Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала - Автор неизвестен

Сейду рос и мужал. Но Малик Гай даже не заикался о том, чтобы передать ему наследие отца.

И вот однажды Фату сказала Сейду:

— Сын мой, уже двадцать лун назад ты должен был получить все добро, что оставил тебе отец. Малик Гай бесчестно ведет себя с нами. По всему видно: он и отца обманывал, притворяясь его другом. Иди и потребуй у него наше добро!

В тот вечер было так холодно, что даже солнце ушло раньше времени в свой дом.

Малик Гай лежал на циновке и грел над огнем узловатые, но все еще сильные руки, когда Сейду вошел в его хижину.

Он приветствовал хозяина, как положено по обычаю, а потом сказал:

— Дядюшка Малик, вот уже двадцать лун, как я стал мужчиной. Я хочу, чтобы ты вернул мне все добро, которое отец завещал тебе хранить для меня.

— О чем ты говоришь, сынок? — изумился Малик Гай. — Твой отец ничего не завещал хранить для тебя. Он просто подарил мне все, что у него было!

— Как? Выходит, теперь это все твое? Ты хочешь присвоить себе все, что отец оставил мне?

— Что за бессмыслица! — возмутился Малик Гай. — Если бы не память о нашей великой дружбе с твоим отцом, я бы сразу выкинул тебя из моего дома! Подумать только! Какая наглость! Какая низкая ложь!

— А этот амулет? — воскликнул Сейду. — Скажешь, что это тоже ложь?

— Что? Какой еще амулет? — слегка обеспокоенно спросил Малик Гай, приподнимаясь на циновке.

— Да, да, вот этот амулет! В нем список всего, что мой отец оставил и доверил тебе сохранить для меня.

— Ха, милая шутка! В этом амулете, как во всех амулетах, всего лишь клочок бумаги с молитвой или стихом из Корана. И больше там нет ничего, мой мальчик!

— А вот сейчас ты увидишь, что в моем амулете! — воскликнул юноша.

От гнева потерял он голову и забыл почтительность, которую всегда выказывал к Малику Гаю, другу покойного отца.

Сейду сорвал амулет с шеи, распорол кожаную сумочку и разорвал мешочек. Но пальцы его так дрожали, что листок бумаги упал на циновку.

Правая рука Малика Гая мгновенно обрела былую гибкость и ловкость. Пальцы его схватили листок, и Сейду не успел даже наклониться, как над красными углями очага взвилось быстрое, легкое пламя и пожрало бумагу.

— Ну что, юный мой друг? — насмешливо спросил Малик Гай, снова небрежно укладываясь на циновке. — Значит, в твоем амулете было волшебное заклятие, которое могло принести тебе все земные богатства? Жаль, очень жаль! Боюсь, теперь это заклятие утратило свою силу…

Только тогда Сейду пришел в себя.

— Вор! Бесчестный старик! — возмутился он. — Я подниму всю деревню. Я всем расскажу, что ты вор. Все узнают о твоей низости. Я потребую правосудия!

— Делай, что хочешь, но сейчас убирайся отсюда. Ты глупее новорожденного теленка. Все в руках создателя. Это он привел тебя сегодня ко мне и поставил близ этого очага. И ты сам сейчас окончательно отдал все добро твоего отца! Проваливай!

Сейду выбежал, и его возмущенные крики подняли на ноги уже засыпавшую было деревню.

Малик Гай спокойно вышел за ним и начал толково и вразумительно отвечать на яростные вопли юноши. И ответы его были так убедительны, что люди, которых любопытство выгнало на холод, один за другим вернулись в свои уютные хижины к огню очагов, удивляясь и возмущаясь наглостью и невежеством крикуна, которого раньше все считали обходительным и кротким юношей. И Сейду побрел к себе, понурив голову.

Дома Сейду поведал матери, что с ним случилось, и Фату ему сказала:

— Твой отец знал, умирая, что так оно и случится.

— Увы, я во всем виноват! — горестно вздыхал Сейду. — Если бы я не вспылил и был осторожней, у меня бы осталось в руках доказательство. А теперь как вернуть нам наше добро?

На другое утро после той злосчастной ночи Сейду пришел к своему наставнику Тхиеро-пёлю, с которым заучивал стихи Корана, и они вместе явились к Мадиакате Кале. Рассказал Сейду марабуту все, что знала его мать, и все, что узнал он сам о своем отце и Малике Гае, который отнял у него наследство. Рассказал подробно, как отец перед смертью повесил ему на шею амулет со списком и как Малик Гай доказательство это сжег.

Серинь Мадиакате Кала понял одно: доказательства этого нет, вернее, больше нет, однако все же призвал старого Малика Гая.

Выслушал Малик Гай обвинения юноши и сказал возмущенно:

— Серинь! Все, что здесь говорил тебе этот неблагодарный юнец, все неправда! Всем известна моя доброта, и прежде всего самому ему и его матери. И всем известно мое бескорыстие, слух о котором, наверное, дошел и до тебя, мудрейший. И все знают…

— Вернемся к обвинению! — оборвал его Серинь Мадиакате Кала. — Значит, ты не признаешь, что отец Сейду доверил тебе все свое достояние, чтобы ты сохранил его для сына?

— Не признаю. Он, конечно, не может мне простить, что я, а не он унаследовал достояние человека, которому я был единственным истинным другом всегда и везде. Я понимаю его разочарование и горечь. Я даже не сержусь на него, ибо знаю, что юность вспыльчива и часто не отвечает за свои слова. Но добродетель седой старости — снисходительность.

— Ты мудр, Малик Гай, — оценил его слова Серинь Мадиакате Кала.

— Да. Мудрость — надежное убежище чистой совести.

— Воистину так, — согласился Серинь Мадиакате Кала. — Значит, ты получил наследие Дембы Салла не на сохранение для его сына, а в дар за вашу долголетнюю верную дружбу?

— Вот именно, — снова подтвердил Малик Гай. — И только Аллах ведает…

— Вот и обратимся сейчас к нему, ибо настал час молитвы!

И в самом деле, пока марабут допрашивал Малика Гая и Сейду, Вилал-муэдзин уже прокричал первый раз, созывая правоверных на молитву…

Вслед за учителем ученики его и деревенские жители произнесли слова молитвы «Йор-йор». А когда они отдали последний поклон и пропели последние стихи покаяния и смирения, марабут отпустил истца и ответчика, ничего не объясняя и ничего не решив, и велел им снова явиться к часу молитвы Тисбар.

Юноша говорил запальчиво и слишком взволнованно перед наставником его наставника! Но это можно понять: молодость быстро вспыхивает… Главное же, что все слова его и сетования казались такими искренними!

Пожилой ответчик защищался осторожно, мудро и даже чуть-чуть снисходительно.

Однако создатель не раз уже помогал ученому марабуту распутывать куда более сложные дела. Недаром слава о справедливости Мадиакате Калы гремела по всем краям.

И вот ученый марабут между трапезой и следующей молитвой призвал самых близких своих учеников и долго что-то говорил им гораздо тише, чем когда толковал смысл священной книги.

И когда Малик Гай и Сейду Салл вернулись на большой двор посредине деревни, они увидели ученого марабута в окружении всех его талибов, а перед ними — самые большие погребальные носилки[11], которые обычно стоят среди прочих носилок без покрывал в дальнем углу двора за мечетью. Но теперь каркас больших носилок был обтянут большим покрывалом, выкрашенным в синий цвет.

— Пошли за твоей матерью, — сказал Серинь Мадиакате Кала юноше. — А ты, Малик Гай, пошли за твоей женой. Они должны вам помочь в испытании, которое вас рассудит. Погребальные носилки нам помогут, иншаллах![12] Кто из вас сумеет обнести их вокруг всей деревни, тот и будет истинным наследником Дембы Салла, ибо если чистая совесть обретается в мудрости, то лишь для того, чтобы удвоить силу праведного мужа.

Фату, мать Сейду, пришла к мечети, а за ней пришла Уму, жена Малика Гая.

Мадиакате Кала показал им

большие носилкипод большим покрываломиз тонкой холстины,выкрашенной краской индиго,

и повторил условия испытания, назначенного сыну Фату и мужу Уму. Испытания, в котором обе должны были участвовать, дабы правое дело восторжествовало.

— Ты обвинитель, поэтому тебе и начинать! — приказал он Сейду Саллу.

Сейду встал впереди, а его мать сзади, и они подняли последнее ложе человека в этом мире, большие погребальные носилки из трех досок с пятью бамбуковыми арками каркаса, соединенными меж собой пятью продольными планками и плотно затянутыми

большим покрываломиз тонкой холстины,выкрашенной краской индиго.

Погребальные носилки оказались непомерно тяжелы!

Мать и сын медленно тронулись в путь, чтобы обойти вокруг деревни. Сейду шел храбро, но для Фату тяжесть носилок была слишком велика. Она спотыкалась, сгибалась и чуть не падала, а когда силы ее оставили, она опустила свой конец носилок на землю и заплакала.

— Мама, не плачь! — умолял ее сын. — Прости меня, что я был неловок, как маленький ребенок, и уронил рядом с этим презренным стариком амулет моего отца, где в его записке перечислено все, что он доверил Малику на сохранение, пока я не вырасту. Если бы я не был так доверчив и неловок вчера, сегодня тебе не пришлось бы страдать. И я бы не боялся, что этот старый вор, этот лживый праведник обманет Серинь Мадиакате Калу, как он обманывал вею жизнь моего отца. Крепись, мама! Раз уж мы потеряли из-за меня единственное доказательство нашей правоты, мы должны выдержать это испытание. Пусть все убедятся, что я сказал правду! И вот мать и сын снова подняли