Гадание при свечах - Анна Берсенева

– Видишь, это не больно, – сказала Иветта. – Надо смешать кровь, и ты почувствуешь то, что есть во мне. А я получу то, что есть в тебе…

Иветтины глаза закрылись, лицо ее застыло, и Марина ощутила, как медленно немеет Иветтино тело – начиная от руки, прижатой к Марининой руке.

Но по мере того как неподвижность охватывала Иветту, с Мариной происходило что-то совсем другое. Она сама не заметила, когда это началось – может быть, когда блеснуло лезвие?

Но теперь сознание ее стремительно прояснялось, она словно со стороны начинала видеть происходящее. Ее больше не завораживал ни хрустальный свет, ни пряный запах крема на собственной коже, ни бирюзовое ожерелье вокруг обнаженной Иветтиной шеи.

И тут же ее охватил ужас! Господи, да что же это?! Что это – шабаш, чары, бред? Как же это может происходить с нею – с нею, Мариной Стенич, с ее прошлой жизнью, с отцом?.. Это было немыслимо, невозможно, все в ней восставало против этого! Избавиться от своего прошлого… Но зачем, зачем?!

Опустив глаза, она увидела собственное обнаженное тело, беспомощно опущенную руку – вторая была прижата к Иветтиной неподвижной руке. Увидела – и тут же отшатнулась, оторвалась от Иветты и отступила на шаг назад. При этом она задела плечом один из шаров на тонкой подставке – и он тут же упал на пол, разбился с резким звоном.

Марина вздрогнула, ожидая, что Иветта услышит этот звук. Но Иветтины глаза были по-прежнему закрыты; она медленно опускалась на пол, неловко подогнув под себя руку.

Марина не знала, что происходит с Иветтой – сон это или забытье, обморок? Но ей это было уже безразлично. Панический страх овладел ею – страх лишиться всего, лишиться самой себя… Она нагнулась, подхватила с пола платье и, едва не ударившись о прозрачную стену, выбежала из студии.

Остановившись наконец и оглядевшись, Марина не смогла понять, где находится. Ноги у нее подкашивались, дыхание было прерывистым – наверное, она бежала слишком быстро. Она ощупала себя руками, как человек, упавший с большой высоты и не верящий, что все кости у него целы.

Марина увидела, что ее плащ, который она сорвала с вешалки в Иветтиной прихожей, застегнут не на те пуговицы, и поэтому выглядит как-то перекошенно. Платье под плащом и вовсе не было застегнуто. Пока Марина спускалась по крутой лесенке, ведущей из студии, у нее так дрожали руки, что она не могла нащупать петель и пуговиц; она и платье-то едва на себя натянула.

Наверное, была глубокая ночь – во всяком случае, улицы были пустынны. Марина стояла под каким-то фонарем, судорожно сжимая свою сумку, и пыталась понять, где находится.

Но еще прежде, чем она об этом догадалась, другая догадка пронзила ее: а какая, собственно, разница, на какой улице она стоит сейчас? Куда она собирается идти?

Стоя под тусклым фонарем посреди ночной Москвы, Марина поняла, что идти ей некуда.

Но сознание у нее было таким ясным, каким не было уже давно. От сильного потрясения исчезла привычная в последнее время вялость, и Марина думала теперь быстро, лихорадочно. Она открыла сумку – слава богу, паспорт лежал на дне. Но денег у нее с собой не было – то есть была какая-то мелочь, но не больше, это она точно знала. Марина вообще не любила носить с собой много денег, а сегодня все они остались в квартире на Полярной улице…

«Хотя бы на билет до Орла, – с тоской подумала она. – Господи, какая же я дура, ну что стоило взять с собой побольше! А так – какие-то копейки на мороженое…»

Подойдя поближе к фонарю и присев на корточки, Марина вытряхнула прямо на асфальт содержимое сумки. Кажется, там дырка была в подкладке, не завалилось ли под нее? Она быстро ощупывала дно сумки, пытаясь найти хоть что-нибудь.

Вдруг что-то твердое оказалось под ее пальцами, и Марина чуть не вскрикнула от радости. Правда, она тут же поняла, что это наверняка не деньги, завалившиеся под подкладку, и все-таки с каким-то судорожным ожиданием Марина рванула шелковую ткань.

На руке у нее лежало кольцо – тонкий серебряный ободок, большой овальный камень. Она едва не заплакала – к чему оно ей сейчас? И в ту же минуту она вспомнила человека, который положил это кольцо перед нею на стол, – и стремительная надежда мелькнула в ней!

«Что он говорил тогда? – торопливо вспоминала Марина. – Боже мой, ведь я совсем выпотрошенная тогда была, это же он так и сказал – выпотрошенная… Что еще он тогда сказал? Визитка, да, визитная карточка, он сказал, чтобы я позвонила… Сколько времени прошло с того дня – неделя, месяц?»

Марина покопалась в кошельке – визитной карточки в нем не было. Ее охватило такое отчаяние, как будто от этого человека, имени которого она не могла вспомнить, зависела сейчас ее жизнь. А может быть, так оно и было. Вся ее жизнь зависела сейчас от того, сумеет ли она вырваться из заколдованного круга, в который сама себя загнала…

«Я попрошу его одолжить денег, – лихорадочно размышляла она, в который раз перетряхивая содержимое сумки и ощупывая подкладку. – Только на билет до Орла, не больше. Или лучше куда-нибудь подальше, чем до Орла. Куда-нибудь на Север! Но ведь это все равно не так уж много!»

Она вдруг вспомнила слова Иветты: «Я найду тебя и верну, где бы ты ни была», – и поняла, что самое простое – найти ее в Орле. Но об этом она думать сейчас не могла: не могла утратить последнюю надежду…

«Я положила ее в карман! – вдруг вспомнила Марина. – Ну конечно, машинально опустила в карман платья, даже не посмотрела на нее! А кольцо положила в сумку потом, когда уже уходила…»

Расстегнув плащ, она достала из кармана своего светло-зеленого «рабочего» платья глянцевый квадратик. Шеметов Алексей Васильевич. Телефон, факс… И еще один телефон, твердым почерком записанный внизу.

Марина достала из сумки карточку и огляделась в поисках телефонной будки.

Гудки звучали и звучали в трубке – без ответа.

«Да ведь он спит, – поняла она. – Ведь сейчас ночь, конечно, он спит, зачем же я звоню сейчас?»

Она уже хотела повесить трубку на рычаг, как вдруг длинные гудки прервались.

– Да, слушаю! – ответил голос, в котором Марине послышалось раздражение.

– Это Марина. Марина Стенич, – сказала она, в одно мгновение осознавая нелепость своего ночного звонка совершенно незнакомому человеку. – Алексей Васильевич, вы не помните меня?

– В общем нет, – ответил он. – В общем и в целом. Но неважно. В чем дело?

Голос у него был совсем не такой, каким его помнила Марина. Правда, она и помнила его едва-едва, но сейчас ей показалось, что голос у него какой-то замедленный, как будто он с трудом разжимает губы.

– Извините, что я беспокою вас ночью… Я хотела только спросить, не одолжите ли вы мне денег на билет? Может быть, хотя бы немного, чтобы я могла сегодня уехать…