Московский лабиринт - Олег Кулагин

Один из наших одногруппников меняет диск. Из колонок — спокойные аккорды. Медленный танец. И Женька идет через всю комнату, идет мимо москвичек… Сначала даже не верится. Его рука бережно и мягко ложится на мою талию. Его губы так близко… Что-то шепчут в самое ухо. Какую-то милую чепуху.

Целый вечер он танцует только со мной. Иногда я перехватываю непонимающие, злые взгляды московских девчонкой… Но мне все равно. Лишь бы чувствовать его прикосновения, слышать его голос…

Не знала, что на высоте такой ветер… Закрываю глаза и поднимаюсь выше… Ветер не унимается, играет моими полосами. Еще выше… Туда, к голубому небу…

Пускай этот сон не кончается.

Лететь целую вечность, раствориться в солнечном свете…

Я вздрагиваю и открываю глаза. Что-то неуловимо изменилось вокруг. Поворачиваю голову. Длинная черная трещина пролегла по небосводу. Она змеится сотнями отростков, она растет с каждым мгновением…

— Так не бывает! — Никто не слышит моего крика. Город внизу продолжает размеренную жизнь. И улицы пока еще залиты светом, и солнце отражается в оконных стеклах. За стеклами — люди. Те, кто мне дорог, те, кого я люблю. Они меня не услышат…

Я мчусь к черной трещине, я пытаюсь удержать ее края… Но небо под моими руками осыпается тускнеющими, безжизненными осколками. Оказывается, небо — такое хрупкое…

Чсрнильно-густая тьма прорывается внутрь. Я не могу её остановить! Во тьме — холодное мерцание живых нитей. Жадными щупальцами они тянутся к городу, они взламывают ярко-голубой купол. И небо не выдерживает — с оглушительным треском раскалывается на миллионы обломков. Падает на дома…

Темнота, густая и непроглядная…

Я вскочила на постели. Сердце бешено колотится. Где я? Да, помню. Пистолет под матрацем.

Выдернула оружие. Пальцы зашарили по стене. Где-то здесь был выключатель…

Свет ночника совсем безжизненный. Заглянула под обе кровати. И даже в тумбочки. Глупо, но я ничего не могу с собой поделать… Будто все детские кошмары вдруг решили вынырнуть со дна памяти…

Никого… Я одна в комнате.

Безотчетный страх не отпускает. Путаясь в рукавах и штанинах, я торопливо натянула одежду. С пистолетом выскользнула из комнаты.

В коридоре дежурное освещение. Еще более тусклое, чем свет ночника. Тишина. Ничего, кроме стука сердца. Мягкое ковровое покрытие делает совсем неслышными шаги моих босых ног.

На мгновение я замерла у двери Артема. Оттуда не доносилось ни звука. Я чуть повернула ручку. Не заперто.

Дверь стальная, как и все другие. Это хорошо — даже из «Калашникова» не пробьешь. Очень осторожно я приоткрыла ее, так что образовалась узкая щель. И сразу услышала равномерное посапывание Артема.

Держа пистолет наготове, ногой распахнула дверь. Даже неяркого света из коридора достаточно, чтобы понять — внутри только физик. Но я все-таки щелкнула выключателем у входа. Вспыхнула неоновая лампа на потолке. Артем заворочался, по-детски причмокивая. Лицо тоже было почти детское, расслабленно-безмятежное.

Я не решилась его будить. Что я ему скажу? Поделюсь своими кошмарами? За последние дни он и так вымотан до предела.

Выключила свет и аккуратно закрыла дверь.

Вдоль коридора таких комнат — по шесть штук с каждой стороны. Заглядывать в каждую? Нет, это уж настоящая паранойя. Враги не станут прятаться под кроватями.

Но лечь спать я уже не смогу.

Остановилась у комнаты Грэя. На то он и доктор…

Постучала и решительно взялась за ручку.

Странно. У Грэя тоже не заперто.

Я слегка толкнула дверь внутрь, но открыть не успела. Волна ужаса накатила внезапно. Я едва не упала, привалившись к стене. Не чувствуя сердца, будто невидимая рука сжала его в ледяной комок. Я и сама превратилась в кусок мертвого льда…

Голубое небо крошится, и живая тьма прорывается внутрь. Не могу ее остановить…

— Что же ты стоишь, Таня… Заходи!

Голос. Его голос.

Снова слышу свое сердце. Маленький испуганный комочек оживает.

Захлопнуть дверь и бежать!

Вместо этого я вхожу в комнату. Бежать бессмысленно.

— Думала, мы больше не увидимся… — Неужели это я говорю?

— Мы слишком крепко связаны, Таня.

Все интонации — прежние. Но человеческого в нем осталось совсем немного. Наверное, последние живые крохи умерли там, в подвале у Слепня. А ещё я чувствую Силу. Куда более могущественную, чем раньше… Да, это уже не он. Только видимость. Словно высохшая оболочка жука, застрявшая в паутине.

В руке у меня «стечкин», но стрелять я не пытаюсь. Пули — это лишь кусочки металла. Такие медленные и такие бесполезные…

— Как вы нас нашли?

Короткий смешок в ответ:

— Неужели ты надеялась спрятаться?

Он сидит посреди комнаты. Уверенный, спокойный. В неярком свете морщинки прочерчены на лице, будто трещинки на цельном куске камня.

Грэя здесь нет. А Чингиз? Он-то у себя? Хотя… чем бы они помогли?

Никто мне не поможет…

Чужая огромная фигура нависла над муравейником. Муравьи суетятся. Но на самом деле — ничего не изменят.

Я говорю единственное, что остается. И слова складываются во фразы, сами собой, будто помимо моей воли. Просто колебания воздуха. Такие же бесполезные, как пистолет в моей руке.

— Михалыч… Я не дамся живой.

— Серьезно? — Опять смешок. — Ты ведь умная девочка. По крайней мере казалась такой.

Он чуть наклоняется вперед, так что я хорошо вижу его внимательные глаза:

— Ради чего, Таня?

— Тебе трудно понять…

— Хочешь сказать, я — нелюдь поганая? — он иронически щурится и знакомым жестом приглаживает короткий ежик седых волос. — Только ты упустила одну маленькую деталь. Кто ты сама?

— Я…

— Разве обычная, пускай и самая везучая, девчушка выжила бы на твоем месте? Эти американские придурки извели на тебя кучу боеприпасов, угробили вертолет. И что толку? — Он улыбается: — Чтобы завалить дело, поручи его людям. Ты давно уже не человек, Таня. Не надо бояться правды.

— Правда в том, что вы — зло…

— Опять пустые слова. Неужели тебе нравится, когда тебя используют? Словно марионетку. Сначала американец, теперь эти… — Он сокрушенно качает головой: — Как можно быть такой наивной. Неужели после «Матрикса» до тебя не дошло? — Старик встает и делает несколько шагов взад-вперед по комнате: — Называем по порядку. Удачливый уголовник, возомнивший себя Штирлицем. Прожженный циник, любитель копаться в чужих мозгах. Инфантильный переросток, для которого почти нет разницы между реальностью и вирт-игрушкой. — Это твои борцы и герои, Таня? Подставляющие тебя на каждом шагу. За них ты готова умереть?

Он продолжает говорить, расхаживая по комнате. Уверенно извлекает мои полуосознанные страхи и опасения — то, о чём не хотелось думать, что спрятано в самых потаенных закоулках… Он будто оплетает меня коконом, и невидимые нити с каждым витком перечеркивают мою память и волю.

— Страна, народ… Да начхать им на это! Они играют в Сопротивление, Таня. Так же, как другие играют в «Вар-крафт» и «Дум». Только в этой игре вместо нарисованных фигурок — живые люди, которых посылают на смерть!

Я почти чувствую холодные прочные нити. Не на коже… Где-то внутри меня. Нити вращаются. Все быстрее. Сливаясь в темную воронку, куда меня неотвратимо затягивает. Всё глубже, всё темнее…

Пальцы судорожно хватаются за косяк. Нет, это меня не удержит. Душно, почему так душно… Рву ворот камуфляжной куртки… Почему в комнате так темно?

Старик говорит. И каждое слово с пронзительной ясностью отдаётся у меня в голове. А лампочка над кроватью тлеет всё слабее. Будто слова Михалыча впитывают свет.

— Они ничуть не лучше «охранки», Таня. Не лучше Рыжего. Это — оборотные стороны одной медали. Часть одной и той же системы.

— Нет…

— Они живут нынешним хаосом. Разве в нормальной стране Чингиз имел бы такие доходы? Разве станет он что-то менять? Половина тульского правительства имеет процент с его бизнеса.

Комната давно погрузилась во мрак. Только фигура Старика отчетливо различима, будто светится изнутри. И глаза… Его глаза заглядывают внутрь. Они смотрят со дна той воронки, куда я падаю.

— Чингизу плевать на людей, Таня. Люди — только материал. С его доходов можно было бы накормить в Москве всех голодных, дать теплый кров всем бездомным. Вместо этого он строит резиденции, он ездит на новеньких «иномарках», он тратит миллионы на дорогостоящее развлечение — игру в «подполье».

— Чем вы лучше? — отчаянно пытаюсь затормозить падение.

— Лучше. Мы с тобой — лучше. Мы способны уничтожить хаос. Человеку, обычному человеку, надо так мало. И никогда, во все времена, ему этого не давали. Мы дадим. Ты ведь стремишься к этому не меньше меня, Таня. Ты мечтала об этом. Счастливые люди на светлых улицах, надежда и любовь в сердце…