Граф Платон Зубов - Нина Молева

— Ах, этот наш лихой красавец! Зовите же его сюда. Я с удовольствием дополню донесение впечатлениями очевидца.

— Моя императрица! Ваше императорское величество!

— Да вы никак прямо с дороги, мой друг?

— Пыль на моем платье не подходит к дворцовым покоям небожительницы, но она по крайней мере свидетельствует, как торопился его владелец пасть к ногам своей повелительницы.

— Ценю вашу службу, Валерьян Александрович. Вы меня сердечно тронули своим усердием и тем более утешите своим рассказом. Нет-нет, сейчас, немедленно. Вы куда направились, Храповицкий?

— Я думал сообщить Платону Александровичу.

— Это совершенно лишнее. Наш гонец сам все расскажет брату, а пока — вы свободны. Я хочу обстоятельно побеседовать с нашим героем.

— Государыня, я не заслуживаю пока этой оценки!

— Но как я вижу, надеетесь заслужить в будущем.

— Если Господь будет снисходителен к моим самым заветным желаниям. Мне кажется, место мужчины на ратном поле. Я далек от полей дворцовых, хотя они и обладают огромной притягательной силой.

— Не будьте так категоричны, мой друг. В жизни надо отведать вина из каждого бокала. Но ваш военный пыл мне очень импонирует. Итак, я жду рассказа.

— Вы знаете, ваше величество, как долго длилась осада Измаила.

— Конечно, знаю и тем более любопытно, что же могло подвигнуть светлейшего на штурм. Здесь в Петербурге нам стало казаться, что он просто не хочет расставаться со своим сказочным подземельем.

— Государыня, я военный и мне негоже опускаться до простых пересудов.

— Нет-нет, Валерьян Александрович, я приказываю вам отдать мне полный отчет. К тому же мы с вами одни, и ни до чьих ушей ваш рассказ не дойдет. Смелее же, мой друг.

— Раз вы приказываете, ваше величество… Среди офицеров ходили толки, что всему виной княгиня Долгорукова. Светлейший решил порадовать Екатерину Федоровну зрелищем штурма крепости и потому вызвал к себе Суворова. Злые языки толковали, что стопушечной пальбой и батальным огнем князь надеялся одержать наконец победу над сердцем строптивой красавицы.

— А вы тоже находите Долгорукову необыкновенно красивой?

— Ни в коем случае, ваше величество! Княгиня несомненно кажется такой людям… среднего вкуса. Я свой собственный ставлю гораздо выше.

— Любопытно! Но вернемся к делу. Слухи слухами, а Суворов?

— Суворов прибыл к Измаилу 2 декабря девяностого года и тотчас же велел начать готовить фашины для засыпки рвов и штурмовые мельницы, а 7 декабря послал сераскиру ультиматум сдать крепость.

— Вот так, ни с того, ни с сего?

— Но турки же видели приготовления. В них участвовали тысячи человек, и все на их глазах.

— Видели и сложили оружие.

— Нет, ваше величество, сераскир прислал отказ. Тогда Александр Васильевич собрал 9 декабря военный совет, который единогласно высказался за штурм.

— Даже единогласно! Все были единого мнения?

— Все, ваше величество. Тогда князь Рымникский перецеловал всех генералов и сказал удивительнейшие слова: «Сегодня молиться, завтра учиться, послезавтра — победа либо славная смерть».

— Удивительный человек. А каков был расклад наших сил? Вы помните его?

— Как же иначе, ваше величество! У Суворова была 31 тысяча войска, но из них 15 тысяч нерегулярных и плохо вооруженных. Фельдмаршал распорядился за сутки до штурма начать обстрел Измаила из 600 орудий, а затем наши ворвались в крепость и еще десять часов сражались внутри нее. Туркам помогали даже женщины. Это был кромешный ад, ваше величество. Нашим не было равных, но и неприятель сражался отчаянно.

— А наши потери — они очень велики?

— Все относительно, государыня. Турки потеряли 23 тысячи, в том числе шестьдесят пашей. Наших убито 4 тысячи и ранено шесть. Особенно упорным оказался сираскир. Он заперся в каменном здании с отрядом из тысячи отборных воинов. Шесть дней пришлось очищать город от трупов, как мне удалось узнать позднее.

— И наши ни разу не дрогнули, не пытались отступить?

— Государыня, я сам участвовал в бою, а не был сторонним наблюдателем. Мне трудно отвечать за всех. Знаю точно об одном эпизоде. Когда колонна под командованием Кутузова остановилась от сплошного вражеского огня, Суворов велел передать Кутузову, что жалует его комендантом Измаила, и движение возобновилось.

— Друг мой, я хотела бы видеть в вас продолжателя военных талантов Суворова. И его удачливости.

— Государыня, под вашими знаменами! И при капле вашей благосклонности.

— Первое вы уже имеете, второе я могу вам обещать.

— У вас не будет оснований раскаиваться в вашей душевной щедрости, моя императрица. Вы разрешите мне так к вам обращаться, ваше величество? Или я нарушу тем придворный этикет?

— Воину не могу не разрешить.

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. В. Храповицкий, П. А. Зубов.

— Начало этого года не видится мне удачным, а продолжение явно достаточно туманно.

— Вы имеете в виду поражение принца Кобургского под Журжею, ваше величество?

— Да, конечно, сразу после Нового года. Но главное — смерть австрийского императора. Иосиф II никогда не был со мной ни достаточно откровенен, ни по-настоящему дружелюбен. Но мы знали друг друга, неоднократно встречались. В конце концов, он был весомым союзником в борьбе с Портой.

— Не всегда, ваше величество.

— Ты прав, Храповицкий. Не всегда, и все же. А теперь чего можно ждать от Леопольда II. Наши агенты доносят, что он откровенно склоняется к мирным переговорам с Портой через посредство Англии и Пруссии. Уже намечен соответствующий конгресс в Рейхенбахе.

— Вы отказались от участия в нем, ваше величество.

— Не могла не отказаться. Для России это совершенно ненужное предприятие. Кстати, какие у нас данные о новом императоре? Пересмотрите их.

— Этих сведений, государыня, и мало, и достаточно для общих выводов. Леопольд будет искать мира. Это его характер — в высшей степени осторожный.

— Если не сказать трусливый. Он ведь занял после смерти своего отца Тосканский престол и начал проводить, хотя и очень умеренные, но все же последовательные реформы.

— Но, государыня, можно ли их назвать реформами Леопольда. Ведь императрица Мария-Терезия фактически доверила руководство Тосканой не ему, а своим довереннейшим лицам — маркизу Ботта и графу Розенбергу. Леопольд в лучшем случае двинулся по уже проложенной колее.

— А насчет силовых действий, как ни говорите, состояние империи вынудит его к более решительным мерам.

— Поживем — увидим. На сегодняшний же день мир с турками — его открыто заявленная цель.

— Вы хотели что-то добавить, Платон Александрович?

— Не знаю, вправе ли я вмешиваться в ваше обсуждение, государыня, но, по моей мысли, интересы России лучше было бы обратить к Востоку — вот это настоящая перспектива расширения нашего влияния.

— Интересная мысль. Хотя и на будущее. Пока нам надо развязать турецкий узел и довести военные действия до выгодного мира.

— Это естественно, ваше величество. Но на Востоке мы не будем иметь настоящих соперников, а союз с Россией будет являться для тамошних правителей настоящим благом. Ведь недаром государь Петр Алексеевич стремился к Каспийскому морю.

— Вы всерьез стали интересоваться политикой, мой друг? Это меня искренно радует. Вы становитесь моим настоящим помощником.

Обуховка. В. В. Капнист и П. В. Капнист.

— И что ты мыслишь, Петр Васильевич, по поводу французской конституции? По душе ли тебе ее новации? На мой взгляд, переломали французы все, что только могли, никаких старых порядков и установлений не оставили, а вот о том, как новый-то дом по такому чертежу строить — толком не продумали. Да и куда им — в такой-то сваре! Никто никого не слушает, до соседа докричаться не может. Читал ли самый текст-то?

— Еще бы не читал. Кажется, наизусть заучил.

— Так объясни, Бога ради, в чем у них дело? Короля-то они никак сохранили. А к чему он им теперь, если без власти?

— Тут, друже, такая заковыка у них получилась. Король — это как бы представитель всей нации. Власть у него исполнительная, но действовать он может только через министров, а те, в свою очередь, не ему подчинены, а собранию.

— Головоломка, ничего не скажешь. А прок-то от таких выкрутасов какой?

— Да еще не все это выкрутасы. Король имеет наследственную власть, а все другие власти выборные. Министров он назначает, а те править по-настоящему ничем не могут, потому что нет у них от них одних зависимых чиновников. Выборными-то как распорядишься?

— И страну они вроде как по-новому разделили.

— По-новому — на 83 департамента. И в каждом департаменте своя администрация избирается, даже мировые судьи. Оно и выходит, что центральная власть им вовсе не нужна.