небольшого роста. Просто как будто было задумано.

Они с императором молчаливо проследили обе пары до лифтов — и отпустили из зоны восприятия. Палпатин обернулся к нему.

— Ну? — спросил император.

— Что — ну?

— Ничего. Воздух сотрясаю.

Вейдер слегка переменил позу в кресле и крепче подобрал плащ.

— Считаете, они задумались? — практически без вопроса произнёс он.

— Задумались они — безусловно, — кивнул Палпатин, со вздохом облегчения откинув капюшон прочь. На волю вышел аккуратный седой «ёжик». — Это даже не вопрос. Им теперь на протяжении нескольких по крайней мере суток будет очень интересно, что за альтернатива такая может быть мне. И ту ли сторону они выбрали…

— Уже гвардия начала интриговать, — с тяжёлым отвращением сказал Вейдер.

— Они ближе всего, — ответил император. — Они видели, что наша пара распалась.

— Да, — хмуро согласился Тёмный лорд. — Теперь, надеюсь, увидели нечто другое.

— Карнор умный мальчик.

— Заметьте, я его не осуждаю.

— Я тоже.

Они взглянули друг на друга. Прошёл маленький промежуток без слов.

— Но думать можно о разном, — как будто без паузы продолжил император. — Например, не накрутил ли старый интриган, чтобы смутить и запутать. Как я говорил, Карнор умён.

— Наша байка о старшем Исард…

— Не байка.

— Прямой намёк.

— Вот-вот… — Палпатин снова вздохнул и взглянул на своего ученика. — Пусть проводят аналогии. Я им дал всю информацию, какую мог. Теперь за дело за ними. Пошли отсюда, — добавил он без перехода. — Хоть кастрюлю свою снимешь.

Вейдер без усмешки кивнул. Иногда он безумно уставал от маски.

Он встал, и они оба прошли через несколько комнат в дальнее помещение императорских покоев. Дверь за ними автоматически закрылась. При этом раздался слабый призвук того особого вжатия воздуха, который определяет полную герметичность. Император подошёл к прибору на стене и задал параметры атмосферного давления и воздушного состава. Оба они молча ждали, когда атмосфера внутри помещения придёт в соответствие заданным нормам, а также когда аппаратура несколько раз проведёт проверку соответствия. Потом мигнула зелёная панель: готово.

— Я и сам чувствую, — сказал император панели, подошёл и уселся в кресло. Обстановка здесь была скудна: два кресла, стол, деловой диванчик. Не для того, чтобы лежать, чтобы сидеть. Из кресла императора была хорошо видна вся комната. И его ученик, который щёлкает крепёжными застёжками на шлеме и маске, отстёгивает их и аккуратно кладёт на столик.

Как всегда, произошёл рефлекторный перебой в дыхательной системе, который зависел исключительно от реакции датчиковой аппаратуры на состояние микростресса. Так люди непроизвольно задерживают дыхание в момент возможной физической или психологической опасности. Только за Тёмного лорда это сделала аппаратура. Потом Вейдер повернулся.

Император давно перестал обращать внимание на внешние данные своего ученика. Один раз уже поплакал. Хватит. Привычный взгляд был скорей взглядом врача, который ищет отклонения от обычного состояния под условным названием «норма». Или, возможно, улучшения в нём. Одно только ощущение было не отменяемо. Но оно давно вошло в обычный набор ощущений и не идентифицировалось как что-то особенное. А вот любому другому это в глаза бросилось. Не общее уродство находящегося перед ним человека. То, как он дышит. Точней, то, что он не дышит. При том, что звук его дыхания был гораздо более отчётлив, чем практически у всех прочих живых существ.

Нашейный медицинский воротник — Вейдер мрачно звал его ошейником — включал в себя несколько биосовместимых гибких трубок, которые через надрез в горле были вживлены прямо в гортань. Лицо при этом оставалось свободным от проводов и аппаратуры, но лицо и не дышало. Не было тех вроде бы не заметных глазу лёгких движений крыльев носа, вдоха рта. Вроде бы — потому что, когда они отсутствовали, это неожиданно становилось очень заметно. Не сразу понятно — что, но пугающие ассоциации с мертвым лицом подсознание услужливо поставляло тут же. И только потом приходило осознание, что происходит, и сразу в некоторой мере успокоение. Потому что осознание приносило хотя бы понимание того, в чём дело и как это работает.

Человек не дышал, за него дышала аппаратура, минуя носоглотку. Место надреза долго определяли, в конечном счёте сделали его в верхней части гортани, хотя мнения медиков на этот счёт разделились. По крайней мере то, что было сделано, оправдывало себя. Этот медицински-хирургический способ был наиболее эффективен. Вживлённую аппаратуру пришлось долго подгонять под совместимость, зато не было ни пролежней, ни каких иных неприятностей с опутыванием проводами. Только после этого возникли серьёзные проблемы с речью. Всё же речь — не только движение языком и напряжение связок, но и определённая циркуляция воздуха в связках. Тем более что и напряжение связок тоже давалось первое время не просто с трудом — оно было технически опасно для способности дышать. Нет, Вейдер не онемел, но он долго учился говорить не просто новым голосом — иным способом. Связки, помимо того, что теперь при использовании их надо было вечно учитывать вживлённые дыхательные протезы, тоже ведь были повреждены, обожжены как при смертельной простуде. И дело было потом уже не в этом. Из-за необходимости заставить жить организм, который жить не мог, пришлось пойти на определённую его перестройку. Как здесь — дыхание машиной напрямую через надрез в горле. Кажется — ничего, а это заставило перестроить всю речевую и дыхательную систему. Извращались как могли.

Анакин долго учился быть лордом Вейдером.

Вейдер же с определённым, пусть хмурым, но удовлетворённым выражением на лице сел напротив.

— Когда-нибудь, — произнёс он, его и голос такого тембра, не искажённого маской, за его жизнь слышал только император, — эта маска меня добьёт. Безумно романтично, конечно — ходить во всём чёрном и не обнажать даже живую кисть от перчатки — но от этого такие пролежни заработать можно…

— Всё романтично, когда со стороны, — кивнул император. — Потому в Империал-сити ты пройдёшь профилактику по всем правилам.

— Вы снова за своё.

— Угу. Сколько раз ты её проходил за последние четыре года?

— Ни разу.

— С чем тебя и поздравляю.

— Зато мой личный рекорд э-э… водных процедур — три с половиной часа, — внезапно хмыкнул Тёмный лорд. — При помощи дроидов, конечно.

— Спринтер, — определил император.

Два человека усмехнулись друг другу. Император машинальным жестом потёр одну из обвисших щёк.

— Вейдер, — сказал он, — мне это надоело.

— Да неужели? — спросил Тёмный лорд, продолжая играть в несерьёзность.

Он-то знал этот тон. Мог и не знать, всё равно сейчас слышал. Холодная, расчётливая злость. Непреклонная воля. Неотменяемое решение.

— Я был слаб на Звезде и нёс всякую чушь, — император взглянул на него в упор. — Полгода. Осталось полгода! Нет, Вейдер, не полгода. Мы с тобой будем жить — долго. Назло всем энфэшникам. Более того, я сделаю всё, чтобы ты стал меньшим инвалидом, чем ты есть, — злость перешла в ожесточённость. — Но это пока мечты, — карие глаза императора по холоду не уступали прозрачным голубым льдинкам. — Первый и насущный вопрос: вычислить и раздавить эту гадину.

— Гадину?

— Я так считаю.