Нельзя влюбляться - Рита Хан

— Она не заперта.

— Отлично. — Дергает сильнее, кажется, вкладывая в это действие всю свою злость и, судя по всему, пытаясь выдрать её с корнем, и та сразу поддается.

— Что, вот так разойдемся, после всего, что сегодня случилось? — бросаю ей в спину, чувствуя себя обиженным ребёнком, у которого отняли любимую игрушку.

А может просто не желая оставлять последнее слово за ней?

— Благодарность пришлю в письменном виде, если ты про это. Не хочу оставаться рядом с тобой ни на секунду!

И с этими словами ботаничка хлопает дверью так, что у меня закладывает уши.

— Дикая!

С досадой бью двумя ладонями по кожаной баранке руля, чувствуя, что в этот раз облажался по полной программе.

Зоя

Впервые в жизни так сильно рада тому, что дома никого нет. Мама, кажется, что-то говорила про оперу, наверное, поехали с папой культурно просвещаться.

И Нади нет, судя по тому, что в прихожей свет остался не выключенным, ушла она недавно. До кучи еще и утюг забыла выдернуть.

Все эти мелкие бытовые задачи словно нарочно отвлекают меня от взрыва эмоций. А я ведь думала, что приду домой и сразу же кинусь на подушку, чтобы хорошенько залить её крокодильими слезами.

Все из-за Ярцева. Снова из-за него. Кажется, он постепенно становится главной причиной моих страданий и неудач.

Подхожу к зеркалу, и пальцы автоматом тянутся к губам, всё еще горящим от поцелуя. Даже его умудрился украсть. Именно украсть, несмотря на то, что это я кинулась ему на шею, но я ведь просто пыталась спасти наши жизни.

Вздрагиваю, когда вспоминаю, что чувствовала в тот момент — страх, ненормальный стук сердца, адреналин, несущийся по венам с бешенной скоростью.

А после... Тысячи-тысячи маленьких острых иголочек вонзились в каждую клеточку моего тела и заставили меня умирать мучительно-сладкой смертью. Да, именно таким показался мне наш с Тимуром поцелуй. Мой первый поцелуй...

Представляла ли я его себе таким? Конечно же, нет! В моем воображении меня целовали нежно и ласково, а не так, словно хотели... съесть с потрохами. Я чувствовала себя Красной шапочкой, так глупо угодившей в логово к Серому волку. Напор и сила Ярцева пугали и одновременно заставляли трепетать, сметая остатки здравого смысла.

Прикрываю глаза, переживая этот момент снова. Щеки тут же заливает алый румянец, однако, стоит мне вспомнить слова Тимура, как мое состояние меняется.

— Придурок! — распахиваю глаза, чувствуя подкатывающий к горлу ком.

Для него этот поцелуй ничего не значил. Абсолютно ничего. Более того, он еще и умудрился меня обвинить в том, что я повела себя таким образом. Может быть, всё потому, что ему было неприятно со мной целоваться? Если так, то какого чёрта он просто не сделал вид, что целует меня? Я же не просила его присасываться ко мне как пиявка!

Ну вот, даже от мыслей злюсь, готова прибить этого нахала. Совершенно не представляю, как мы будем пересекаться в дальнейшем?

Скидываю с себя одежду, понимая, что насквозь пропахла его запахом. Тем самым ароматом терпкого одеколона и... мужского тела.

— Чтоб тебя, Ярцев! Всюду ты! — ругаюсь себе под нос, пока иду в ванную, где с яростью стягиваю с себя остатки одежды и открываю воду.

Надо принять душ. Поплакать в обнимку с подушкой не получилось, хотя бы постою под струями теплой воды и дам волю слезам. Это, кстати, помогает сохранить душевное равновесие. Так обычно Надя говорит, а она у нас разбирается во всяких психологических штучках.

А я вот, кажется, ни черта ни в чем не разбираюсь. Ни в жизни, ни в парнях.

В последних особенно, раз в какой-то момент решила, что... могу привлекать Ярцева. Наша ночная переписка, его мимолетные ухаживания, знаки внимания... Выходит, что знаток человеческих эмоций из меня так себе. Перевела всё совершенно не так, как оно есть на самом деле, и сама же от этого пострадала.

Поднимаю лицо вверх и стою так какое-то время. Смываю с себя груз сегодняшнего дня. Правда, что интересно, ни слезинки не могу проронить. Словно после поцелуя с Ярцевым сработал внутренний защитный механизм и заблокировал все, вплоть до слезных потоков. А может я заразилась от него чем-то? Цинизмом, например? Или мое сердце тоже очерствело, превратилось в кусок льда?

Сквозь шум воды слышу как хлопает дверь. Кажется, Надя вернулась. Родители обычно закрывают её более бережливо, всё боятся, что могут подпортить свое имущество, нажитое посильным трудом.

Смываю с себя остатки пены, выключаю воду и, накинув халат, замотав волосы полотенцем, выхожу из ванной.

— Надь, это ты?

Странно, сестра не откликается, и в спальне её нет.

— Надь... Мама? — толкаю дверь в кухню, где вместо Надьки, обнаруживаю маму, сидящую за столом, уронив голову на руки.

— Зоя? Что ты тут делаешь?

Её голос неестественно глухой, а стоит ей поднять на меня взгляд, как сердце уходит в пятки. Впервые вижу её такой, в душу сразу закрадывается нехорошее предчувствие.

— Мама, ты что плачешь?

— Нет, это...

— Мам, что случилось? — выхожу из оцепенения, но всё еще стою на месте, не в силах сдвинуться с места.

Мы с мамой никогда не были близки, поэтому я, честно говоря, в смятении: то ли нарушить зримую и незримую дистанцию, что из года в года только растёт, то ли плюнуть на все и просто проявить заботу и внимание к матери.

— Ничего. Всё в порядке, просто...

— Просто, что?

— Ты давно пришла?

— Не уходи от темы, мам. Что-то случилось? С тобой? Или с папой и Надей? — От волнения мой голос начинает подрагивать.

— Нет, нет, с ними всё в порядке.

— А почему ты плачешь?

Мама отводит взгляд в сторону и стирает мокрые дорожки с щёк тыльной стороной ладони. Её плечи, обычно