Зигзаг - Хосе Сомоса

Они серьезно посмотрели друг на друга и вдруг одновременно улыбнулись.

Наперекор распространенному мнению дружба не достигается долгими и трудными усилиями. Мы склонны думать, что самое важное рождается не сразу, но иногда дружба или любовь возникают, как солнце в ненастный день: только что все было серым, а через секунду льется слепящий свет.

В этот короткий миг Элиса подружилась с Давидом Бланесом.

— Поэтому я скажу тебе кое-что, чтобы помочь тебе сохранить этот недостаток, — добавил он. — Кроме того, что ты заносчивая засранка, ты еще и замечательный сотрудник, лучший из тех, с кем я когда-либо работал. Это служит тебе оправданием за твой приход с поздравлениями.

— Спасибо, но… тебе не хотелось, чтобы я тебя поздравила? — неуверенно спросила она.

Бланес ответил вопросом на вопрос:

— Знаешь, что означает в моем случае Нобелевская премия? Морковку. «Теория секвойи» официально не доказана, и мы не можем обнародовать наши опыты на Нью-Нельсоне, потому что они являются засекреченной информацией. Они просто хотят похлопать меня по плечу. Сказать: «Бланес, наука восхищается вами. Продолжайте работать на правительство». — Он умолк. — Как тебе это?

Она задумалась, а потом ответила:

— Мне кажется, это мнение заносчивого засранца, — и состроила язвительную мину.

Теперь рассмеялись оба.

— Один-один, — покраснев, сказал Бланес. — Но я объясню, почему я думаю, что прав. — Он провел рукой по лицу, и Элиса вдруг поняла, что пришло время для серьезного разговора. В комнате не было окон, но шум дождя и гудение кондиционеров проникали сюда через металлическую обшивку стен. Какое-то время были слышны только они. — Ты когда-нибудь пересекалась с Альбертом Гроссманном?

— Нет, никогда.

— Он научил меня всему, что я знаю. Я люблю его, как отца. Мне всегда казалось, что отношения между учителем и учеником в нашей специальности намного ближе, чем в других. — Однозначно, подумала Элиса. — Мы идеализируем наших учителей до непостижимого, но в то же время ощущаем насущную потребность превзойти их. Мне кажется, это оттого, что наша работа связана с одиночеством. В теоретической физике мы становимся чудовищами, запертыми в норах… Мы меняем мир на бумаге. Господи, мы действительно представляем опасность для всех людей… Но я отклоняюсь от темы… Гроссманн — крепкий мужик, настоящий тевтонец, полный энергии. Он уже на пенсии. Недавно у него обнаружили рак… Этого никто не знает, так что не распространяйся про это особо… Я говорю тебе это, чтобы ты поняла, что он за человек. Он не обращает на болезнь никакого внимания и выглядит лучше, чем я, честное слово. Он говорит, что протянет еще много лет, и я ему верю. В 2001 году он уже был на пенсии, но в тот вечер, когда мы получили изображение целого стакана, я пошел к нему домой и рассказал обо всем. Я думал, он обрадуется, поздравит меня. А он на меня посмотрел и сказал: «Нет, Давид», еле слышно, как будто выдохнул. И повторил: «Нет, Давид, этого делать не надо. Прошлое запретно. Не смей касаться запретного». Кажется, в тот момент я понял, почему он ушел на пенсию. Физик-теоретик уходит на пенсию, когда начинает думать, что открытия запретны. — Он напряженно и сосредоточенно смотрел на черно-белые клавиши. Немного помолчав, он добавил: — Как бы там ни было, может быть, Гроссманн в чем-то и прав. Тогда мы еще ничего не знали о Воздействии. Но я имею в виду не только Воздействие. А еще и компанию, финансирующую проект «Зигзаг».

— «Игл Груп», — произнесла Элиса.

— Да. Но это лишь вершина айсберга. Под ней… что под ней? Ты когда-нибудь об этом задумывалась? Я скажу тебе: под ней правительства. А под ними? Бизнес. Воздействие — только предлог. «Игл» во что бы то ни стало хочет скрыть не его, а военное значение проекта.

— Что?

— Ты только подумай. Неужели ты веришь в то, что все деньги, нужные для «Зигзага», идут к нам из-за страстного интереса к Трое, Древнему Египту или жизни Иисуса? Не будь наивной. Когда мы с Серджио показали им изображение целого стакана, в головах иерархов зажглись неоновые огни. В первую очередь в их сложных мозгах загорелось: «Как можно использовать это против врагов?» А потом: «И как можно помешать врагам использовать это против нас?» Что же до Христов, фараонов и императоров, это интересные результаты, не влияющие на конечные расчеты. — Элиса заморгала. Такое объяснение никогда не приходило ей в голову. Она даже не могла представить, каким образом можно использовать в военных целях возможность увидеть далекое прошлое. Но Бланес начал загибать пальцы правой руки в ответ на ее замешательство, словно прочитав ее мысли: — Шпионаж. Космическая съемка изображений, которые могут показать не только то, что происходит сейчас, но и то, что было десять месяцев или десять лет назад, когда враги даже не подозревали о том, что за ними следят. Это полезно для получения данных о тренировочных лагерях террористов, которые так любят кочевать: сегодня они здесь, завтра там, и не осталось никаких следов… Или для расследования терактов. Ничего, что бомба уже взорвалась: это место снимается на видео и производится поиск предшествовавших взрыву событий, пока не находят виновных и не выясняют их точный образ действия.

— Боже мой…

— Да уж, Боже мой. — Бланес скривился. — Всевидящее Божье око. «Большой брат» во времени. Добавь сюда промышленный и политический шпионаж, поиск улик разных скандалов с целью отправить в отставку того или иного президента… Гонка между Европой, которая финансирует наш проект, и США, которые наверняка запустили свой собственный «Зигзаг» на любом из островов Тихого океана. Мы доказали, что с помощью простой видеокамеры можно увидеть все, что случилось в любую минуту и в любом уголке планеты… «Зигзаг» обнажил человечество, и военные хотят первыми на него посмотреть. Их останавливает только одно «но», небольшое, но упрямое. — Он поднес руки к груди: — Я.

Элиса не увидела в этом жесте излишнего самомнения. Видно было, что эта роль Бланесу вовсе не по душе. И его дальнейшие слова были этому подтверждением:

— Я для них как… Как там поется в болеро? — Он напел: — «Я как шип прекрасной розы, что в твое вонзился сердце…» Честное слово, мне не нравится стоять у кого-то на пути. Я уехал из США, потому что они решили вкладывать средства в оружие, а не в ускорители заряженных частиц, и я точно так же уеду из Европы, если «Зигзаг» захотят использовать в военных целях, но я знаю, что нахожусь здесь потому, что они мне платят. Я хочу дать им то, что они просят, можешь быть уверена, но отказываюсь ставить опыты с недавним прошлым. — В его голосе зазвучало волнение. — Я сказал им, что это рискованно, и так оно и есть, Элиса… Очень рискованно, уж можешь мне поверить. Однако это мое личное мнение. Серджио, к примеру, не склонен так осторожничать, но и он в конце концов признал мою правоту. Поэтому они хотят, чтобы мы дальше играли в свои игры: а вдруг найдем что-нибудь, что не будет связано с такими опасностями и что они смогут использовать.

— Когда меня брали на работу, мне ничего об этом не сказали, — проговорила Элиса, пораженная услышанным.

— Еще бы. Думаешь, мне они все сказали? Начиная с одного прекрасного дня, одиннадцатого сентября, мир уже не делится на правду и ложь. Теперь осталась только ложь, все остальное нам никогда не узнать.

Они помолчали. Бланес разглядывал какую-то точку на металлическом полу. Вдалеке гремел ливень.

— А знаешь, что хуже всего? — вдруг сказал он. — Что если бы я отказался, если бы послушался Гроссманна и все бросил, мы никогда не увидели бы лес юрского периода, или рожки динозавра, или женщину на улицах Иерусалима времен Иисуса… Ничто из этого с меня ответственности не снимает, но по крайней мере объясняет мое решение. Это как если бы у тебя был чудесный подарок, а ты не мог никому его показать… Так что, если мне дадут Нобеля, я тебе его подарю. Хочешь? — Он указал на нее пальцем.

— Наверное, нет. — Элиса слезла со стола и, улыбаясь, потянула вниз края своей короткой майки. — Можешь оставить себе.

— Эй, твоя обязанность как ученицы заключается в том, чтобы подбирать то, что не нужно мне. Иначе что нам делать? Не выбрасывать же премию в мусорник?

— Отдай ее Рику Валенте. Он уж точно согласится с удовольствием.

Они снова улыбнулись.

— Рик Валенте… — задумчиво произнес Бланес. — Странный парень. Превосходный ученик, но слишком амбициозный… В Алигьери я постарался получше его изучить и понял, что он мне не нравится. Если бы все зависело только от меня, я бы не взял его на работу, но Серджио и Колин в него просто влюбились.

Какой-то миг она смотрела на него. А потом, уже на выходе из кабинета, сказала:

— Спасибо.

Бланес поднял глаза.

— За что?