«Если», 2011 № 06 - Журнал «Если»

У Гамильтона никаких чувств, кроме отвращения, предатель не вызывал. Но с ним надо было работать. Майор знал: люди этой породы под нажимом становятся разговорчивыми, Особенно если внятно и доходчиво, во всех подробностях объяснить, какие неприятности могут свалиться им на голову.

Фальшивая Лиз уже подверглась демонтажу, хотя ее настоящее имя выяснить пока не удалось — задача ведь непростая, требующая много времени. В ее голове самым прихотливым образом сплелось и срослось несколько разных личностей, и этот клубок пугал придворных психологов не меньше, чем облик «кукушонка». Существам вроде этого двойника нужна власть, чтобы жить, как им нравится. Но власть приобретается дорогой ценой — при этом в душе нарушается равновесие. По большому счету, что представляет собой народ, если не скопление душ, знающих, кто они и как бы им хотелось жить? Утрачивая собственную идентичность, ненастоящая Лиз и ей подобные в итоге проигрывают. Они лишают себя будущего и подвергают опасности других. Это даже предательством нельзя назвать. Здесь больше подходит смешанная метафора: когда живую марионетку засовывают в сложную машину равновесия, ее бечевки путаются, обвиваются вокруг тела и пережимают артерии, питающие сердце и мозг.

Офицеры в боевой экипировке собрались в пустом зале торжеств, где прислуга еще не успела убрать со столов. Да что столы — во всем дворце никто даже не помышлял о наведении порядка. Торжественное мероприятие было безнадежно сорвано. Представители великих и невеликих держав разбежались по своим посольствам и яхтам. Наверное, мать Валентина уже выясняет подробности измены — кто в ее делегации продался и почем. Будет отлучение от церкви postmortem[3], и не избежать отступникам адских сковородок.

Гамильтон подумал о Лиз. Затем поднял руку и вынул из воздуха свой пистолет.

Один из саперов принес какой-то прибор, включил обратный отсчет, козырнул и вышел.

— Вперед, «зеленые куртки»! — воскликнул за спиной у Гамильтона офицер знаменитого стрелкового полка.

Остальные упомянули свои подразделения, не менее славные.

Гамильтон ждал. В нем рос тугой ком страха и волнения.

Таймер щелкнул на ноле. Открылась полость в структуре мироздания. Гамильтон и его люди бросились вперед.

Вбежав, они сначала никого не встретили. Пол и сводчатый потолок были покрыты универсальным «пограничным» материалом. Он излучает слабое радужное сияние, отчего все подобные полости вызывают легкое головокружение. Как будто входишь в пещеру Николая Чудотворца. Или попадаешь в посмертный туннель, тот, что уносит душу в мир иной.

Во рту у Гамильтона появился знакомый привкус, это хлынул в кровь адреналин. И не ожиданием скорой и неминуемой схватки он был вызван, а тем чувством, что возникает при попадании в другую вселенную, когда ты слишком далек от родины, полностью оторван от своего Бога.

В складке была гравитация. И правда, денег пруссаки не пожалели.

Маленький отряд продвигался вперед, бесшумно ступая по кромке вселенной. Вот уже близок поворот туннеля, оттуда доносятся голоса.

Четверо офицеров посмотрели на Гамильтона. Он сделал еще пару осторожных шагов — как хорошо, что у форменной обуви мягкие подошвы. Услышал голос Елизаветы, правда, слов еще не разобрать, далековато. Она рассержена, но не сломлена. И не дерзит врагам в ожидании пыток. Спорит с ними, убеждает. Гамильтон не сдержал улыбочки. Они ведь даже не догадываются, с кем связались.

Как бы то ни было, в лагере противника еще не поднимали тревогу. Поставить сигнальные мины в конце складки почти невозможно. Наверное, пруссаки часа два сторожили у входа, но не дождались от оставшихся снаружи сообщников тревожных посланий и расслабились. Гамильтон был уверен, что изначальный план предусматривал дежурство по часам, но Лиз ухитрилась втянуть в спор и караульщика. Представилось, как она стоит сразу за поворотом и, горячась, выкладывает довод за доводом; глаза то и дело косятся на выход, на платье сверху расстегнута пуговка-другая. В прическе у нее тоже есть нож-заколка, но он бесполезен против таких серьезных ребят.

Гамильтон прикинул расстояние. Подсчитал мужские голоса: раз, два, три… Четвертый ниже остальных, и его обладатель говорит не на пиджине, а на чистом немецком. Зандельс. Похоже, его только что разбудили. Он раздражен, спрашивает, какого черта…

Майор выбросил из головы все мысли о Лиз. Посмотрел на товарищей, и они поняли: пора! Сработают сигнальные мины, а может, и не только сигнальные, но все же есть шанс реализовать преимущество внезапности.

Он кивнул.

И все устремились к повороту, готовясь разобрать цели.

Ожидаемо взвыла сирена, но это не остановило англичан. Враги были застигнуты врасплох, да только профи приучены работать на рефлексах — сразу кинулись к оружию, лежащему среди котелков, ящиков, консервных банок…

Гамильтон был готов к тому, что перед ним появится Лиз. «Нельзя на нее реагировать! Ищи цель!»

Он присел и закричал, когда рядом напоролся на взведенную сигнальным датчиком мину офицер. Красный взрыв, клочья мяса по всей пещере… «Зеленая куртка». Эх…

Гамильтон «поплыл», но заставил себя выпрямиться, сфокусировать зрение. Впереди справа и слева двое отлетели как кегли, получив по две пули в корпус, а он двигался слишком медленно, спотыкался — ходячая мишень.

Кто-то из пруссаков успел выстрелить в потолок и тоже рухнул, дважды продырявленный. Взорвался…

Все враги убиты, кроме…

Наконец-то Гамильтон увидел свою цель.

Зандельс. Но перед ним — Елизавета. Закрывает собой каждый сантиметр его тела. А он прижимает к шее принцессы пистолет. На мертвых товарищей не глядит.

Трое пришедших с Гамильтоном офицеров медленно подступали — руки на виду, стволы направлены вниз — и косились на майора.

А тот не опускал оружия. Держал свою цель.

Но на линии огня была принцесса. Все молчали.

Лиз посмотрела в глаза Гамильтону. И в самом деле, две пуговки расстегнуты. Принцесса ничуть не нервничала.

— Ну что ж, — начала она, — ситуация весьма…

Зандельс что-то пробормотал, и она умолкла.

Тишина.

Пруссак рассмеялся, и смех этот нельзя было назвать неприятным. С квадратного лица смотрели живые глаза, уголок рта оттянулся в улыбке. Люди его профессии — Гамильтон это знал — склонны смотреть на жизнь с юмором. И на смерть.

Не было ощущения абсурдности происходящего, о которой рассказывали солдаты, выбиравшие однажды между гибелью и альтернативой. Пруссак, очевидно, обдумывал альтернативу. Просто она всегда кажется дикой военному человеку. В глубине души майор не мог не сочувствовать Зандельсу. Еще неизвестно, как сам поступил бы на его месте.