Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав

Кадры революционеров поставляли «кающиеся» дворяне. Кстати, справедливости ради следует заметить, что этот термин задолго до Солоневича использовал народник Николай Михайловский. А другой народник — Петр Лавров — описывал этот типаж словами о необходимости «заплатить долг народу». Дворянское в своей основе земское движение, как мы видели, дало толчок революционной смуте 1905 года. Именно эта часть знати поставляла основные кадры для российской либеральной оппозиции, особенно в начале царствования Николая II. В среде дворян, близких к интеллигенции по мироощущению, был силен уже не столько либерализм, сколько социализм: Герцен, Бакунин, князь Кропоткин, Лавров, Плеханов, Керенский, Ленин, возглавлявшие наиболее радикальные партии и течения социалистического и анархистского толка.

Но удивительнейшая особенность русской революции заключалась даже не в этом. А в том, что ее приближению способствовали представители самых верхов российской аристократии, включая даже некоторых представителей императорской фамилии. Казалось, им бы не знать, что любая революция есть кладбище аристократий. Что, способствуя или не препятствуя падению царя, они обрекают на гибель себя, что в реальности и произошло. Но факт остается фактом. В основе оппозиционности внутри царской семьи лежало уже отмеченное разочарование в венценосной чете.

Что объединяло великих князей и мелких помещиков — это недовольство рядом аспектов политики Николая II, причем аспектов ключевых. Первым объектом общедворянского возмущения стал Сергей Витте, в отношении которого существовало твердое мнение, что он смотрит на сословие «как на паразитов, пользующихся неоправданными привилегиями»[441]. Витте обвиняли за антидворянскую аграрную политику, попустительство мятежникам в 1905 году, излишний либерализм, Манифест 17 октября 1905 года, результаты выборов в первую Государственную думу и парламентаризм как таковой. Дворянство возмущали отсутствие контроля с его стороны за отбором депутатов от крестьян, которые получили наибольшее количество мандатов в I и II Думах и непривычный радикализм парламентариев, от деятельности которых ничего хорошего высшее сословие не ожидало. Отношение мало изменилось и тогда, когда дворянство составит половину депутатского корпуса: 46 % мест в третьей Думе и 53 % — в четвертой. Заметим, что именно IV — дворянская в большинстве своем — Дума пойдет на штурм верховной власти.

Еще хуже было отношение дворян к Столыпину. Говорили, что Александр II с отменой крепостного права отобрал одну половину земли, а Столыпин забирает вторую. Вот свидетельство руководителя Петербургского охранного отделения Герасимова: «Прежде всего, пришлось преодолевать сопротивление великокняжеских кругов, высказавшихся против отчуждения кабинетских и удельных земель. Государь поддерживал в этом вопросе Столыпина и лично говорил в его пользу со всеми великими князьями. Упорнее других сопротивлялся великий князь Владимир Александрович, не сдававшийся на убеждения царя»[442]. Столыпинская аграрная реформа не имела ни малейшей поддержки со стороны дворянства, если не считать его безземельную кающуюся часть. Исключительно негативное отношение вызвали законопроекты по реорганизации местного самоуправления и суда, которые были призваны допустить крестьян-собственников к земской работе. «Особое возмущение дворянства вызвало намерение Столыпина заменить уездных предводителей, фактически восполнявших отсутствие уездного административного звена, коронными начальниками уездов, ликвидировать скомпрометировавший себя институт земских начальников… а также ввести в качестве низшего административно-общественного звена всесословную земскую волость и ликвидировать волостные крестьянские суды, заменив их мировыми судьями»[443], — пишет историк А. П. Корелин. В этом усматривалось непростительное умаление роли уездных предводителей, которых всегда было принято рассматривать как красу и гордость дворянства.

Трудно не согласиться с Екатериной Бариновой, которая пишет: «Дворянство ратовало за сохранение привычного жизненного мира, а во всех изменениях, трансформациях общества обвиняла власть»[444]. Чувство сословной обиды за отсутствие сочувствия и недоверие не только растет, но и культивируется, и всячески выставляется напоказ. Супруг Витте и Столыпина в салонах не принимали. Хотя особа императора в сознании абсолютного большинства дворян по-прежнему вызывала верноподданнические чувства, сила этих чувств очевидно ослабевала. В мемуарах очень большого количества русских дворян Николай II представал как слабый царь.

Хорошим индикатором изменения настроения сословия может служить деятельность Объединенного дворянства. Оно возникло только в 1906 году, хотя разговоры о создании общесословной организации шли давно. В борьбу за сплочение класса вступили и либералы, и консерваторы, последним досталась победа. Первый Съезд уполномоченных губернских дворянских обществ (так официально называлось Объединенное дворянство) состоялся в мае 1905 года, когда его участники еще не отошли от последствий раскрепощенной активности русского крестьянства и больше всего были озабочены поиском путей спасения гибнущего сословия. Съезд провозгласил создание организации, устав которой ставил основной целью «объединить Дворянские общества, сплотить дворянство в одно целое для обсуждения и проведения в жизнь вопросов интереса общегосударственного, а равно сословного». Съезды состояли из уполномоченных от губернских дворянских собраний, избиравшихся на три года, позднее к ним добавились губернские предводители обществ, вошедших в объединение, и избранные от дворянства члены Государственного совета. Исполнительным органом Объединенного дворянства был Постоянный совет, председателем которого до 1912 года оставался граф Бобринский. Затем короткое время им руководил московский губернский предводитель Самарин, уступивший свое место крупному екатеринославскому землевладельцу Ананию Струкову[445].

Политическая платформа Объединенного дворянства была промонархической, однако неизменно включала в себя критику любых реформ как преждевременных, ведущих к демократизации, которая, в свою очередь, угрожает государственным устоям. Водоразделом для организации, как и для всей страны, стал август 1915 года. В день создания думского Прогрессивного блока Струков направил письма Горемыкину, в котором прозорливо возмущался тем обстоятельством, что «передаваемые прессой во все концы страны левые речи, некоторые заключения столичных совещаний и злоупотребление печатным словом являются предвестниками новых смут с целью изменения государственного строя страны. Только незыблемость основ существующего порядка в соединении с твердой единой правительственной властью в центре страны и на местах, врученной Государем лучшим преданным ему и осведомленным людям из обширного русского общества, оградит страну от шатания мыслей и внутренней смуты»[446]. Реакция на демарш Струкова было сильной и разноплановой — от полной поддержки до немедленных решений нескольких губернских дворянских собраний — полтавского, костромского, петроградского — приостановить свое членство в Постоянном совете.

Несколько активных деятелей Объединенного дворянства — граф Олсуфьев, Владимир Гурко, Павел Крупенский, Владимир Львов — вошли в состав Прогрессивного блока. «Только такие слепые и глухие ко всему совершавшемуся люди, как столпы крайне правых, вроде Струкова, Римского-Корсакова и др., могли думать, что замалчиванием можно спасти положение, но люди, глубже вникнувшие в события, ясно видели, что без очищения верхов, без внушения общественности доверия к верховной власти и ее ставленникам спасти страну от гибели нельзя»[447], — объяснял свою позицию Гурко. На Струкова пошла настоящая травля в прессе. К марту 1916 года уже 13 губернских дворянских обществ заклеймили его за чрезмерность верноподданнических чувств. Дальше будет еще интереснее: Объединенное дворянство поддержит борцов с самодержавием.