Хевен - Вирджиния Эндрюс

Лицо дедушки, пересеченное тысячами морщин и морщинок, увядшее, бледное и болезненное (хотя на самом деле он не был так стар), сделалось мертвенно-бледным.

– В священном писании сказано: чти мать свою и отца своего. Помни об этом, Хевен, детка.

– Почему же там не сказано: чти детей своих? Почему, дедушка?

Разразилась снежная буря. Снег замел нашу хижину до самого верха окон, засыпал террасу. Том вышел и раскидал снег от окон, но ледяной нарост не позволял видеть улицу. Хорошо еще, что отец привез еды, идо его следующего приезда у нас было на чем продержаться.

Без Нашей Джейн и Кейта в доме воцарилась тоска. Я забыла обо всех проблемах, которые доставляла мне сестричка, забыла ее жалобный плач, ее капризный желудок, который трудно было ублажить. Я помнила только ее нежное тельце, ее милый затылок с кудряшками, становившимися во сне влажными. Свернувшись в кровати, Наша Джейн и Кейт были похожи на двух спящих ангелочков. Я помнила, как Кейту нравилось, когда его укачивали, как он любил послушать какую-нибудь сказку или историю на сон грядущий, и я ему тысячу раз их рассказывала. Помнила, как он целовал меня на ночь, помнила его крепкие ножки, помнила, как он своим тонким голоском произносил молитвы, стоя на коленях рядом с Нашей Джейн, босоногий, с подогнутыми розовыми пальчиками. У них никогда не было подходящей ночной одежды. Я всхлипнула и почувствовала себя плохо; во мне закипала злость от воспоминаний, и она отливала во мне пули, которые рано или поздно поразят того человека, который принес мне столько страданий.

Бедный дедушка совсем перестал разговаривать. Он сделался молчаливым, как при бабушке. Не вырезал, не пиликал на скрипке, только смотрел в бесконечность и раскачивался – туда-сюда, туда-сюда. Изредка он произносил молитву, на которую никогда не получал ответа.

Все мы молились и не получали ответа. Я видела сон, будто Наша Джейн и Кейт просыпаются и оказываются в том самом счастливом рождественском утре. На них симпатичные красные фланелевые пижамки, они играют в элегантной гостиной, где стояла раскидистая рождественская елка, а под ней лежало множество совсем новеньких игрушек и одежды. С веселым, но беззвучным смехом, как это бывает во снах, братишка и сестренка носятся по комнате в миниатюрных машинках, а Наша Джейн даже залезла в кукольный домик. Как они, суетясь, вскрывая коробки с подарками, где масса разноцветных длинных сетчатых мешочков с апельсинами, яблоками, конфетами и жевательной резинкой, пакетов с печеньем. Потом они садятся за стол – длинный, покрытый накрахмаленными скатертями, искрящийся хрусталем и сияющий серебром. На большом серебряном блюде им приносят огромного индюка с золотисто-коричневой корочкой, а вокруг него лежат все те яства, которые мы ели с мисс Дил в ресторане. Был там и тыквенный пирог, какой я видела в красивом журнале. Вот такую жизнь получили Наша Джейн и Кейт в моих снах.

Фанни все время ныла, недовольная тем, что не ее выбрали эти богатые люди в красивой одежде, приехавшие на огромном автомобиле.

– Эта богатая леди вполне могла бы выбрать меня, а не Нашу Джейн, – в сотый раз повторяла она. – Если бы у меня было время вымыть голову, помыться. Ты всю горячую воду истратила на них, Хевен! Ты эгоистка! Этим богачам я не понравилась, потому что показалась им не такой чистой. И почему отец не предупредил нас, чтобы мы подготовились?!

– Фанни! – воскликнула я, не выдержав ее нытья. – Что тебе не нравится? Какая тебе радость – уехать с чужими людьми, которых ты совсем не знаешь? Один Бог знает, что там ждет… – Я не смогла договорить и заплакала.

Подошел Том и стал успокаивать меня:

– Все будет хорошо. Они действительно, похоже, богатые и приличные люди. Адвокат – человек интеллигентный, иначе быть не может. Ты подумай, лучше было бы, если бы папа продал их таким же беднякам, как мы сами?

Как и ожидалось, дедушка принял сторону своего сына.

– Люк делает только то, что считает лучшим. И ты, девочка, придерживай язык, когда увидишь его в следующий раз, а то он может сделать тебе что-нибудь ужасное. Тут не место детям, хорошо, что их забрали. Перестань плакать и прими все как есть, ничего тут не изменишь. Такая уж жизнь. Ветер дует, а ты держись.

Я так и знала, что от дедушки, как и от бабушки нечего было ждать помощи, когда речь шла об отце. Бабушка всегда находила предлог оправдать жестокое поведение своего сына. Мол, в душе он хороший, а за всей грубостью и жестокостью – славный человек, изломанный жизнью и который не может найти в ней своей дороги.

Я считала, что чудовище может любить только тот, кто его породил.

Дедушка сильно разочаровал меня. Что же он такой слабый и не может постоять за наши права? Он что, не может раскрыть рот, чтобы сказать свое слово? Неужели все его мысли направлены на создание очаровательных деревянных фигурок? Он мог бы сказать сыну, чтобы тот не смел продавать своих детей. Но он ни слова не сказал, ни слова.

Горько было сознавать, что этот человек каждое воскресенье, когда может, ходит в церковь, пост вместе с нами псалмы, читает, склонив голову, молитвы, а потом приходит в дом, где бьют детей, издеваются над ними, морят голодом, а потом еще и продают.

– Надо бежать, – прошептала я Тому, когда Фанни и дедушка заснули. – Когда растает снег, надо до возвращения отца одеться во все, что у нас есть, и бежать к мисс Дил. Она к этому времени уже наверняка вернулась из Балтимора, пора уже. Она посоветует нам, что делать и как вернуть Нашу Джейн с Кейтом.

Да, если кто-нибудь знает, как пресечь планы отца распродать нас, то это только мисс Дил. Она знает тысячи вещей, о которых у отца и представления нет. И у нее есть связи.

Три дня беспрерывно валил снег. Потом вдруг неожиданно из-за облаков выглянуло солнце. Когда Том открыл дверь на улицу, яркий свет почти ослепил нас.

– Кончилось, – тихо пробурчал дедушка. – Вот так поступает Бог, чтобы спасти свои чада, когда жизнь уже кажется безнадежной.

Чем это мы спасены? Солнцем, что ли? Да от него просто немного теплее. Я подошла к нашему ветхому шкафу для продуктов: опять там ничего не было, кроме нескольких орехов, оставшихся с осени.

– А я люблю орехи, – весело сказал Том, получив свои два. – А когда снег подтает, мы сможем надеть все наши теплые вещи и бежать. Плохо ли пойти на запад, к солнцу? Остановимся где-нибудь в Калифорнии, будем питаться финиками и апельсинами и пить кокосовое молоко. Будем спать на золотистой травке и смотреть на золотые горы…

– А правда, что в Голливуде улицы из золота? – спросила Фанни.

– Я думаю, в Голливуде все из золота, – задумчиво произнес Том, глядя в открытую дверь. – В крайнем случае, из серебра.